Случилось эта леденящая душу история буквально на днях — в позапрошлые выходные. Само происшествие подтвердило смутные догадки о том, что разные там одноименные сказочки — не чухонь с кукишем навыверт, а имеют под собой вполне реальную жизненную основу. Поэтому и изложение здесь требуется почти документальное. Так что тюти-мути разводить не станем, а сразу к делу перейдем.
Небольшой массив индивидуальных частных строений, зажатый со всех сторон спальными микрорайонами, автомагистралью и чахлой лесозащитной полосой, в планах Администрации Щекинского района носил устрашающее название ЮЩ-34. А в народе его с давних пор именовали просто «Зеленка» из-за буйной растительности, покрывавшей три кривые улочки и крошечные приусадебные огородики. Вот в этом-то районе, пересечении 11-й Подлесной и 4-й Подлесной улиц, нонешним жарким летом стояла у колонки водопровода Воробьева Нина Аркадьевна, наполняя огромную флягу на колесиках. Ничего не предвещало ужасных последующих событий, тем более что женщина она была вся такая округлая и внушающая уважение. Чувствовалось, что садануть с плеча у нее не задержится. Одной такой дланью возмездия она давила на рычаг колонки, а другой — упиралась в остатки талии под ярким ситцевым платьем. Пока во фляге брякала вода, Нина Аркадьевна окончательно расслабилась и заскучала. Поэтому вначале она этой свободной рукой с удовольствием почесала чего-то на себе сзади, поправила пышную юбку, а после еще и зачем-то вынула заколку из волос, развалившихся тяжелой каштановой пеной по спине…
За всеми этими малозначительными действиями наблюдал гражданин Пластинин Вениамин Васильевич, висевший от безделья на калитке и перебиравший ногами по суглинку, поросшему чахлой травкой, в такт раскачиванию жалобно скулившей створки. Время от времени Вениамин Васильевич ныл: «Нин, ну, Нин! Ну, Нина!» Нина Аркадьевна громко вздыхала, пожимала плечами, как бы даже плечевыми суставами поражаясь человеческому нахальству, и притворялась, что ей ничего не слыхать. Бульканье перешло в завершающую фазу, любому стало бы ясно, что флягу переливать Нина Аркадьевна не собирается. Вениамин Васильевич вздохнул и, опасливо отслеживая неторопливые движения рук владелицы фляги, начал приближаться к колонке. Бесстрашно зайдя с прекрасного фаса Нины Аркадьевны, Вениамин Васильевич громко и отчетливо сказал: «Ни-на!»
Фляга уже была завинчена, поэтому делать вид, что и теперь ей ничего не слышно, Нина Аркадьевна не стала. С каменным выражением лица она, собственно, ни к кому особо не обращаясь, заметила: «Для кого — Нина, а для кого и Нина Аркадьевна!»
— Нина! Нина! — восторженно затараторил Вениамин Васильевич, который и сам был отнюдь не сморчком, просто даже удивительно, как его калитка выдерживала.
— Давай, короче, Пластинин! — обречено произнесла Нина Аркадьевна, надевая на плечо веревку от фляги.
— Я, Нина, водку в погреб поставил, а она там, почему-то, вся изморозью покрылась. Жара такая, а она — в таком белом налете, как плесень, что ли… Нин, ты бы зашла, посмотрела, а? Я теперь и пить ее боюсь после недавней палёнки. Ты как-то пузырьки определять учила, а? Зашла бы посмотреть? — резво побежал за начавшей продвижение к цели Ниной Аркадьевной Пластинин, заглядывая в ее подернутые печалью глаза.
— Ну, разве что посмотреть… — задумчиво проговорила сама себе Нина Аркадьевна, и в обоюдном молчании они протащились так с флягой два проулка.
— С другой стороны — чего на нее смотреть-то? — вдруг жизнеутверждающе произнесла Воробьева, снисходительно разрешая повеселевшему Пластинину взять из ее рук веревку.
У самого дома на нее вновь накатили какие-то порочащие Вениамина воспоминания, поэтому она почти угрюмо сказала радостно пыхтевшему помощнику: «Вообще-то мне сегодня картошку окучивать надо!» Но Вениамина было уже не удержать этими чисто искусственными препонами. Оглянувшись, она увидела, что, поставив флягу у крыльца, он решительно подхватил тяпку и направился в огород…
Не так уж было много и водки, морозить-то, собственно, нечего было. Под сало, малосольные огурцы и свежую картошку с укропом водка закончилась довольно быстро, даже пузырьки проверить не успели. Раз цель визита была достигнута, Нина Аркадьевна засобиралась домой. Хотя Васька у нее в лагере был, а мать укатила водиться с внуками к старшей дочке. Да это, конечно, только из подлости некоторые женщины так неадекватно в погребах поступают. К ним со всей душой, по-товарищески… Вениамин Васильевич в полном бессилии перед непостижимостью женского поведения в погребах смотрел, как Нина поправляет юбку, поднимаясь по кривой лесенке погребка.
— Сколько нынче вампиров развелось! Ты просто не поверишь, Воробьева! — с последней надеждой выдохнул ей вслед Вениамин.
— Что? — резко повернулась к нему Нина Аркадьевна. — Какие тебе еще… вампиры?
— Пойдем в дом, Нин, а? Ну, зайдем ненадолго, я там книжки тебе вампирские покажу — ахнешь! Ведь вполне могут среди нас скрываться! — разошелся Вениамин, хватаясь для устойчивости опоры на лесенке за разные округлости не теле Воробьевой.
— Да отлипни ты, ё-моё! Ведь выдумать же такое! «Пойдем, Нина, в дом — книжки читать!» Это среди бела дня! Совсем стыда у тебя, Венька, не стало! Люди на дивиди приглашают, на сидюшники, а этот…
— А хочешь, я тебе тоже дивиди поставлю? Хочешь? — все плотнее принялся цепляться к Воробьевой Венька.
— Иди ты! — грубо ворохнулась Воробьева. — К своей Людке иди дивиди ставить!
— А ты тоже тогда к своему Толику вали портки грязные стирать! — взорвался от такого унижения Вениамин. — Все знают, что он на тебе только из-за ордера женился, когда нас сносить обещали! А эта и рада! Портки его на огороде развешивает, а он в сей момент в неглиже ее же магнитолу к ларьку Шакирыча на пропой выносит!
— Ну, и сволочь же ты! Гад ползучий! Только такая сволочь может в больное место который год… — задохнулась рыданиями Воробьева. — А когда сам… Сволочь… Когда ты эту свою лохудру крашенную на Зеленку приволок? Ты думал тогда, что жизнь мою сломал, как… как… сс…с-стебелек!..