Что Глеба, конечно, очень даже устраивало. Но от оплаты всё равно никуда не денешься...
Было Глебу двадцать семь и был он, говоря по-современному, «пожизненным лузером» – неудачником, плывущим в жизни по течению. Куда вынесет, туда и вынесет: обременять себя далеко идущими планами Глеб не собирался, его и так всё устраивало. Есть случайная работа и деньги – гуляем, нет денег – бутылки собираем. Или играем на гитаре где-нибудь в подземном переходе, пока музыкальные конкуренты не выгонят: у них там тоже всё схвачено, и «крыша» есть, и милиция своя, с пониманием. Но подзаработать немножко всё ж давали, из жалости – очень уж вид у Глеба странный был... не от мира сего, скажем так. Худощавый, роста выше среднего, тёмные волосы до плеч; брови домиком, печальные серо-зелёные глаза – зачастую Глеб прятал их за очками, тёмными и круглыми, один в один как у Джона Леннона; неухоженная, вечно растрёпанная бородка а’ля Гребенщиков и всегдашняя, стиранная до потери первоначального цвета бросовая одёжка из «Секонд хэнда». Плюс обувка из тех же запасов. Убогий вид, что и говорить... А убогих в подземных переходах старались не обижать, пускай себе! Как пришли, так и уйдут, чего уж там... Тем более, что на оскорбления Глеб не отвечал и в драку не лез – в общем, связываться с ним ни музыкальным конкурентам, ни милиции интереса не было. Ни денег отобрать, ни морду в запале побить, потому как вроде и не за что; одно слово – тоска ходячая, а не человек!
Разумеется «убогим» в обывательском смысле этого слова Глеб никогда не был. Но выглядеть недалёким полунищим было зачастую выгодно – во-первых, на него не обращала внимания милиция, когда он отправлялся за «бутылочной валютой» в городской парк имени писателя М. Горького, заодно проверяя глубокие урны на соседней с парком центральной улице. Во-вторых, жалостливые продавщицы на отработанном маршруте нет-нет да и подкармливали «бедненького мальчика» то пирожками, то чебуреками. А то и пивком угощали, если настроение было. Ну а в-третьих – и это самое главное! – его не замечали занятые своими делами прохожие. Нет, не то что бы нарочно нос воротили, не дошёл ещё Глеб Матвеев до той черты, когда человека не замечаютдемонстративно : Глеба не замечали подсознательно. Воспринимали как пустое место, соответственно его одежде и социальной значимости. Недочеловек, но и недобомж: нечто среднее, несущественное и ничем внятно не обозначенное. Как тень – много ли внимания на неё обращают?
Глеб прекрасно умел пользоваться этой своей незаметностью. Воровать он не воровал, упаси Боже, но вот оставленную на некоторое время без присмотра чью-нибудь сумку или портфель – если владелец слишком долго изучал ворон в небе или чересчур увлекался разговором по сотовому – законно объявлял своей находкой и уносил не слишком таясь, мгновенно исчезая среди прохожих. Словно невидимым делался... Впрочем, подобные «находки» у Глеба случались не часто и особой прибыли не давали.
Глеб Матвеев приехал в город лет пять тому назад из далёкого посёлка, не обозначенного не только на глобусе Земли, но и на подробной карте России; за славой и деньгами приехал, вот как. Прослышал, что в больших городах денег куры не клюют и любой маломальский толковый человек запросто может там сколотить себе приличное состояние, а после валять дурака и жить в своё удовольствие.
Ну, с состоянием у него ничего не вышло, не получилось как-то, а вот со всем остальным был полный порядок. Во всяком случае возвращаться в свой посёлок Глеб не собирался, больно надо! Лишь изредка писал письма отцу и матери, где сообщал, что у него всё хорошо, дела идут в гору, скоро заводик по производству плавленых сырков прикупит, тогда и денег пришлёт.