Правая рука покоилась на левой стороне груди, словно у него внезапно стало плохо с сердцем и он схватился за него. Тело увезли на вскрытие. Майор с напарником внимательно осмотрели кабинет. Губарев взял портфель хирурга с бумагами. Для осмотра. Предварительно с него сняли отпечатки пальцев. Убийца не прихватил его с собой. То ли торопился, то ли портфель не представлял для него никакой ценности. Вдова внимательно смотрела на него.
— …Мы хотели бы спросить вас: не наблюдалось ли в последнее время в поведении вашего мужа что-то необычное? Был ли он чем-то встревожен, испуган?
Дина Александровна подняла брови. На ее лице не было косметики. И от этого оно казалось по-девичьи беззащитным.
— Да нет. Ничего такого я не заметила.
— Может быть, ему кто-нибудь угрожал? Губареву показалось, что Лактионова собиралась улыбнуться, но вовремя спохватилась.
— А кто мог ему угрожать? — ответила она вопросом на вопрос.
— Ну, не знаю. Вам виднее.
— Мой муж, — подчеркнула Дина Александровна, — являлся одним из крупнейших хирургов-косметологов Москвы. И все пациенты выражали ему признательность и благодарность. Хотите посмотреть? — И, не дождавшись ответа, Дина Александровна встала с дивана и вышла из комнаты. Вернулась она с красивым толстым альбомом в руках. Молча положила его на стол перед Губаревым. — Вот смотрите.
Губарев взял альбом и раскрыл его. Это были копии грамот, благодарственные отзывы пациентов. Тоже копии.
— А где оригиналы?
— На работе. Мужу нравилось просматривать этот альбом. Поэтому он и держал дома эти копии.
Тщеславный человек, подумал Губарев. Или просто знающий себе цену. А что в этом плохого — знать себе цену? Ничего.
Отзывы оставляли знаменитые артисты, политики, звезды шоу-бизнеса.
— Как вы понимаете, этот альбом не для посторонних глаз.
— Понимаю.
Губарев представил, сколько труда, сил и денег требуется для того, чтобы твой вид соответствовал эталонам моды и времени. Он вспомнил кукольные личики многих актрис, которые словно раз и навсегда застыли на одной возрастной отметке. Как манекены. И в этом заслуга таких хирургов, как Лактионов, которые своими руками слепили им «нужное» лицо.
— Были ли у вашего мужа неудачные операции?
— Ни одной. Он — гений в своей области. Настоящий гений. — Голос у Дины Александровны слегка дрогнул.
— А конкуренты?
— Мой муж не хотел никакой конкуренции, зависти, интриг и подножек. Поэтому он и ушел из государственной клиники. И основал свою, частную фирму. Он работал самостоятельно и ни в ком не нуждался.
— И все-таки его убили… — сказал Губарев и посмотрел на Дину Александровну. — Почему?
Лицо Дины Александровны потемнело.
— Это какой-нибудь маньяк. В последнее время их развелось слишком много. Психов и просто ненормальных людей.
— Совершенно с вами согласен. Но даже маньяк должен иметь какой-нибудь мотив для убийства.
Вдова промолчала.
— Вы давно женаты?
— Семь лет.
— Вы… первая жена?
— Нет, — спокойно сказала Дина Александровна. — Третья.
— А… другие жены? Николай Дмитриевич с ними общался?
— С первой, насколько я знаю, — нет. А со второй… — Дина Александровна едва заметно напряглась, — общался. Но не столько с нею, сколько с ее детьми. Общими детьми, — поправилась она.
— Их двое?
— Да. Сыновья.
— Какого возраста?
— Старшему — двадцать. Младшему — пятнадцать.
— От первого брака дети есть?
— Нет.
— Его первая жена, кто она по профессии?
— Тоже врач. Хирург-гинеколог.
— А вторая?
— Массажистка. — В голосе Дины Александровны прозвучало явное презрение.
— А кем работаете вы?
— Я — художник.
— А… — Губарев вспомнил картины в коридоре. — Эти картины в коридоре — ваши?
— Мои.
Наступило молчание. Вдова смотрела в пол, опустив голову.