Губы ее опять затряслись, но она уняла дрожь и взяла себя в руки.
– То, что я рассказываю, тайны ни для кого не составляет, но я хочу, чтобы вы поняли, зачем мне понадобилась помощь. Я так до сих пор и не знаю, почему мой первый муж женился на мне, так как он был вполне обеспечен и хорошо стоял на ногах, но прошло совсем немного времени, и он уже не выносил одного лишь моего вида, так же, как и мой отец. Поэтому я...
– Это вовсе не так, Сара, – вмешался Кэлвин Лидс. – Ты просто себе внушаешь...
– Вздор! – отмахнулась она. – Уж не такая я психопатка! Поэтому я подала на развод, который он, по-моему, воспринял с радостью, хотя был слишком хорошо воспитан, чтобы в том признаться, и я спешила покончить со всеми формальностями, чтобы скрыть от него свою беременность. Вскоре после развода у меня родился сын, и это, конечно, кое-что осложнило, но я воспитывала ребенка одна... и он был мой, только мой, до тех пор, пока не пошел на войну. Он никогда не проявлял ко мне неприязни, даже чисто внешне, в отличие от моего отца или мужа. Он не стыдился, что его мать такая уродина. Ему было хорошо со мной. Не так ли, Кэлвин?
– Конечно, – заверил Лидс и, кажется, вполне искренне.
Она согласно кивнула и умолкла, отрешенно глядя прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, словно вспомнила про Вульфа:
– Да, перед тем, как отправиться на войну, он женился, причем на очень пригожей девушке. Это неправда, будто я хотела, чтобы его избранница походила на меня, но, естественно, я не могла не заметить, что он выбрал мою противоположность. Аннабель просто писаная красавица. Я гордилась, что она вышла за моего сына – это уравняло мои счеты с другими красивыми женщинами, которых я встречала и знала. Она думает, что я ее ненавижу, но это неправда. Таких нервозных людей, как я, нельзя судить по обычным меркам. Поймите меня правильно – я вовсе не виню Аннабель, так как прекрасно знаю, что когда из Германии пришла весть о гибели моего мальчика, ее потеря была более велика, чем моя. Тогда он был уже не мой, он принадлежал ей.
– Прошу прощения, – вежливо, но решительно вмешался Вульф. – Вы хотели посоветоваться со мной о вашем муже. Из ваших слов явствует, что вы разведены, верно?
– Нет, конечно! Я... – Она спохватилась. – Ох! Это же мой второй муж. Я просто хотела, чтобы вы все поняли.
– Попытаюсь. Давайте поговорим о нем.
– Его зовут Барри Рэкхем, – она произнесла имя так, словно владела на него авторским правом или, по меньшей мере, получила его в пожизненную аренду. – Он играл в регби в Йельском университете, потом получил место на Уолл-стрит и оставался на бирже до самой войны. В конце войны он дослужился до майора, хотя за четыре года мог достичь и большего. Поженились мы в 1946 году – три года и семь месяцев тому назад. Он на десять лет моложе меня.
Миссис Барри Рэкхем замолчала, не сводя глаз с лица Вульфа, словно ожидая комментария, но его не последовало. Вульф лишь сделал попытку подстегнуть ее, глухо произнеся:
– И потом?
– Я думаю, – сказала она, словно сдаваясь, – во всем Нью-Йорке не сыскать человека, который не был бы уверен, что Барри женился на мне только из-за денег. Все знают больше меня, потому что я никогда не задавала ему лишних вопросов, а он единственный, кому это доподлинно известно. В одном я убеждена: он не испытывает неловкости, глядя на меня. Это я точно знаю, поскольку я очень ранима и очень страдаю из-за этого, а он с самого начала не питал ко мне неприязни. Конечно, он понимает, как я выгляжу, насколько я безобразна, но он же в этом не виноват и его это не раздражает, даже...
Она прервалась, и щеки ее вспыхнули. Кэлвин Лидс кашлянул и заерзал на стуле. Вульф прикрыл глаза и через мгновение снова раскрыл их. Я не отводил от нее глаз, чтобы она не подумала, что меня смутил ее девичий румянец.
Впрочем, ей было не до меня.
– В любом случае, – продолжала миссис Рэкхем, когда ее щеки приобрели прежний оттенок, – я все держу в своих руках. Дом записан на мое имя, я оплачиваю все счета и содержание машины и все прочее, но я не выделяю ему никаких средств – это мы нигде не оговаривали. Хотя порой мне кажется, что это не совсем справедливо. Когда ему требовались деньги, я никогда не отказывала и не задавала никаких вопросов. Во всяком случае, почти никогда. Но на второй год совместной жизни запросы его увеличились, а на третий – возросли еще больше, и мне показалось, что это уже чересчур. Три раза я давала ему меньше денег, чем он просил, существенно меньше, а однажды вообще наотрез отказала – я по-прежнему ни о чем его не расспрашивала, но он сам объяснил, зачем ему деньги и попытался уговорить меня, достаточно, впрочем, тактично, но я настояла на своем. Я чувствовала, что надо как-то положить этому конец. Хотите знать, сколько он запросил?
– Не особенно, – пробурчал Вульф себе под нос.
– В последний раз, когда я ему отказала, он просил пятнадцать тысяч. – Она нагнулась вперед. – Больше он ко мне с такими просьбами не обращался. Это случилось семь месяцев назад, второго октября, и с тех пор он ни разу не просил денег, ни единого разу! А тратит он много, больше прежнего. Причем, на что он только не тратит – на прошлой неделе, например, закатил дорогой ужин на тридцать восемь мужчин в Университетском клубе. Я хочу знать, откуда у него деньги. Я уже давно об этом размышляю, месяца два, но я не знала, что мне предпринять. Я не могла довериться своему юристу или банкиру, никому, но и сама я была бессильна, поэтому я обратилась к своему кузену, Кэлвину Лидсу. – Она метнула на него взгляд. – Он сказал, что попробует что-нибудь выяснить, но так ничего и не узнал.
Все посмотрели на Лидса. Он поднял руку ладонью вверх.
– Ну, – начал он, не то оправдываясь, не то протестуя, – я же не профессиональный детектив. Я спросил его прямо в лоб, а он просто расхохотался. Ты же не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал, поэтому я даже не пытался наводить справки. Я сделал все, что было в моих силах, Сара, сама знаешь.
– Мне кажется, – сказал Вульф, – что мистер Лидс поступил вполне здраво – не мудрствуя лукаво, взял и спросил самого мистера Рэкхема. А вам такое в голову не приходило?
– Конечно, приходило. Еще давно. И он ответил, что вложение капитала, которое он сделал, превосходно окупается.
– Может, так оно и есть. Почему бы и нет, в самом деле?
– О нет, только не у моего мужа. – В голосе не было и тени сомнения. – Уж я-то знаю, каков он с деньгами. Ему ни за что на свете не сделать удачного вложения. И еще: он стал реже бывать дома. Теперь я уже не всегда знаю, где он находится. Не хочу сказать, что он пропадает неделями или даже сутками, нет – иногда его нет днем, а порой вечером... и еще у него несколько раз случались встречи, которые он ни за что не хотел отложить, несмотря даже на то, что я просила, чтобы он...
Вульф хрюкнул, и она напустилась на него:
– Я знаю! По-вашему, я считаю, что я купила его с потрохами и он – моя собственность! Ничего подобного! Я хочу только быть как все жены, как обычная жена – не красивая и не безобразная, не богатая или бедная – просто жена! А разве жена не имеет права знать, откуда берутся деньги у ее мужа – разве она не _д_о_л_ж_н_а_ знать? Будь вы женаты, неужели вы не х_о_т_е_л_и_ бы, чтобы она знала?
Вульф поморщился.
– Позвольте вам сказать, мадам, чего я _н_е_ хочу. Я не хочу приниматься за это дело. Мне кажется, что вы сознательно водите меня за нос. Вы подозреваете, что ваш муж вас обманывает либо в семейной жизни, либо в финансовых вопросах, и вы хотите, чтобы я уличил его. – Он повернулся ко мне. – Арчи, придется тебе изменить формулировку. Отныне, когда будут просить о встрече, не говори, что мы не беремся только за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой. Сразу предупреждай, что мы ни за какие коврижки не возьмемся за то, чтобы изобличать мужа или жену, под каким бы соусом это не преподносили. Могу я спросить, что вы делаете, миссис Рэкхем?