— Вы разошлись со своей семьей в вопросе изготовления машин смерти?
— Это не было единственной проблемой. — Он почувствовал себя обязанным признать это. — В то время имели место и другие события.
— Какие?
— Вы всегда так быстро устанавливаете доверительные отношения?
Она сразу же откинулась на спинку винилового кресла и опустила руки на колени.
— Отношения здесь ни при чем. Мы говорим о бизнесе.
— Сегодня вечером мне не хочется обсуждать вопросы бизнеса, Фила. Только если вы желаете поговорить об этих акциях.
— Я не хочу.
— Тогда остается разговор об отношениях. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Вы все-таки пытаетесь меня соблазнить?
— Вы в настроении, чтобы вас соблазнили?
— Нет, нисколько. Так что ни о чем не думайте. — Она помедлила секунду и затем, неминуемо влекомая к приманке, спросила:
— Вы правда ушли из «Каслтон и Лайтфут», потому что они производят военную электронику?
— Как я уже сказал, в тот момент имели место и другие события. — Он поймал ее. Он был в этом уверен. Приятное чувство предвкушения усилилось. Умная, блестящая лисичка попалась в капкан. Чтобы захлопнуть ловушку, потребуются ум и хитрость, но Ник с готовностью принял вызов. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— Я бы с удовольствием поговорила о том, что заставило вас решить, почему вы хотите, чтобы «Каслтон и Лайтфут» перестали изготовлять машины, смерти, — произнесла она.
Он, из последних сил сохраняя терпение, стал тщательно подбирать слова.
— Скажем просто: от военных контрактов часто бывает больше неприятностей, чем пользы в финансовом отношении. Чертовски трудно проверять большое количество сотрудников с точки зрения сохранения секретности, приходится вести слишком много бумаг, согласовывая цены, постоянно вмешиваются чиновники, которые пытаются урвать свой кусок пирога, выступая в качестве сторожевых собак при правительстве.
В ее выразительных глазах немедленно отразилось разочарование.
— По этим причинам вы хотели, чтобы ваша фирма перестала работать на правительство? Слишком много бумаг?
Его губы слегка искривились.
— А вы ожидали, что я скажу, будто стал либералом и увидел свет в конце тоннеля?
— Мне бы хотелось думать, что ваше решение было в некоторой степени продиктовано соображениями нравственности.
— Ну, допустим, были и еще причины помимо бумажной волокиты. Но, насколько я помню, для остальных членов семьи они ничего не значили.
— Какие причины? — спросила Фила, следуя за наживкой.
— Мне кажется, что сейчас неподходящее время, чтобы их обсуждать, — мягко возразил Ник. — Давайте немного поговорим о вас. Расскажите, почему вы ушли с работы. Вы работали в сфере социального обеспечения или материальной помощи или еще что-то в этом роде, насколько я понимаю?
— Я была сотрудником ОЗД, — сказала она более холодным тоном.
Он попытался расшифровать аббревиатуру, но не смог.
— ОЗД?
— Организация по защите детей.
— Детские приюты? Оскорбленные дети? Такого рода вещи?
— Да, — произнесла Фила еще более ледяным голосом. — Такого рода вещи.
— Ваша бывшая начальница говорила, что вы избегаете давать интервью корреспондентам. Что это значит?
— Был судебный процесс, касавшийся одного приюта. Мне пришлось давать свидетельские показания. После суда многие хотели взять у меня интервью.
Чем более скрытной она становилась, тем больше распалялось любопытство мужчины.
— Вы решили уйти с работы после того, как закончился суд?
— Люди, которые относятся к работе, как я, довольно часто сгорают. — Она благодарно улыбнулась официантке, которая подошла к их столику, чтобы принять заказ. — Как хорошо, — сказала она Нику. — Я умираю от голода.