Когда мы перешли на световую скорость, на экране замелькали звезды, планеты, астероиды, туманности и фиолетово окрашенные черные дыры. А до этого ничего не было видно, кроме кромешной тьмы. Корабль без последствий двигался по заложенному программой курсу. Теперь мы могли вздохнуть спокойно, заняться своими делами, говорить о поисках Стива, пить чай, танцевать, если бы захотели, играть в карты, вырезать слоников из бумаги и ни о чем не волноваться. Неужели это так просто – управлять космическим кораблем? Тогда мне тут понравится!
…Мне все разонравилось, когда выяснилось, что на время операции по спасению Стива мы с Алексом не муж и жена, а лишь напарники. Причем объявил нам об этом Профессор со словами, что никаких «муси-пуси» он на борту не потерпит, ибо дела сердечные смешивать с профессиональной деятельностью оборотней недопустимо! Нам с Алексом придется держать себя в руках, а всякие обнимашки-целовашки отложить до возвращения на Базу. Ох, он у меня дождется… Забыл, наверное, когда в последний раз ему трепали уши. Это сейчас я добрая и всепрощающая, но если Пусик всерьез намерен запретить нам даже держаться за руки… Надо побыстрее найти Стива!!!
– Ты чего орешь? – на всякий случай отодвинулся кот. Мы сидели в кают-компании, обсуждая план розыскных мероприятий. Собственно, обсуждала неизвестно чего только я, агент 013 и так имел свою программу действий, а мой драгоценный супруг уткнулся в книгу микросхем, освежая в памяти рычаги аварийного управления кораблем.
– Я хочу сказать, что ведь у Стива обязательно есть датчик, который должен передавать сигнал тревоги. Такие датчики вшиты в скафандр каждого, кто путешествует в космосе, он сам мне рассказывал. И раз он не подает о себе вестей, значит, с ним могло случиться самое худшее! Может, его уже отключили и разобрали по частям!
– Не факт. У него могли просто украсть скафандр, – отмахнулся Мурзик. – Но, с другой стороны, ты права, датчик непременно дал бы о себе знать, если только…
– Если только – что? – Я с надеждой вытянула шею.
– Если только Стив не отключил его сознательно, чтобы никто не мешал ему наслаждаться своей трагедией. И должен признать, что тут я его понимаю – ты умеешь разбивать сердца… Даже если это сердце биоробота, не говоря уж о более возвышенных существах с двумя университетскими образованиями.
– Я себе этого никогда не прощу! – Я уже собиралась искренне разрыдаться, уткнувшись в теплый бочок агента 013. Но суровый кот поспешно отошел в сторону и сделал вид, что крайне заинтересовался видом бортового самописца. На столе, прикрепленный к нему намертво, стоял горшок с каким-то маленьким растением, листочки его мне ни о чем не говорили, хотя чем-то походили на листья пуансеттии, рождественского растения, что расцветает красными листьями как раз к этому празднику.
– Нет уж, до Рождества я здесь не останусь, – пробормотала я.
– Ятожедомойхочу! – вдруг услышала я. Знала, что это не Алекс и не кот, голос был детским и раздавался прямо у меня в голове. – Питьхочу!
– Ой, это ты? – Я обалдело уставилась на цветок.
– Дадайпопить.
– Сейчас-сейчас, – я набрала воду в чашку и полила его. – Как тебя зовут?
– Самнезнаю.
– Так ты что, родился на Базе? Наверное, в оранжерее?
Значит, у нас на борту еще и мыслящее растение младшего детского возраста. Только позже мы узнали, что это был серьезный эксперимент, величайшее научное открытие года, сделанное в нашей лаборатории гоблинов, где имелся и ботанический отдел, располагавшийся для удобства рядом с оранжереей.
– Тамгдегорбоносыедяди.
– Точно, в лаборатории у гоблинов! Там у всех носы как у амазонских попугаев…
– Атутчтоэтокорабль?
– Да, малыш.
– Акакондвижется?
– Нашел у кого спрашивать. С помощью топлива, скорее всего. – Я начала испытывать к малышу непонятную нежность. Нет, нельзя привязываться к растению, вдруг оно заразится тлей и умрет? Чем его здесь опрыскивать, а у них это запросто, засохнет, и мне потом страдай…
– С кем ты там разговариваешь? – удивился Алекс, обернувшись, они играли с котом в компьютерный бильярд прямо на основном обзорном мониторе.
– С говорящим цветком!
– Хм, обычно такое бывает после двух месяцев одиночного полета… – пробурчал он, но встал посмотреть. Маленькое растение охотно поболтало и с ним.
Мурзик же цветочку нисколько не удивился, хотя тоже ничего о нем не знал. Зачем оно здесь и даже как его зовут, само растение тоже не имело понятия, а может, просто не хотело отвечать, ему явно было интереснее самому спрашивать, а вопрос слышался в голове у того, к кому растение обращалось. Кот отвечал ворчливо и неохотно, командор, наоборот, пространственно и чуть сюсюкая, как с ребенком. Это неплохо, из Алекса получится хороший папа… На мне растение в конце концов утомилось, объявив:
– Всеспатьхочу… – Заостренные зеленые листочки медленно опустились.
Я подождала еще минутку, но оно, похоже, крепко утомилось и уснуло, а мы вновь уселись за обсуждение проблемы спасения Стива.
– Итак, наша команда летит на планету религиозных роботов в галактике Бета Альмега-7245:606, что, если смотреть в телескоп, находится в созвездии так называемой Лисички. Нам известно, что Стив по невыясненной причине отправился на планету роботов-монахов, названную в честь святого Р-2, робота-бочки из звездных войн, Аробика. На самом деле там расположились резиденции и монастыри нескольких разных братств, нам же нужна только одна секта художественно-прикладного толка.
– Как это? – вопросила я, расстегивая и снова застегивая ремни безопасности – там такие смешные блестящие крючочки.
– Роботы восхищаются и преклоняются перед человеческим умением создавать произведения искусства. То есть они просто помешаны на красоте! Например, у Братства Божественных импрессионистов культ бога Моне, «monos» же с греческого значит «один, единственный». Их главный идейный противник – Общество сознания неоимпрессионизма с их великим богом точек Сёра. Бред, конечно. Но такова психология, многие преклоняются перед тем, чего лишены сами. У индейцев Северной Америки был культ Маниту, бога всего сущего, в корне имени которого заложено слово «мани» – «деньги», то есть то, чего бедолаги не имели и чего им явно не хватало.
– Ты еще про Мани Провозвестника Истины скажи, – ехидно фыркнула я, обличая кота. – По твоей филологической версии, индейцы знали английский до приплытия на континент первой партии беглых уголовников из Европы?
– Мани, основатель манихейства, – это псевдоним, и в переводе с греческого данное слово значит «ум» или «дух», – проворчал кот, презрительно глядя на меня. – А про Маниту я пошутил, естественно, корень в нем не английский. А если некоторые, выйдя замуж, теряют чувство юмора, так…
– И что, много таких сект у роботов? – поспешно спросил Алекс, увидев, что я начинаю закипать.
– Довольно много. С адептами проблем нет, только «секта» для них слово оскорбительное. Лучше его не употреблять при общении с роботами-монахами Церкви Холмогорской резной кости.
– А звучит довольно красиво, – протянула я, легко забывая недавнюю обиду. – Но все равно это как-то дико. Ладно еще сделать религию из философского учения, но из факта строгания игрушек из моржовой кости!
– Творчество – это эманация, истечение божественной энергии, в результате которой появляется новое творение, начинающее жить собственной жизнью, и иногда даже не слишком уродливое!
– Но это божья искра, откуда талант у списанных роботов? – парировала я.
Но четырехлапый философ пригладил усы и возразил:
– Как знать, порой искусственный интеллект принимает самые причудливые формы развития. Лично я склонен считать, что все существа самодостаточны и божественны по своей природе независимо от «создателя», – и угрюмо добавил: – Кроме барсуков!
Ах, наш гордец никак не может забыть трепки, которую получил от жеводанских диких барсуков, а шлепать себя безнаказанно Пушистик позволяет только мне. И то редко…