Отношения с начальником управления у Быстрова сложились самые дружеские, и потому, не задерживаясь в приемной, он сразу же попал в кабинет.
Ему не пришлось объяснять сложившуюся ситуацию. Попов поневоле был в курсе тарьинских проблем. Обильный поток корреспонденции, рожденный Строковым, не миновал и его кабинета. Быстров вполне обоснованно надеялся на согласие начальника со своим предложением. Однако, выслушав его, Попов надолго задумался. Он даже встал, подошел к окну, за которым суетливые горлинки возились на ветвях деревьев, и долго стоял там молча, словно вспоминал что-то, известное ему одному.
– Все но так просто, как тебе кажется, – наконец заговорил Попов, так и не повернувшись к Быстрову. – На Тарьине нужен настоящий специалист, хорошо знакомый не только с местной обстановкой, но и с теорией движения лавин. Хакимов может не справиться.
Быстров терпеть не мог спорить, не видя глаз своего оппонента. Он тоже подошел к окну, откинул пошире штору и, встав напротив Попова, решительно возразил:– С теоретической частью я разбирался раз двадцать! Там все абсолютно ясно.
– Так ли? Снег этот ты не видел, тут Строков прав.
– Что же, я по каждому капризу начальника станции должен назначать экспертизу с выездом на место для проверки строковских фантазий?
– Случай Тарьина особый. Вот что я тебе предлагаю. Поезжай-ка ты туда на месяц. Прими у Строкова станцию, разберись с лавинной угрозой, а я за это время подберу Строкову замену. Тебе же легче будет ввести в курс дела нового человека на месте.
Быстров не ожидал такого поворота событий и несколько секунд растерянно молчал. Еще не поздно было что-то придумать, некую объективную, уважительную причину, и отказаться. Это было его первым желанием, но почему-то он так не сделал, лишь спросил растерянно:
– А как же отдел?
– Ничего с твоим отделом за месяц не случится.
– Это что же, новое назначение? – криво усмехнулся Быстров.
– Это командировка. Всего на месяц. – Голос Попова прозвучал неожиданно сухо.
«Почему бы и нет?» – подумал Сергей.
Лавина событий двинулась, и он почувствовал, что не сможет остановить ее движение, даже если очень захочет. Отказываться в этой ситуации просто неудобно. Сам, что называется, напросился. Для проформы он, конечно, попросил денек на раздумье, но знал, что ехать на Тарьин все равно придется.
Выйдя от Попова, он задумался над капризным стечением обстоятельств. Не пойди они вчера с Наташей в кафе, он пришел бы сегодня на работу в другом настроении и, возможно, наткнувшись на папку Строкова, не пошел бы к Попову. Сколько их уже было, таких писем от Строкова… А тут еще в памяти засели строчки этого дурацкого стихотворения, и Сергею казалось, что это именно они помешали ему в нужный момент сосредоточиться, найти достойный предлог, отказаться… «И на площадях полночных, по углам высоких башен…» Теперь по крайней мере появился предлог объясниться с Наташей.
Когда он набирал знакомый номер, предстоящая командировка на Тарьин казалась ему уже едва ли не героическим подвигом.
Наташа ждала его в сквере возле театра. Дневная жара спала, и в парке было прохладно и тихо, только резкими неприятными голосами орали крупные азиатские скворцы с желтыми клювами. Редкие прохожие не мешали разговору, однако начать его Сергей все никак не решался.
– Долго мы здесь будем стоять? – спросила Наташа.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Что-нибудь случилось?
– Я получил новое назначение. Начальником высокогорной станции…
Наташа вся сникла, потому что наконец поняла и его странный звонок, и это необычное свидание в парке…
Недавно политая зелень газонов благоухала чуть терпким горьковатым ароматом, наверно, поэтому у нее защипало глаза.
– Значит, уедешь… А я все ждала, когда это случится.
– Мне дали время подумать. Я могу и не согласиться. Пришел посоветоваться с тобой.
Он еще что-то говорил, но она перестала его слушать, потому что знала: все главное уже сказано, остальное игра – не больше.
– Ты поезжай, Сережа. Ты давно искал повод уйти от меня, вот теперь и поезжай.
Неожиданно она встала и, не дослушав его очередной фразы, пошла прочь. Он не остановил ее, не догнал. Стоял и смотрел, как она шла, почти бежала по аллее парка, как свернула за угол…
«Вот так и нужно рвать, одним взмахом», – подумал он, хотя ожидал другого, долгого объяснения и был слегка разочарован ее уходом.
* * *
Сидя в машине, все выше поднимавшейся к перевалу, Быстров смотрел, как узкая лента шоссе, прижатая рекой к стене ущелья, делает невероятные усилия, чтобы вырваться наверх, к солнцу. Командировка в Тарьин, где он будет сам себе хозяин вдали от учреждений и каждодневных дел, казалась ему сейчас почти отпуском. Приятно щекотала самолюбие и эта «Волга», единственная в управлении, выделенная специально для него на весь день, хотя добраться до райцентра можно было и на автобусе. Попов решил таким образом выразить ему признательность за быстрые сборы.
Пьянящий прохладный ветер долетал до него от снежных вершин перевала, охлаждал разгоряченное лицо и, казалось, освобождал его от былых обязанностей, делал незначительными оставленные внизу заботы.
* * *
Два маленьких домика и площадка метеостанции расположились на такой высоте, что тяжелые дождевые тучи, накрывшие седловину перевала и ущелье вместе с поселком комбината, сюда уже не могли подняться.
Красное закатное солнце окрасило домики станции и окрестные скалы в неправдоподобно розовый цвет. Такими же розовыми, как новорожденные поросята, виделись Строкову из окна облака, заполнившие ущелье.
Строков сидел в кресле сгорбившись, не обращая внимания на холодный ветер, врывавшийся в раскрытое окно.
После каждого порыва ветра он аккуратно собирал бумаги, раскладывал их на прежние места, но окна не закрывал. Комната Строкова, совершенно не походила на безликие комнаты учреждений. Да и немудрено, за двадцать пять лет каждая вещь здесь много раз побывала в его руках, постепенно приобрела свой индивидуальный отпечаток. Ручки к стулу он приделал из корней арчи, а чтобы дерево не скрипело, обтянул сиденье сыромятными ремнями. Получилась удобная вещь для работы, но все же не слишком удобная, как раз в меру.
Полку для чертежей над кроватью он тоже сам вырезал свободными вечерами, слившимися в его воспоминаниях в один долгий вечер. Полки нет в инвентарных списках станции. Придется вписать. Не брать же ее с собой. И не станешь объяснять новому начальнику, что дубовые доски для нее прислали специально геологи с Тянь-Шаня.
В открытом окне появилась грустная морда осла. Он положил ее на подоконник, понюхал воздух и, не обнаружив ничего съестного, тяжело вздохнул. Но
Строкову показалось, что причина вздоха совсем другая. Он отодвинул в сторону счеты и долго смотрел поверх подоконника на плывущие внизу облака. Осел снова вздохнул, словно почувствовал настроение хозяина.
– Вот такие, брат, дела. И нечего вздыхать. Все правильно. А на Искандер-Куль мы с тобой не поедем, нечего нам там делать. Поедем мы с тобой к морю. Заявление подадим и поедем. Ты вот не бывал небось в Ялте? А там солнышко, жарища, вода плещется – благодать! Тебя, конечно, на пляж не пустят с такой грустной мордой.
Порыв ветра вновь разбросал бумаги. Строков, кряхтя, подул на замерзшие руки, но окна не закрыл. Может, оттого, что на холоде ему лучше вспоминалась Ялта, в которой довелось побывать всего-то раз в жизни, и не потому, что не было возможности съездить в отпуск. Здесь был его дом и дел всегда хватало. Незачем ему было никуда уезжать. Зато теперь появится достаточно свободного времени.
Сзади скрипнула дверь, и, не повернувшись, по звуку шагов он уже знал, что это Мансур Хакимов закончил работу и пришел спросить, пойдет ли он делать вечерние наблюдения на снегосборе.
– Павел Степанович, на снег пойдете? – спросил Хакимов, и, не поднимая головы от бумаг, делая вид, что очень занят, Строков степенно ответил: