Сто пятьдесят лет! Всего лишь десять лет в отставке, и тут ты начинаешь докучать мне…
— «Докучать» — неверное слово, капитан. Я предлагаю тебе замечательную возможность. У тебя будет лучшее оборудование…
— Я предпочитаю солнечный свет. Я знаю, что ты соорудил крышу над своим городом, чтобы не пускать в него свежий воздух, но мне он нравится.
— Я прошу всего лишь об одном: пройди курс омоложения еще раз, за мой счет.
Генри взглянул на толстяка.
— Ага, за твой счет. Я прошел три курса. Мне сто тридцать пять лет, и я ощущаю каждый прожитый месяц. Ты знаешь, к чему приведет четвертое омоложение.
— Но я видел последний медицинский отчет о твоем здоровье. Ты в отличной форме для своего возраста. Лечение не сделает тебя снова юношей, но оно полностью восстановит твои силы…
— Я буду казаться молодым, несколько месяцев. Через год я завяну, как вчерашняя гардения, а через три буду дряхлой развалиной. И тогда мне будет все равно, протяну я еще год или нет. — Он откинулся на спинку и закрыл глаза. — Вот так-то, сенатор. Тебе придется поискать другого мальчика для поручений.
— Ты рассматриваешь все это поверхностно, капитан! Новый мир, который будет открыт для переселенцев, — первый за шестьдесят лет! Это поручение, как ты его называешь, займет только несколько месяцев твоего времени, после чего ты не только будешь испытывать удовлетворение от того, что внес ценный вклад в развитие Пограничья, но и станешь обладателем славного состояния!
Генри открыл один глаз.
— Почему бы тебе не послать одного из среднестатистических кандидатов? Если он достаточно хорош для того, чтобы быть представителем планеты в Совете, он, наверняка, в состоянии справиться с таким ерундовым заданием, как это.
— Ты слишком легковесно говоришь об очень серьезных делах. Наш кандидат, будучи представителем средних слоев общества Алдорадо, без сомнения, подходящая кандидатура, воплощение высочайших принципов демократического правления…
— Опустим предвыборную речь, я не голосую за среднего человека.
Покрытый сеткой жил нос сенатора потемнел. Бартоломью глубоко вдохнул через раздувавшиеся ноздри.
— Что касается обсуждаемого дела… — трезво проговорил он, — высокая оценка твоих… ну… специальных знаний перевесила все другие соображения.
Бегающие глаза сенатора остановились на Генри.
Капитан отвел глаза в сторону. Некоторое время он смотрел на свое собственное лицо, отраженное в спинке стула. Оно было похоже на побитое временем изваяние из древнего дуба.
— Ну и какие специальные знания ты имеешь в виду?
Рот Бартоломью искривился в напоминавшей улыбку гримасе.
— Капитан, ты ведь старый волк, тебе известны все космические переулки, своеобразные нравы далеких миров. Ты бы не спасовал перед бандитами, которых можно встретить на Коразоне, выпутался бы из самой сложной ситуации и взял, что хотел. Думаю, ты бы знал, что делать дальше,
— добавил он, разглядывая носок своего туфля.
— Ну ты-то знаешь, не так ли? — Генри изучал лицо своего собеседника.
— Мне осталось двадцать лет на то, чтобы нюхать цветочки. Интересно, что могло бы заставить меня бросить это занятие и искать гибели у черта на куличках?
— Тебя интересует окись алюминия? — как бы между прочим спросил Бартоломью.
Внезапно чувство тревоги вернулось. Пожалуй даже, это была не просто тревога. Словно ледяные тиски сжали внутренности..
— В форме, известной под названием корунд, — добавил сенатор.
— К чему ты клонишь? — резко спросил Генри.
Теперь настала очередь Бартоломью помолчать. Его взгляд остановился на девушке, загоравшей у бассейна в нескольких ярдах от них.
— Дульчи, пора завтракать, — крикнул капитан.
Она подняла голову, взглянула в лицо Бартоломью, затем встала и пошла через лужайку.
— Ну? — произнес Генри ровным голосом, обращаясь к сенатору.