Ги де Мопассан
Утром в обычный час, между пятью и четвертью шестого, дядюшка Лекашёр появился на пороге дома, чтобы присмотреть за батраками, приступавшими к работе.
Красный, заспанный, открыв правый глаз и сощурив левый, он с трудом застегивал помочи на толстом животе, окидывая опытным, зорким взглядом все знакомые уголки своей фермы. Под косыми лучами солнца, пронизывавшими буковые деревья у ограды и круглые яблони во дворе, пели петухи на навозной куче, ворковали на крыше голуби. Запах хлева, долетая из растворенных дверей, смешивался в свежем утреннем воздухе с крепким духом конюшни, где ржали лошади, повернув головы к свету.
Хорошенько подтянув штаны, дядюшка Лекашёр отправился в обход и первым делом заглянул в курятник, чтобы пересчитать утренние яйца, так как с некоторых пор боялся воровства.
Вдруг к нему подбежала работница, размахивая руками и крича:
— Дядя Каше, дядя Каше, нынче ночью кролика украли!
— Да,дядяКаше, большого серого, из правой клетки.
Фермер раскрыл левый глаз во всю ширь и сказал только:
— Пойду погляжу.
И пошел смотреть.
Клетка была взломана, и кролик пропал.
Хозяин насупился, зажмурил правый глаз и почесал нос. Потом, подумав, приказал растерянной служанке, которая стояла перед ним разинув рот:
— Беги за стражниками. Да скажи, чтоб не мешкали.
Дядюшка Лекашёр был мэром в своей общине, в Павиньи-де-Гра, и благодаря своему богатству и положению распоряжался там по-хозяйски.
Как только служанка скрылась на дороге в деревню, отстоявшую от фермы на полкилометра, крестьянин пошел домой выпить кофе и потолковать о случившемся с женой.
Она стояла на коленях перед очагом и раздувала огонь.
Он крикнул с порога:
— Вот дело какое — кролика украли, большого серого.
Она повернулась так стремительно, что плюхнулась на пол, и воскликнула, в смятении глядя на мужа:
— Что ты говоришь, Каше! Неужто кролика украли?
— Большого серого.
— Большого серого?
Она вздохнула:
— Беда-то какая! Кто ж бы это мог его украсть?
Это была маленькая, худощавая женщина, подвижная, опрятная, работящая.
У Лекашёра уже зародилось подозрение:
— Не иначе, как тот молодчик, Полит.
Фермерша порывисто вскочила и закричала в бешенстве:
— Он, он и есть! Больше и искать некого. Он! Верно ты сказал, Каше!
И на ее сухом, сердитом лице, в судорожно сжатых губах, в морщинах на щеках и на лбу выразилась вся ярость крестьянки, вся скупость, все озлобление расчетливой хозяйки, которая вечно подозревает работников, вечно следит за служанкой.
— А что же ты сделал? — спросила она.
— Послал за стражниками.
Полит был батрак, прослуживший на ферме всего несколько дней и уволенный Лекашёром за дерзость. Это был отставной солдат, и о нем ходила молва, что со времени африканских походов он сохранил повадки мародера и распутника. Чтобы прокормиться, он брался за всякую работу. Он был каменщиком, землекопом, возчиком, косцом, штукатуром, дровосеком, а на деле, просто лодырем; поэтому его нигде долго не держали, и ему частенько приходилось перебираться из округа в округ, чтобы найти работу.
Жена Лекашёра невзлюбила его, как только он появился на ферме, и теперь была уверена, что покража — дело его рук.
Не прошло и получаса, как явились два стражника — бригадир Сенатёр, длинный и тощий, и стражник Леньен, коротенький и толстый.
Лекашёр усадил их и рассказал о происшествии. После этого все отправились взглянуть на место преступления, чтобы удостовериться во взломе клетки и собрать улики. Когда вернулись на кухню, хозяйка принесла вина, наполнила стаканы и спросила, недоверчиво косясь:
— Ну что, поймаете?
Бригадир сидел с озабоченным видом, поставив саблю между колен. Ясное дело, поймает, если только укажут кого. В противном случае он не ручается, что сумеет отыскать вора. После долгого раздумья он задал простой вопрос:
— А вы его знаете, вора-то?
Толстые губы Лекашёра скривились в хитрую нормандскую усмешку, и он ответил:
— Знать-то я его не знаю, раз не накрыл с поличным. А накрой я его, я бы его заставил слопать кролика живьем, с кожей и шерстью, и глотком сидра не дал бы запить. Стало быть, сказать наверняка, кто вор, я не могу, а все ж сдается мне, что это бездельник Полит.
Тут, подбирая незначительные, мельчайшие улики, он подробно рассказал о своих стычках с Политом, об уходе работника, о его вороватых глазах и о всяких сплетнях, ходивших о нем.
Бригадир слушал с большим вниманием, не забывая осушать и вновь, как бы невзначай, наполнять свой стакан, а затем повернулся к стражнику.
— Надо будет заглянуть к женке пастуха Северина, — сказал он.
Стражник усмехнулся и три разакивнул в ответ.
Тут жена Лекашёра подвинулась поближе и осторожно, с крестьянской хитрецой, начала выспрашивать бригадира. Пастух Северин, юродивый, дурачок, вскормленный в овечьем загоне, выросший на холмах среди скачущей и блеющей скотины, ничего, кроме этой скотины, на свете не знал, однако же таил в глубине души крестьянский инстинкт скопидомства. Должно быть, он из года в год припрятывал по дуплам деревьев и в расщелинах скал все деньги, какие зарабатывал тем, что пас стада или врачевал наложением рук и заговорами увечных животных (секрет знахарства был передан ему старым пастухом, место которого он занял). И вот однажды он купил с торгов небольшой участок, лачугу и клочок земли ценою в три тысячи франков.
Несколько месяцев спустя прошел слух, что он женился. Он взял в жены служанку кабатчика, известную дурным поведением. Ребята болтали, что эта девка, пронюхав о его достатке, бегала каждый вечер к нему в шалаш, опутала его, завлекла и мало-помалу, ночь за ночью, довела дело до женитьбы.
И вот теперь, пройдя через мэрию и церковь, она поселилась в домишке, купленном ее мужем, а тот продолжал день и ночь пасти стада по равнинам.
Бригадир добавил:
— Вот уже три недели Полит ночует у нее, ведь у него и угла своего нет, у жулика.
Стражник позволил себе вставить словечко:
— Спит под одеялом у пастуха.
Г-жа Лекашёр закричала в новом приливе ярости, негодуя против распутства, как почтенная мать семейства:
— Ясное дело, он у нее. Ступайте туда. Ах, воры проклятые!
Но бригадир не тронулся с места.
— Минуточку, — сказал он, — подождем до полудня, ведь он каждый день ходит к ней обедать. Тут я их и сцапаю.
Стражник ухмылялся в восторге от выдумки своего начальника; ухмылялся и Лекашёр, так как приключение с пастухом казалось ему забавным: обманутые мужья всегда смешны.
Как только пробило полдень, бригадир Сенатёр в сопровождении своего помощника три раза легонько постучал в дверь уединенной лачуги, приютившейся на опушке леса в полукилометре от деревни.
Они прижались к стене, чтобы их не было видно изнутри, и стали выжидать. Прошла минута, другая — никто не отзывался, и бригадир постучал снова. Дом казался необитаемым — такая там стояла тишина, но стражник Леньен, отличавшийся чутким слухом, объявил, что внутри кто-то шевелится.
Сенатёр рассердился. Он не допускал мысли, чтобы кто-нибудь посмел хоть секунду сопротивляться властям. Стуча в стену рукояткой сабли, он крикнул:
— Отворите именем закона!
Так как и этот приказ не был исполнен, он заорал:
— Немедленно отоприте, не то я дверь взломаю! Я бригадир стражников, черт побери! Ну-ка, Леньен!
Не успел он договорить, как дверь растворилась, и перед Сенатёром появилась здоровая грубая девка, красная, толстомордая, грудастая, с большим животом и широкими бедрами, жена пастуха Северина.
Бригадир вошел.
— Явился к вам одно дельце выяснить, — произнес он и огляделся кругом.
Тарелка, кувшин сидра, недопитый стакан, стоявшие на столе, говорили о прерванном обеде два ножа лежали рядом. Стражник лукаво подмигнул своему начальнику.