Вот такие дела. Карлов старается занимать меня, чтобы я не скучала - ходим в кино, в театры, даже в музеи. Долго ли я смогу обманывать его и себя? Он уже начинает замечать мою апатию ко всему, я даже почти не читаю. Господи, спаси и сохрани от того, о чём я боюсь признаться себе самой!
Жизнь налаживается
Вскоре после того, как Вера переехала жить ко мне, я вплотную занялся своим трудоустройством. Выбор между профессией сторожа и профессией кочегара был сделан в пользу большего заработка. Всё-таки теперь я был в ответе не только за себя. Если она согласится иметь ребёнка, буду работать на трёх работах, как проклятый. Но это было бы слишком, так не бывает...
Однако, я отвлекаюсь. Работа в котельной давала в те времена замечательные преимущества перед любой другой:
- график сутки через трое (бывает и через семь);
- отсутствие надзора со стороны начальства (если точнее - отсутствие начальства непосредственно в котельной);
- хорошая зарплата (рублей двести, если повезёт).
Почти идеальные условия для отдыха, работы и творческой деятельности предоставляла газовая (в отличие от угольной) котельная. Всё что требовалось от кочегара - поглядывать на приборы и подкручивать краны по мере необходимости.
Но для работы в газовой котельной требовалась корочка: свидетельство об окончании кочегарских курсов. А попасть на такие курсы можно было только по направлению с производства. Например, с завода, на территории которого находится котельная. Разумеется, что пройти такой путь в состоянии был не каждый.
На этот случай имелся ещё один вариант: покупка свидетельства у знающих что к чему людей. Этой возможностью я и воспользовался, заплатив за корочку 250 рублей, 150 из которых ушли на комиссионные посреднику.
Во всём этом угарном деле мне помог Юра Попов, мой армейский приятель, о котором стоит сказать пару слов.
В 70-х Юрик закончил "Муху" и устроился работать в реставрационные мастерские Эрмитажа. У него был весёлый нрав и длинный язык, слишком длинный для того, чтобы долго оставаться безнаказанным. Не смотря на грамотный и своевременный "откос" его забрали в армию - всего за несколько месяцев до истечения призывного возраста.
Уже на первом году службы он узнал, что его трёхлетний сын называет папой совершенно другого человека. Он впал в депрессию, и его, двадцатисемилетнего первогодку, жестоко избили "старики".
Вот тогда в нём произошёл удивительной силы перелом. Попов превратился в собственную противоположность: непредсказуемого и замкнутого интроверта. Сведя все внешние контакты до необходимого минимума, он посвятил весь второй год службы моральному и физическому совершенству.
По воле судеб и штатного расписания, я дежурил с Поповым на одной точке связи и мог наблюдать все происходившие с ним метаморфозы.
Благодаря бесконечным подтягиваниям на специально закреплённой трубе, приседаниям и отжиманиям от пола, бегу, растяжкам и медитациям - он, изначально высокий ростом и крупный, но довольно дряблый, за год превратился в сильного и выносливого атлета.
Одновременно он штудировал книги по истории, философии и мировой культуре. До придуманного Ницше сверхчеловека он тогда, может быть, чуть-чуть не дотянул только лишь по причине скудости армейской библиотеки и отсутствия методик достижения полного физического совершенства.
Вернувшись на свободу и получив доступ к самиздату, Попов два конкретных пути своего дальнейшего развития. Первый путь обозначился как боевые искусства, второй - как оккультные науки. Посещая подпольную секцию каратэ, он стал непобедимым в драке. Эксперименты с чёрной и белой магиями во время ночных дежурств в котельной сделали его ещё более загадочным и скрытным.
Я столкнулся с ним на улице совершенно случайно. Слово за слово, и он сам предложил мне работать с ним в одной смене. Купив свидетельство, я оформился и заступил.
Дни и ночи, проведённые вместе на боевом дежурстве, научили нас легко понимать друг друга и, что самое главное, не доставать.
Убранство котельной в полной мере несло на себе отпечаток пребывания там моего замечательного товарища. Кольца, перекладины, деревяшки, мешки с песком - всё это держалось на верёвках и легко пряталось с глаз долой. Пол и стены были испещрены магическими формулами.
Для занятий каратэ (я так образно называю этот ужас) Попову требовался напарник, что-то вроде груши, и я тоже начал получать, вместе с синяками, кое-какие, по большей части теоретические, познания в этом деле. В общем, время в кочегарке не проходило зря. Иногда, если Попов выходил или спал, удавалось даже просто полежать и почитать книгу. Последние, ночные, восемь часов дежурства мы делили пополам, а утром приходили ещё двое чудаков нас менять.
Решив проблему заработка, я начал обустраивать нашу с Верой личную жизнь. Регистрацию в районном загсе нам назначили на конец октября. Второпях я продал свою последнюю "семейную реликвию" - серебряный браслет с геоцинтами, получив по глупости не более половины настоящей стоимости. Сделал кое-какие основательные покупки, вроде стиральной машины, и отложил две тысячи на мероприятие.
Я заказал стол на шесть персон в памятном нашей помолвкой "Метрополе" приблизительно на тысячу рублей. Сюда мы поехали прямо из загса, после регистрации. Слова "объявляю вас мужем и женой" звенели в моей голове райской музыкой и кружили голову.
- Слушай, вид у тебя - идиотский, - сообщил Петрушка, обернувшись. Закурил бы, что ли...
Наш второй свидетель, Дима Котов, всю дорогу выспрашивал, какую я заказал выпивку и какие закуски, а я путался в ответах и отмахивался.
На самом деле, тысячи рублей это стоило. У нас глаза повылезали на лоб при виде всей этой роскоши. Чёрт знает, как они умудряются вырезать такие цветы из обыкновенных овощей и зелени.
Я сунул стоящему возле стола метрдотелю двести рублей, и он лично руководил обслуживающими нас официантами. Ввиду того, что Попов от участия в мероприятии подло уклонился, а шестое место было зарезервировано для ровного счёта, наши четыре персоны расположились за этим столом очень даже вольготно.