- Это говорит о том, что комсомольцам филологического факультета безразличен не только Ленинский союз молодежи, что весьма прискорбно, но и ваши товарищи, члены комсомольского бюро. Почему вы настолько эгоистичны, что не хотите помочь им? Да, мне хорошо известно: учеба отнимает много времени, но ведь отчетно-выборное собрание проводится всего один раз в году, и поэтому, если вы сознательные граждане своей страны, то должны найти время и прийти на собрание. Оно нужно в первую очередь вам, а не мне...
Когда Кузькин закончил свою тронную речь, произнесенную в лучших традициях древнегреческого ораторского искусства, и покинул аудиторию, уступив место преподавателю истории КПСС - маленькому вертлявому мужичку с обширной лысиной на овальной голове, - я достал из своего потрепанного дипломата, который верой и правдой служил мне еще в девятом и десятом классах, "Отверженных" Гюго и погрузился в чтение. Историю КПСС я не любил, особенно после того, что стало известно за последние два года, да и лекции по этому предмету были не на высоте. Впрочем, не только по истории КПСС, но и по большинству общественно-политических предметов, которыми нас зачем-то пичкали, словно мы учились не на филологическом факультете, а в институте марксизма-ленинизма. Честно говоря, моим однокурсникам история КПСС был аи даром не нужна, так что мы использовали лекционное время по своему усмотрению - кто читал книги по программе, кто писал письма или конспекты, а кто и просто дремал, примостившись на "камчатке"...
Когда закончилась лекция, ко мне подошла Наташка Геворкянц, комсорг нашей группы.
- Скажи мне, Андрюшенька, - елейно начала она, - ты пойдешь сегодня на комсомольское собрание?
Меня всегда раздражало это слащаво-приторное "Андрюшенька" в устах Наташки. Да и сама Геворкянц мне совсем не нравилась, хотя Наташка, армянка по национальности, была очень симпатичная и обаятельная девушка, и любой молодой человек, хоть немного разбирающийся в женщинах, нашел бы ее сексуальной. И правда: невысокая, ростом почти с меня, она не была ни излишне полной, ни излишне худой. Легкая светлая кофточка и длинная - до щиколоток - юбка придавали ее фигурке стройность и легкость. Очень темные - почти угольно-черные - глаза и редкие дуги черных бровей придавали очарование ее симпатичному лицу, резко выделяющемуся своей белизной в обрамлении черных волос, волнами опадающих на узкие плечи. Если к портрету прибавить обаятельную, чуть грустную улыбку, то в Геворкянц можно было даже влюбиться. Однако именно эта ее улыбка меня больше всего и раздражала в Наташке. Что-то было в этой улыбке слащавое, скользкое...
Однажды, еще на первом курсе, шутки ради я как-то прижал Геворкянц в коридоре. В порядке, так сказать, эксперимента - меня интересовала реакция на мое столь бестактное поведение. Не знаю, почему, но я был уверен, что реакция не станет очень бурной: не предвидится ни громких криков "Нахал!", ни попыток залепить пощечину. Именно поэтому я и решился на столь рискованный эксперимент...
Моя уверенность полностью оправдалась. Когда спина Геворкянц была впечатана к холодному пластику стены, а я почувствовал ее мягкую, возбуждающую грудь (Наталья почему-то не носила лифчиков), Геворкянц как-то странно заулыбалась и зачем-то наклонила голову набок. Испугавшись, что меня кто-то сейчас увидит, я отпустил Геворкянц, однако она осталась стоять у стены. На лице Натальи светилась радостная, чуть заискивающая улыбка, глаза, хитровато прищуренные, зовуще смотрели на меня, и грудь без того не маленькая, поднялась еще выше. Вся поза Геворкянц красноречиво свидетельствовала о том, что она не против, чтобы эксперимент повторился, но на более высоком уровне.
Я пожал плечами, повернулся и пошел прочь, вниз по лестнице. Геворкянц направилась за мной. Перед первым этажом она обогнала меня, повернулась ко мне и игриво подмигнула.
После чего не раз, как бы между прочим, намекала мне: приходи ко мне в гости в общежитие...
Будто бы в общежитии ей не с кем было заняться физзарядкой в постели!
Так что я избегал общаться с Геворкянц. Как только я видел перед собой ее ослепительную улыбку, мне хотелось зажмуриться или убежать за тридевять земель. Однако мы учились в одной группе, и мне изредка приходилось сдерживать свою неприязнь, так как с одногруппниками ссориться не резонно.
Тем более с комсоргом.
- Так ты пойдешь на собрание?
- Нет, наверное, - ответил я. Мне хотелось позлить Геворкянц.
- Ну, Андрюшенька, пожалуйста, приходи, - заканючила Геворкянц. - С меня же спросят, почему я не обеспечила явку. Неужели тебе меня не жалко?
Ох, уж эта ее манера разговаривать! Говорит - словно вязкий елей льет. Или угощает приторным сиропом. И так она общается не только со мной просто у нее такая манера разговаривать. Поэтому, кстати, никто из 25-й группы не отзывается о ней положительно. А уж если высказали свое мнение девушки из 25-й группы, то это кое-что значит. Для меня, во всяком случае...
- Не жалко, - ответил я.
- Почему? Неужели я такая нехорошая? Ну почему ты ко мне так плохо относишься? Разве я когда-нибудь сделала тебе что-то плохое?
- Ладно, отвали, - грубо оборвал я Геворкянц. - На нервы действуешь.
- Фу, какой ты противный! - Геворкянц обиженно передернула плечами и удалилась.
Наверное, действительно обиделась. Но на людей, подобных этой Геворкянц, нормальные слова не действуют. Когда начинаешь с ними разговаривать нормальным языком, они приходят к странному выводу, что вправе претендовать на твое расположение. И даже на дружбу. Так что приходится изредка ставить на место, чтобы не забывались.
- Андрей, что она к тебе привязалась? - услышал я за спиной.
Это была Танька Кедрина. Из 25-й группы. "Наш человек в Гаване".
- Зовет на комсомольское собрание, - ответил я.
Танька стояла в коридоре около окна. Джинсы "Тверь". Рубашка навыпуск.
Сумка "Адидас" через плечо. Ну прямо современная вариация на тему "Кармен".
А вообще-то Танька девчонка ничего. Симпатичная и обаятельная. В отличие от Геворкянц... В ее взгляде есть что-то инопланетное. Когда я ей об этом сказал - год назад, когда мы были в колхозе перед первым курсом, Танька не растерялась: