Нелли Осипова
Низкий, словно стелящийся по земле, мотоцикл, не сбрасывая скорости, втиснулся в ряды иномарок, чинно выстроившихся на автостоянке фирмы «АРКС», взревел мотором, прижался к тротуару и замер как вкопанный.
Стоявший праздно у помпезного подъезда охранник отошел от стены и неторопливо двинулся к мотоциклу, положив руку на «демократизатор», закрепленный в специальной петле на широком поясе.
Мотоциклист в черной коже и белом шлеме с затемненным забралом уперся в бортовой камень ногой и полуобернулся к пассажиру на заднем сиденье, одетому тоже в черную кожаную куртку и кожаные брюки, заправленные в сапоги, как бы говоря — «приехали». Пассажир спрыгнул с сиденья, снял белый шлем с таким же затемненным забралом, как у водителя, и оказался прелестной молодой женщиной. Она улыбнулась приближающемуся охраннику, встряхнула головой — темная волна волос упала ей на плечи.
Охранник подошел и, указывая на машину, с нескрываемым восхищением произнес:
— Зверь!
— «Харлей», — с гордостью пояснил мотоциклист.
Страж безопасности удовлетворенно ухмыльнулся, повернулся и зашагал обратно к подъезду. Женщина пошла за ним ко входу в здание фирмы.
Мотоцикл вновь взревел мотором, словно прощаясь, — она так это и поняла: оглянулась, послала воздушный поцелуй. А мотоциклист дал газ, могучая машина с ревом выехала задним ходом на открытое пространство и, развернувшись, стремительно влилась в поток машин.
Второй охранник, сидевший внутри здания за маленьким столиком, поставленным перед мраморной, устланной ковровой дорожкой лестницей, улыбнулся молодой женщине и, не спрашивая пропуска, махнул рукой, приглашая войти.
— Моя уже пришла? — спросила она.
Охранник сразу понял, что имелась в виду ее начальница, и с наигранным сочувствием ответил:
— Увы, Катюша, пришла.
Катя сморщила нос и взбежала по лестнице к лифту. В лифте она привычно погляделась в большое, во всю стенку кабины, зеркало. Что греха таить, она себе нравилась. Судьба одарила ее очаровательным, чуть-чуть задорным лицом, слегка волнистыми волосами, темными бровями — такие на Руси испокон века называли собольими — и удивительно синими глазами.
Полные, красивого рисунка губы сложились в чуть насмешливую улыбку, и Катя отвернулась от зеркала — лифт остановился на ее этаже.
Начальница, точнее, заведующая отделом переводов фирмы, женщина немногим старше Кати, но уже со скорбным лицом и вечно поджатыми губами, встретила ее упреком, даже не поздоровавшись:
— Как вы можете приходить на работу в таком наряде?
Все еще пребывая во власти хорошего настроения, Катя лучезарно улыбнулась начальнице, словно сообщала потрясающую новость:
— Так ведь весна на дворе, Жанна Ивановна! Слякотно… — но, наткнувшись на холодный взгляд начальницы, растерянно умолкла.
— Не вижу в этом повода для веселья, — мрачно заметила та, раздраженная сияющим видом подчиненной.
Радужное настроение Кати мгновенно улетучилось.
Жанна Ивановна, будучи всего-то на пять лет старше Кати, ухитрилась настолько войти в образ начальствующей дамы, что ни о каких дружеских или просто доверительных взаимоотношениях между ними не могло быть и речи, хотя Катя поначалу пыталась избежать холодной официальщины. Начальница ценила ее за то, что та в совершенстве владела тремя языками, на разговорном уровне знала еще два, и именно за это же тихо ненавидела, порой буквально захлебываясь от зависти.
— На улице пробки, я опаздывала, вот и пришлось ехать на мотоцикле. А вы пробовали хоть раз сесть на мотоцикл в юбке? — все еще пыталась оправдаться Катя.
— Я вообще не езжу на мотоцикле!
— А жаль, — не удержалась Катя.
— И вам не советую, — продолжала начальница, не обращая внимания на реплику молодой женщины. — Вы не молоденькая девушка, вам не двадцать лет…
— Совершенно верно, Жанна Ивановна, мне уже двадцать восемь, — перебила ее Катя.
— Наконец, вы — ведущий специалист отдела, — выложила свой последний аргумент начальствующая дама и удовлетворенно умолкла.
«Что за идиотское выражение «ведущий», — подумала Катя. — Разве я кого-нибудь куда-то веду? Проще же сказать «лучший специалист», да только Жанна удавится раньше, чем произнесет слова, в которых явственно звучит похвала». «Похвала, как пахлава, сладость до изнеможенья, предназначена от века для любви и наслажденья…», — мелькнула в памяти строчка из шуточных стихов Степа, и невольно подумалось, что одно дурацкое слово способно вызвать поток дурацких же рассуждений.
Катя улыбнулась своим мыслям. А Жанна Ивановна, оскорбленная ее невинной улыбкой, вновь завелась и, растянув и без того узкие губы в ниточку, злобно заметила:
— Я на вашем месте постеснялась бы вести себя столь беззаботно и легкомысленно!
Если бы она при этом еще и зашипела, никто не удивился бы. Две переводчицы, сидящие в другом конце комнаты за компьютерами, втянули головы в плечи.
Катю словно ударили. Она вплотную подошла к начальнице и тихо, отчетливо выговаривая каждое слово, каждый слог, сказала:
— Чтобы оказаться на моем месте, Жанна Ивановна, вам нужно сначала выйти замуж, а потом похоронить своего мужа.
Фраза прозвучала, как пощечина.
Начальница вздрогнула, но потом взяла себя в руки и злобно бросила совершенно бессмысленное:
— Тем более!
Катя швырнула сумку на пол, вышла, хлопнув дверью, в коридор, прошла на лестничную площадку, где с незапамятных времен стихийно возникло место для курения, достала сигареты, зажигалку, закурила.
Видит Бог, она не собиралась приезжать в фирму на мотоцикле, но так уж получилось, нелепо и нескладно. Все началось с того, что Степ — так звали ее знакомого мотоциклиста, поэта-песенника — уговорил ее съездить на уик-энд в Ясную Поляну. Субботу посвятить осмотру дома-музея и самой усадьбы Льва Толстого, а в воскресенье смотаться на Куликово поле, поглядеть на прославленный обелиск, пока он еще не развалился, затем переночевать в тульской гостинице и ранним утром в понедельник вернуться в Москву.
Катя никогда не была в Ясной Поляне. Она представила себе усадьбу, всю в первой, яркой, сочной весенней зелени, подумала, что неизвестно когда еще представится случай туда выбраться, и согласилась.
Все получилось прекрасно: погода, словно по заказу, не много посетителей, а на Куликовом поле вообще царствовали тишина и безлюдье. Неприятности начались за Тарусой, когда они уже ехали обратно: хлынул дождь, и вдобавок огромный, могучий, неутомимый мотоцикл вдруг фыркнул и заглох, как будто испугался неожиданного весеннего дождя.
Разложив на брезенте какие-то железки, Степ целый час перебирал и перетирал их. Потом, недовольно ворча, собрал, и мотор послушно заработал.
Но заехать домой, чтобы переодеться, времени не осталось, хотя Степ гнал машину на пределе…
Рассказывать Жанне все эти подробности не имело никакого смысла.
«Ну почему, почему эта сушеная вобла не оставит меня в покое? И вообще — какое она имеет право называть меня легкомысленной! Что я ей сделала плохого?» — думала она и не находила ответа.
Ларчик открывался просто: неприязнь Жанны Ивановны возникла к новой молоденькой переводчице с первого же дня ее работы в фирме, потому что начальница испугалась подсидки и восприняла Катю как потенциального кандидата на свое место. Когда эти опасения не оправдались, появилась зависть — огромная, страшная сила, нередко управляющая поведением людей, особенно женщин, — по молодости лет недооцененная Катей. Ей было невдомек, что завидовать можно не только любому успеху, но и линии бедра. А еще предметом зависти стала любовь Кати и ее мужа Кости Алексеева, программиста, работавшего здесь же, в «АРКСе». Их взаимное чувство было таким ярким, счастливым, безоблачным, что не видел этого разве что слепой.
Потом Костя погиб в автокатастрофе. А Катя, с переломами и сотрясением мозга, выжила. Когда она вернулась на работу, то никто не сказал бы, что эта молодая хрупкая женщина перенесла такое потрясение. И это тоже странным образом вызвало новый прилив неприязни у милейшей Жанны Ивановны, в то время как для Кати все было кончено: любовь, радость, мечты и ожидание ребенка.