Андрей Лях
Снежный человек
Мне самому этот снежный человек ни зачем не нужен. Это все из-за Ленки, или, если хотите, из-за Елены Петровны. Как сказать – вроде бы самая обычная студентка, но вот пройдет, посмотрит – и хоть стой, хоть падай. Глаза, волосы – в общем, я расписывать не мастер, хоть и сам люблю почитать, если хорошо написано, одним словом, не знаю, как там все американские кинозвезды вблизи, но, думаю, до Ленки многим далеко.
Вот ей-то и понадобился зачем-то снежный человек. Началась история так: зашел к нам в институт один дядька и прочитал лекцию. Он-де гоняется за этим феноменом едва ли не с пеленок, все Памиры облазил, все следы перемерил и однажды даже почти видел. Короче, энтузиаст. У них там экспедиция и все такое прочее.
И Елена Петровна моя заболела этим делом. Нашла самого снеголова, и всю их компанию, не знаю, чего уж там наговорила – но Аркадий Николаич, так их шефа зовут – обещал летом взять ее в экспедицию.
Вот беда так беда. Мне это сафари полнейший зарез. Я-то хотел пригласить ее летом на Байкал и там, у диких берегов, коротко обрисовать взгляды некоторых студентов на личную жизнь, и ведь совсем уж было договорились. Нет, черт принес гоминида!
Я пробовал уговаривать. Мол, красоты Сибири и прочее. Какое там. Ах, Аркадий Николаич, бескорыстно жертвует собой ради идеи, все на свои деньги, никто не поддерживает, у человека в жизни цель и т.д. Ого, думаю. Плюнул и поехал к нему сам. Тоже наплел всякого бреда, мол, с детства мечтаю, и даже есть своя концепция, а студент-медик в группе необходим.
Тут все сошло гладко. То ли добровольцев было мало, то ли тупость моя подействовала, но через полчаса мы с ним уже обсуждали походную аптечку и сублимированное мясо.
Потом много чего было, но в конце концов я очутился на Тянь-Шане, возле Санговара, всего нас одиннадцать человек вместе с Аркадием. Разбили два лагеря, снежный и простой. Горы я описывать не стану – было там два ущелья, скалы, снег и речушка без названия.
Первым делом взяли лопаты и пошли рыхлить контрольно-следовые полосы – как на границе. Взрыхлили две, уже к вечеру, устали, зато снежный человек мог теперь спокойно приходить.
А когда вернулись в лагерь, стали ставить палатку для Аркадия. Елена, конечно, первая бросилась помогать. Я посмотрел, как они с Аркадием передают друг другу молотки и колья и при этом улыбаются, и совсем я пал духом. Похоже, дело швах. Взял мешок с бутербродами и пошел обратно в ущелье, чтобы не видеть этого лагеря; забрался повыше и иду к обрыву – посидеть на камнях и с тоски перекусить. Только подхожу – высовывается откуда-то сбоку волосатая лапа размером с меня самого – цоп! – и поставила обратно. Потом погрозила мне пальцем – а палец как батон колбасы, только мохнатый – и убралась. Так, думаю, принесло, не успели опомниться. Точно. Вылезает и подходит. Ростом выше меня раза в два, если не в три – даже трудно сказать; весь зарос шерстью шоколадного цвета с рыжиной, голова – как пуля. В целом похоже на гориллу.
– Здравствуйте, – говорю, – вас-то мне и не хватало.
Он вроде как хмыкнул. Я сел на камень, махнул ему рукой – мол, присаживайся, коли пожаловал, – и открываю свой мешок. Он присел – ей-богу, сидя выше, чем я стоя – прямо на снег. Я ему говорю – чудила, простудишься – он тоже рукой махнул – дескать, ни фига. Ну, как хочешь. Достал я бутерброды, дал ему, сидим, едим. Я-то жую, а он только в свой чемодан закинул, и привет. Что ему один бутерброд. Вот, заглотал, пошевелил бровями, наклоняется ко мне и вдруг говорит:
– Я ужасен. В глазах у меня горят злобные огоньки, да такие, что даже нет возможности разобрать какого эти глаза цвета.
– Знаю, знаю, – говорю я. – Я тоже читал эту статью. Ты ешь.
Он говорит:
– Интересные дела! Что это ты меня не ловишь?
– Что это мне, – отвечаю, – тебя ловить?
– А зачем ты сюда ехал?
Я сначала задумался, а потом с кручины великой возьми ему все и расскажи. Бывает так иногда – ни с того, ни с сего изольешь душу первому встречному непонятно зачем. Снежный человек отнесся к моим приключениям с сочувствием, даже опечалился и засопел.
– За что же, – спрашивает, – она его любит?
– Не знаю, – говорю, – наверное, за фанатизм. Есть такие женщины, которых хлебом не корми, только дай им одержимого, и чем чудней, тем лучше. У меня так не получается.
Словом, расстроился я окончательно, и даже зло взяло – ну что я тут сижу распространяюсь? Гляжу вниз, под обрыв – такая же чушка, может, даже больше, ходит взад-вперед по нашей контрольной полосе.
– Так, – говорю. – А это еще что такое?
Снежный человек хрюкнул – когда они смеются, то на хрюканье похоже–и объяснил:
– Это он следы оставляет, чтобы не обидно было, что зря ехали.
– Вам бы все дурака валять, – говорю я.
Пропало у меня настроение разговаривать и со снежным человеком, и с любым другим. Отдал я ему оставшиеся два бутерброда и пошел вниз, в лагерь. Спать. Он за мной.
– Слушай, – вдруг его идея осенила. – А вдруг ты меня поймаешь? Сразу тебе и почет и уважение – авось это на нее подействует?
Я прикинул так и сяк и отвечаю:
– Нет, не получится. Героем-то все равно он будет, торжество идей непризнанного ученого. А я так, слепой исполнитель.
Он поскреб лапищей затылок и мрачно кивнул.
– Чтоб, говорит, – черти взяли эту антропологию. Приходи завтра, мы тут посоветуемся, может, что-нибудь придумаем. И почитать чего-нибудь захвати.
Я сказал, что, мол, спасибо, только мне помочь, видно, никто не сможет, почитать принесу, на прощанье хлопнул его по плечу и пошел. То есть хотел по плечу, а получилось по ноге, но он понял.
В лагере мне устроили разнос за самовольную отлучку и погнали готовить ужин. И то хорошо.
Утром пошли смотреть следовую полосу. Там, ясное дело, как дивизия прошла. Что тут началось, боже мой. Все сияют, обнимаются. Ленка Аркадия расцеловала, словно он и есть снежный человек. Следы эти мерили, гипсом заливали и чего только ни делали. Елена даже на меня внимание обратила и говорит с восторгом:
– Нет, ты представляешь – пятьдесят два сантиметра! Просто не верится! Можно поздравить Аркадия Николаевича.
– Да, – говорю, – можно. Первый тост за родителей.
Она фыркнула и ушла. Аркадий издал указ – без разрешения и по одному из лагеря не выходить. Сам принялся наносить следы на карту. А я развернулся, взял восемь банок тушенки, бутылку водки, фотоаппарат, учебник экологии Одума и отправился опять в горы. Пробрался другим путем, смотрю – с гребня мне машут. Подхожу. Вся вчерашняя компания и еще двое прибавились – один такой же громила как и первые, второй поменьше – всего, значит, четверо, я пятый. Открыли банки, разлили водку – что там одна бутылка на пятерых, – но посидели очень хорошо. Они говорят – мы разделяем твою печаль, и сколько можем, окажем содействие. Я расчувствовался и отвечаю – спасибо, ребята, ничего не нужно, мне и этого хватит, четыре года отучился в институте, и за все это время никто вот так, по-человечески, со мной не поговорил. Этот мой старый знакомый отвечает: не дрейфь, мы все устроим. Конечно, добавил тот, что поменьше, идея снежного человека себя изжила, будем реалистами, но раз девушка так любит феномены – это ей организуем. Я сказал: ни боже мой, ничего не надо, мне и так хорошо, я просто рад вашему обществу. Потом мы сфотографировались на память – снимал тот маленький – а чтобы всем уместиться в кадр, пришлось меня немного подсадить. Свою «Смену» я им оставил в подарок – сказали, что проявят и напечатают сами.
Доели, допили, короче, в лагерь я попал уже в темноте. Никто со мной слова не сказал, а молча повели к шефу.
Судили меня очень красиво, при факелах. В глазах у всех горели огоньки. Шеф был прост и суров – ему очень нравится быть простым и суровым. Он не может отвечать за нарушителей дисциплины. Был договор, что после первого замечания из лагеря выставлять? Был. Значит, все; коротко и ясно. И никаких обид. Вид у Аркадия был очень торжественный и какой-то озаренный, словно у хирурга, отсекающего гангренозный орган. По-моему, он произвел на себя очень хорошее впечатление. Даже было жалко, что все так быстро кончилось.