Ага! Уже Танечка!
Степан вдруг нахмурился, обнаружив неприятный просвет на затылке. Неужели лысеет?! Черт! А что, может, и лысеет. Отец, мать рассказывала, был с изрядными залысинами, дядька тоже. Не хотелось бы так рано-то...
Танечка, значит, ну-ну! И кормить ее собрался, во дает, а! Слыхала бы его сейчас его Нюся, она бы ему накормила. Она бы ему...
Кстати, что это такое она брякнула тут насчет того, что ее хотят убить? Врет, нет? Не похоже, чтобы врала. Во-первых, не похожа она на врунью. А во-вторых, слишком уж велико было ее отчаяние. И слезы, и пальцы дрожат. И нашептала ему такого!
«Степочка, – говорит, – миленький... У меня, – говорит, – никого нет, кроме тебя...»
Так ему еще никто не говорил. Никто и никогда. Кроме разве что матери. Та, помнится, гладила его по голове и всегда приговаривала, уже много позже смерти отца: «У меня ведь никого, кроме тебя, нет, Степочка, миленький мой. Никого...»
– Танечка, а я тут вот что подумал, – метался по квартире вдохновенный голос его друга. – Если вы стесните Степана, ну, если он будет очень уж сильно против вашего здесь присутствия, я, наверное, смогу вам помочь.
– Да? – впервые заинтересовалась она, устав от его трепа основательно. – Каким образом?
– Поживите у меня на даче, – просто предложил Кирюха, забыв рассказать, как и зачем он обычно приглашал туда женщин. – Двухэтажный дом к вашим услугам. Все условия имеются. Вода, туалет, полный холодильник продуктов, телевидение, НТВ-плюс и все такое.
Ехать к нему на дачу ей абсолютно не хотелось, хотя она видела, что нравится этому разговорчивому парню. Но ехать не хотела. Не девочка была, понимала, чего ради он приглашает. И хотя в ее положении выбирать не приходилось, и по внешним показателям Кирилл мало чем уступал своему другу, она бы с удовольствием осталась здесь. Здесь все же было как-то надежнее и безопаснее.
Вспомнив о пережитой бессонной ночи, Татьяна невольно поежилась.
Неужели она не ошибается?! Неужели исцарапанная замочная скважина на ее входной двери – это следствие полуночного любопытства? Неужели кто-то хотел проникнуть в ее дом, чтобы... убить?! Убить, как бедную Надежду Ивановну? Милиция, правда, списала все на несчастный случай, спровоцированный сердечным приступом. Но бдительная генеральская вдова Софья Андреевна, с присущей ей горячностью, опровергла эту версию.
– Что вы, милочка! Не будьте столь наивны! – фыркнула она и опустила горестной скобкой выцветшие губы. – Какой сердечный приступ, если Надежда не имела в доме даже анальгина. Она была крепкой и здоровой, как гренадер! Разве вы не понимаете...
– Что я должна понимать? – Новость Татьяну поразила, но не настолько, чтобы обсуждать ее во дворе в начале девятого вечера, когда еле на ногах стоишь после бешеного ритма трудовых будней.
– Ее же убили! – зашипела рассерженной гусыней Софья Андреевна.
– Убили? Кто? – Ручки от пакета больно врезались в затекшую руку.
Угораздило же набрать продуктов, будто на месяц. И рис, и гречку, и сахар. Ох уж этот сахар... После ухода Санечки она почти его не употребляла, всякий раз находя ему замену. То джем, то сгущенное молоко, то мед. Видеть его просто не могла. А тут купила пару килограммов. И теперь переминалась на высоченных каблуках, перекладывая тяжеленный пакет с покупками из руки в руку. И слушала зловещий шепот соседки, и все силилась уловить: кто, за что и почему убил Надежду Ивановну. И почему, собственно, милиция проявила такую преступную халатность.
– Ну, вы будто с луны свалились, Танюша! – возмутилась Софья Андреевна и, заметив ее нетерпение, вцепилась в рукав ее плаща. – Как они могут, если в убийстве замешан их сотрудник?!
– Что-то я не пойму. – Смотреть на часы было бессмысленно, многозначительность ее взглядов Софья Андреевна несомненно пропустит. – Какой сотрудник?!
– Ну, как же! – вдовствующая генеральша рассердилась не на шутку и теперь уже двумя руками впилась в ее белоснежный плащ. – Мы же видели с вами, как он предъявлял Надежде Ивановне удостоверение. И как потом потащил ее в подъезд. А потом долго не появлялся и руки вытирал белым платком. Это он! Он убил ее! А они даже слушать меня не захотели. Смотрели на меня, как на умалишенную!
Точно так же приблизительно смотрела на нее и Татьяна. Она, конечно же, помнила об инциденте, что произошел на днях под их окнами, но...
Но каким же надо было быть идиотом, чтобы, совершив убийство, вытираться прямо под окнами и не торопиться уехать?! Это вздор! И здесь было что-то не то.
– Хватит вам, Танечка, людей смешить, – снова возмутилась Софья Андреевна и засеменила следом за Татьяной к ее подъезду; у той просто сил не было больше стоять.
Хотелось домой, горячего крепкого чая, потом в ванну и в постель. Укрыться с головой и уснуть. И чтобы без дум и сновидений до самого утра. А тут такое...
– Они же привыкли к безнаказанности! Убить человека им так же просто, как отобрать права на дороге! Уж я-то знаю, что такое военные! Сорок лет прожила со своим благоверным. Такая была сволочь, знаете... – Софья Андреевна запыхалась от собственной запальчивости и остановилась, ухватившись за сердце. – Он убил ее и вытер все в квартире. Милиция говорила между собой, что ни одного пальчика не нашли. По их версии, там никого, кроме хозяйки, не было. Но мы-то с вами знаем, что все было тщательно протерто.
– Ничего я не с вами! – воскликнула потрясенная Татьяна.
Приобщаться к подозрениям соседки совершенно не хотелось. И думать ни о чем таком не хотелось тоже. Но не думать, наверное, уже не получится. А ей ведь еще мимо квартиры Надежды Ивановны нужно пройти, пробираясь к лифту. И дверь с аккуратной бумажкой она увидит, и думать теперь уже точно станет. Думать и мучиться оттого, что, возможно, Софья Андреевна не так уж и неправа. Думать и еще немного бояться. Она же видела его. Она его, а он ее...
Бояться было нельзя, она это знала. Страх способен поглотить все остальные чувства. Он вездесущ и может быть совершенно неуправляемым. А ей одной в квартире еще жить и жить. Пока Санечка сподобится вернуться.
Других вариантов избавления от одиночества она тогда просто не рассматривала. До тех пор, пока через пару дней ее снова не подкараулила Софья Андреевна и не зашептала:
– Ко мне пытались проникнуть в квартиру, Таня! Я написала заявление, советую вам сделать то же самое!
Она снова тогда устала. И снова была на высоких каблуках. Да еще под самый вечер повздорила со своим боссом, который вознамерился повесить на нее еще парочку обязанностей. Раз справляешься, на-ка тебе еще. Короче, сердита она была и неприветлива. Ну, и нагрубила Софье Андреевне. Сухим голосом посетовала на занятость. Отлепила от своего рукава ее сухонькую лапку и, не узнав никаких подробностей, вошла в свой подъезд.
А на следующий день... Софьи Андреевны не стало.
Она попала на светофоре под автомобиль, решивший проскочить, пока моргает желтый. Водитель скрылся с места происшествия, а Софья Андреевна умерла по дороге в больницу. О происшествии рассказала ее племянница, развешивавшая на балконе выстиранные кухонные полотенца.
– Нету больше тети Сонечки, – всхлипнула та и пожаловалась: – Теперь вот на похороны нужно тратиться, а у нас с Тошей денег ни копейки...
И продолжала в таком же духе еще минут десять. Татьяна поспешила попрощаться, как только в этом «плаче Ярославны» появилась брешь, и скрылась в своей квартире. И проплакала остаток вечера и часть ночи, вспоминая бедную старушку и свое к ней невнимание. Ни о чем другом она больше в тот вечер и не думала. Зато на другой день...
Она точно помнила, как вышла из лифта. Как закинула сумку на плечо и протянула руку с ключом к замку. Протянула и тут же замерла. Округлая блестящая поверхность замка, размером три на три, была грубо исцарапана. Исцарапана так, будто кто-то пытался, да так и не смог отпереть ее дверь без нее. Или все же смог?!
В квартиру она не пошла. Вызвала по мобильному милицию и все время стояла перед дверью. До тех пор, пока они не приехали. Они приехали. Долго смотрели на ее замок, вздыхали, переглядывались и снова вздыхали. Потом вошли в ее дом, все осмотрели. Заручились ее утвердительным ответом, что да, все в порядке и все на своих местах, и отчалили с чувством выполненного долга.