— Ты допускаешь возможность, что М. — убийца?
— А ты — нет?
Марино становился воинственным, и его игра с незажженной сигаретой начинала действовать мне на нервы.
— Я допускаю любую возможность, — ответила я. — Например, я точно так же допускаю и то, что она никого не ждала. Она была на кухне, убирая ром, и, может быть, думала, не налить ли себе стаканчик. Она нервничала, ее оружие было на столике, и она вздрогнула, когда прозвенел звонок или раздался стук в дверь...
— Ну конечно, — прервал он меня. — Она нервничала, ее трясло. Так почему же она оставила свой револьвер здесь, на кухне, когда пошла к этой проклятой двери?
— Она практиковалась?
— Практиковалась? — произнес он, когда наши глаза встретились. — Что ты имеешь в виду?
— В стрельбе.
— Черт побери... Я не знаю...
— Если нет, то вооружиться — для нее не естественный рефлекс, а всего лишь сознательная осмотрительность. Женщины носят в своих сумочках газовые баллончики. Они подвергаются нападению, а про баллончик вспоминают лишь после того, как преступление совершится, потому что защита для них не является естественным рефлексом.
— Я не знаю...
Я знала. У меня был револьвер «Руджер» тридцать восьмого калибра, заряженный «силвертипсами» — одними из самых разрушительных патронов, какие только можно купить за деньги. Несколько раз в месяц я спускалась с ним в тир в подвале моего служебного здания, чтобы попрактиковаться в стрельбе. Оставаясь в доме одна, я чувствовала себя более комфортно с личным оружием, чем без него.
Но тут было кое-что еще. Я подумала о гостиной, о каминных принадлежностях, которые стояли на медной подставке у камина. Берил боролась с нападавшим в этой комнате, и ей не пришло в голову вооружиться кочергой или совком. Для нее самозащита не была рефлексом. Ее единственным порывом было бежать, не важно — вверх ли по лестнице, или на Ки Уэст. Я стала объяснять Марино:
— Видимо у нее не было привычки к оружию. Звенит звонок, она вздрагивает, теряется, идет в гостиную и смотрит в дверной глазок. Кто бы это ни был, она достаточно доверяет этому человеку, чтобы открыть дверь. Оружие забыто.
— Или же она ожидала посетителя, — снова повторил Марино.
— Это вполне вероятно. Если кто-то знал, что она вернулась в город.
— Вот, может быть, они знал, — вставил Марино.
— И, может быть, он — это М. — Я сказала то, что он хотел от меня услышать, при этом убирая бутылку обратно на полку.
— Да-а, ну и расклад. Но кое-что проясняется, не так ли?
Я закрыла дверцу шкафчика.
— Ей угрожали, ее терроризировали несколько месяцев. И мне кажется, трудно поверить в то, что это был ее близкий друг, а у Берил не возникло на его счет ни малейших подозрений.
Марино раздосадованно взглянул на часы и, покопавшись в кармане, достал другой ключ. Бессмысленно было бы предполагать, что Берил открыла дверь незнакомцу, но еще бессмысленнее — допустить, что все это с нею сделал кто-то, кому она доверяла. Почему она его впустила?Этот вопрос непрерывно терзал меня.
Крытый переход соединял дом с гаражом. Солнце опустилось за деревья.
— Сразу говорю, — произнес Марино, открывая замок, — что попал сюда только перед тем, как позвонил тебе. Я мог бы взломать дверь в день убийства, но не видел в этом необходимости. — Он повел своими массивными плечами, как бы желая убедить меня в том, что смог бы разобраться с этой дверью, если в счел нужным. — Она не заходила в гараж с тех пор, как уехала во Флориду. Нам потребовалось некоторое время, чтобы найти этот фигов ключ.
Я впервые в жизни видела гараж, обшитый деревянными панелями и с полом из дорогой итальянской плитки. Ее узор был подобен шкуре дракона.
— Неужели это действительнос самого начала планировалось как гараж? — спросила я.
— По крайней мере, здесь ворота, как в гараже, не правда ли? — Пит достал из кармана еще несколько ключей. — Скромное местечко, чтобы укрыть свой личный транспорт от дождя, да?
В гараже стояла духота и пахло пылью, но было чисто. Кроме грабель и метлы в углу, не было и следа обычных инструментов, газонокосилок или чего-нибудь еще в этом роде. Гараж выглядел скорее как демонстрационный зал автомобильного салона, в центре которого на плиточном полу была запаркована черная «хонда». Автомобиль был таким чистым и сверкающим, что мог сойти за новый, ни разу не выезжавший на улицу.
Марино щелкнул замком дверцы водителя и распахнул ее.
— Прошу. Будь как дома, — сказал он.
Я тут же устроилась на мягком кожаном сиденье цвета слоновой кости, уставившись через ветровое стекло на обитую панелями стену.
Отступив на шаг от машины, Марино добавил:
— Просто сиди там, о'кей? Почувствуй ее, осмотри салон. Скажи мне, что приходит тебе в голову.
— Ты хочешь, чтобы я завела ее?
Он молча вручил мне ключ.
— Тогда, пожалуйста, открой ворота гаража, чтобы мы не задохнулись, — добавила я.
Марино хмуро огляделся и, найдя нужную кнопку, открыл ворота.
Машина завелась с первого раза, двигатель сбросил несколько октав и утробно заурчал. Радио и кондиционер были включены, бензобак заполнен на четверть, счетчик показывал менее семи тысяч миль, сдвигающаяся крыша — частично открыта. На панели лежала квитанция из химчистки, датированная четвергом 11 июля, когда Берил сдала юбку и жакет от костюма, которые, очевидно, так и не забрала. На сиденье пассажира лежал чек из продовольственного магазина, датированный 10.30 утра 12 июля, когда она купила кочан зеленого салата, помидоры, огурцы, говяжий фарш, сыр, апельсиновый сок и пакетик мяты, что в сумме составило 9 долларов и 13 центов из 10, которые она отдала контролеру.
Под чеком был изящный белый банковский конверт, оказавшийся пустым. Рядом с ним — коричневый шагреневый чехол от солнечных очков «Рэй Бэн», тоже пустой.
На заднем сиденье лежали уимблдонская теннисная ракетка и мятое белое полотенце, за которым я протянула руку через спинку. По краю махровой ткани маленькими голубыми буквами было отпечатано: Вествудский теннисный клуб. То же название я видела на красной виниловой спортивной сумке, которую заметила наверху в шкафу Берил.
Этот спектакль Марино заготовил напоследок. Я знала, что он видел все эти предметы и хотел, чтобы я посмотрела на них там, где они лежали. Они не были уликами. Убийца никогда не заходил в гараж. Марино просто пытался меня подловить. Он пытался это сделать с того самого момента, как мы вошли в дом. И это чертовски действовало мне на нервы.
Заглушив двигатель, я вышла из машины, и дверца захлопнулась с солидным клацаньем.
Он задумчиво смотрел на меня.
— Пара вопросов, — сказала я.
— Валяй.
— Вествуд — закрытый клуб. Была ли она его членом?
Кивок.
— Вы проверили, когда она последний раз бронировала корт?
— В пятницу, 12 июля в 9 часов утра. У нее был урок с профессионалом. Она брала один урок в неделю, это ее норма.
— Насколько я помню, она улетела из Ричмонда рано утром в субботу, 13 июля, и прилетела в Майами чуть позже полудня.
Снова кивок.
— Итак, она взяла урок, затем отправилась прямиком в продовольственный магазин, а после этого, видимо, съездила в банк. Какова бы ни была причина, в какой-то момент, после посещения магазина, она неожиданно решила покинуть город. Если бы она знала, что уедет из города на следующий день, то не отправилась бы в продовольственный магазин. У нее не было времени съесть все, что она купила, и в холодильнике тоже пусто. Очевидно, она выбросила все, за исключением говяжьего фарша, сыра и, может быть, мяты.
— Звучит логично, — произнес Марино без выражения.
— Она оставила чехол от своих очков и другие предметы на сиденье, — продолжила я, — плюс радио и кондиционер остались включенными, крыша машины — приоткрытой. Все выглядит так, как будто она заехала в гараж, заглушила мотор и поспешила в дом, не снимая солнечных очков. Это наводит на мысль: не случилось ли что-то, когда она ехала домой на машине после того, как побывала на теннисном корте и закончила все свои дела...