Пол Хадсон стоял у окна. Это был высокий грузный мужчина лет пятидесяти с небольшим мрачноватой внешности. Глубоко посаженные глаза, нос со сломанной в юности переносицей и слегка оттопыренная и сдвинутая набок нижняя губа создавали впечатление, что Хадсон все время презрительно кривится. В последнее время отношения между Хадсоном и Брэдли были натянутыми, журналист постоянно ощущал скрытую неприязнь со стороны шефа. Он догадывался, в чем дело. В центральной конторе бытовало мнение, что московская редакция держится на плаву благодаря лишь одному Брэдли. Поговаривали также, что Хадсон, конечно, был хорош в прежние советские времена, но сейчас безнадежно отстал от жизни. Культивируемые им представления о России и русских остались неизменными еще с андроповских времен, методы подачи информации полностью изжили себя, так что пора его, то есть Пола Хадсона, посыпать нафталином и убрать в запасник. Эти слухи ходили без малого пять лет, – в первый раз о грядущей смене руководства заговорили сразу же после августовского путча, – но пустыми разговорами все и закончилось. Справедливости ради следует отметить, что вашингтонское руководство дважды делало Брэдли официальное предложение возглавить московское бюро, но он отвечал вежливым отказом, ссылаясь на то обстоятельство, что не видит для себя возможным плодотворно сочетать журналистику с чисто административной работой.
Брэдли кивком поздоровался с Пробертом, затем с мрачноватой улыбкой посмотрел на шефа:
– Пол, такое впечатление, что не один я страдаю сегодня от головной боли.
Хадсон оторвал лоб от холодного оконного стекла, грузно повернулся. Взгляд у него был задумчивый, как будто он решал про себя какую-то неотложную задачу.
– Если у меня от чего-то и болит голова, Брэдли, то от таких типов, как ты.
Журналист пожал плечами и вопросительно посмотрел на Проберта:
– А ты что скажешь, Алекс? Что это вы такие надутые? Плохие известия?
– Новости есть разные, – вяло отозвался Проберт. – Например, такая: можете потихоньку собирать вещички и готовиться к переезду. В понедельник сдам вам офис под ключ.
– Через неделю меня здесь уже не будет, – фыркнул Брэдли. – Еще новости?
Хадсон отлепился от подоконника и направился к столу. Открыл верхний ящик, достал сигареты и зажигалку. Он был заядлым курильщиком, но время от времени предпринимал безуспешные попытки покончить с пагубной страстью. В конце июня шеф во всеуслышание заявил, что решительно и навсегда завяжет с курением, если 3 июля на выборах победит Ельцин. Демократия в России победила, но очередная кампания Хадсона, похоже, провалилась, как и все предыдущие. И виной тому, несомненно, дурные вести.
Хадсон глубоко затянулся и пустил струю дыма в потолок.
– Сегодня утром я разговаривал по телефону с Платтом.
Дэвид Платт возглавлял отдел политики и международных связей. Он же по линии руководства курировал московскую редакцию газеты.
– Что-нибудь не так с моим интервью?
В четверг Брэдли удалось взять небольшое интервью у русского премьера. На первый взгляд ничего нового тот не сказал, но Брэдли давно уже научился искусству читать между строк, поэтому он, кроме интервью, тиснул еще и свой развернутый комментарий. Премьер в эти дни упорно отмалчивался и на приставания журналистов отвечал стандартной фразой: «Давайте дождемся результатов выборов». Единственным репортером, кому удалось слегка «выпотрошить» премьера, оказался Брэдли. Коллеги из других изданий, естественно, позеленели от зависти. Напечатано оно было два дня назад, в номере за субботу.
– Нет, с этим все в порядке, – наконец выдавил из себя Хадсон. – Боссы довольны твоей работой. За серию материалов, посвященных выборам, получишь бонус, правда, сумму Платт мне не назвал.
– С меня выпивка. Но я что-то не вижу по вашим лицам, чтобы вы обрадовались успеху коллеги.
Хадсон отвернул голову в сторону, затем поскреб указательным пальцем за ухом.
– Платт сообщил мне, что руководство положительно решило вопрос с твоим отпуском. Начиная с двадцатого июля можешь быть свободен.
– Дэвид звонил мне в пятницу, так что я в курсе.
– Не перебивай меня, – недовольным тоном проворчал Хадсон. – В августе тебе придется на несколько дней вернуться в Россию.
Брэдли бросил на него недоумевающий взгляд:
– А это еще зачем?
– Не прикидывайся простаком, – поморщился шеф бюро. – Ты что, забыл? 9 августа церемония инаугурации. Напишешь по этому поводу несколько строчек и опять свободен. Руководство, очевидно, думает, что без тебя мы с этим делом никак не управимся.
– Что еще? – сухо поинтересовался Брэдли.
– Вернешься из отпуска в Москву десятого сентября. И сразу же примешь у меня дела.
– А тебя куда, Пол? В отпуск? Хотя нет, ты же недавно отдыхал...
– Куда, куда... На свалку, – мрачно пошутил Хадсон, гася окурок о край пепельницы. – Платт выдал мне открытым текстом: спасибо, старина Пол, ты хорошо служил, но пора уступать дорогу молодым. А мне предложили до пенсии поработать в архиве. Выделят какой-нибудь скромный кабинетик, смахивающий на эту собачью конуру, в которой мы с вами сейчас находимся, и буду я там до глубокой старости штаны протирать и бумажки перекладывать.
Брэдли не выдержал и громко расхохотался:
– Так вот в чем, оказывается, дело...
Он присел на краешек стола и сверху вниз посмотрел на Проберта:
– Алекс, ну хоть ты-то понимаешь, что я здесь абсолютно ни при чем? Неужели я похож на интригана и карьериста?
Тот лишь передернул плечами. Брэдли прекрасно понимал причину беспокойства своего шефа. Если Хадсона переведут в Вашингтон, он здорово потеряет в зарплате. А ему еще два года доплачивать за университетское образование своего младшего сына. Перо у Хадсона уже давно притупилось, исписался старина Пол, это только так кажется, что журналистский век долог.
Брэдли невольно вздохнул.
– Пол, мы уже тысячу раз беседовали на эту тему. Пойми, не хочу я в начальники, мне это не нужно. Да и в материальном плане новое назначение мне ничего не даст, скорее наоборот. Нет уж, пусть лучше все остается как есть. Вы продолжайте руководить, благо это у вас неплохо получается, а я буду статейки пописывать. С Платтом я сам поговорю, Пол, так что тебе не о чем беспокоиться.
На лице Хадсона появилась дружелюбная улыбка, да и сам он как-то сразу расслабился.
– Майкл, ты выглядишь ужасно. Пиво в холодильнике.
– Ну... Даже не знаю, – нерешительно протянул Брэдли. – Вообще-то я тороплюсь, нужно собрать Кэтрин в дорогу.
Хадсон сам достал пиво, сдернул «козырек» и вручил банку журналисту. С первым же глотком в голову пришла мысль, что с утра он выбрал неверный способ лечения. Следовало сразу начать с пива.
– Материал готов?
Брэдли одним махом влил в себя пиво, затем прицелился и метнул пустую банку в мусорную корзину. К удивлению присутствующих, бросок оказался метким.
– Конечно. С минуты на минуту Сюзэн положит его тебе на стол. Пол, я могу быть свободен?
Хадсон остановил его решительным жестом:
– Удели нам еще немного времени, Майкл. До меня дошли слухи, что ты в последнее время усердно роешься в грязном белье русских спецслужб. Это правда?
Брэдли нахмурил брови:
– Откуда у тебя эти сведения?
Хадсон сделал неопределенный жест рукой. Брэдли понял, что шеф решил уйти от прямого ответа.
– Думаешь, у одного тебя есть источники среди русских? Я давно заметил, Майкл, что азарт у тебя в крови. Некоторые твои трюки я считаю рискованными, но до поры готов смотреть на все эти вещи сквозь пальцы. Ты толковый работник, спору нет. Но знаешь, что мне в тебе не нравится, дружище? Ты готов ради ценной информации на все, даже пойти на сделку с самим дьяволом.
– Наконец-то ты меня раскусил, Пол, – скромно заметил Брэдли.
– Твоя ирония неуместна. – Хадсон бросил на него хмурый взгляд из-под густых бровей. – Смотри, не переступи грань. Выбросят вон из страны в 24 часа или того хуже...