— Забыть! Как бы не так! Слишком стар! — Амос подскочил, как чертик из коробочки, швырнул сигарету через плечо. — Я достаточно молод, чтобы предпринять еще одну попытку.
— Успокойся. Если бы дело было только в силе духа, ты жил бы вечно. Но в действительности все намного сложнее. Омоложение в твоем возрасте не подействует. И этого не изменишь.
— Так ты собираешься сидеть здесь, в то время как горстка безбородых юнцов приберет к рукам Коразон?
— Будь разумным, Амос. Мне не нужно и метра на Коразоне. Я имею достаточно.
— Да, конечно. А как же девушка? Как быть ей?
— С ней все будет в порядке. Она умная девочка.
— Конечно, конечно… Она умная. Выйдет замуж за такого легковеса, как мастер Бартоломью, и проведет остаток дней, стирая его шелковые носки, в то время как он будет организовывать агитацию за статистически среднего человека. Ты этого хочешь?
— Интересно, что привело тебя сюда сегодня, Амос? — Генри взглянул на него, их глаза встретились.
Казалось, почти забытое чувство опасности разбудило сонный воздух сада.
— Я стараюсь быть в курсе дел, капитан, — голос Амоса стал другим — тверже, увереннее… — До меня доходят разные слухи. Я слышал, у сенатора появилась идея-фикс: уговорить тебя на еще одно омоложение, а потом нанять для нового похода.
— И что? — голос Генри был по-прежнему ровным и уверенным.
— А то, что у старика Бартоломью есть секретарь. Он любит выпить. Я угостил его пару раз, и он разболтался…
— А не капнул ли ты пару капель чего-нибудь розового в его стакан, Амос? — Генри не скрывал иронии.
— Мы не о том говорим, — сухо ответил Амос. — Я сказал тебе, этот педик заговорил.
— Что бы он ни сказал, — слова Генри звучали, словно удары молота, — это ничего не меняет!
Их взгляды снова встретились. Амос глубоко вздохнул.
— Генри, что там на Коразоне? — спросил он.
Капитан долго не отвечал. Затем взял еще одну сигару и яростно откусил кончик.
— Иди к черту!
— Вот что, — ответил Амос холодным и ровным голосом. — Если бы речь шла только о тебе, я бы сказал: ну и черт с твоей ненужной старой шкурой. Но этот педик сказал, что это связано с Дульчи…
Генри выдернул сигару изо рта и запустил ее в камин.
— Ты сегодня переводишь слишком много хорошего импортного курева, — заметил Амос. — Ладно, больше ничего не скажу. Только мне помнится, ты раньше умел улаживать дела и находить компромиссные решения. Хотя тебе это, кажется, не приносило пользы до тех пор, пока ты не начал подходить к решению сложных вопросов с позиции выгоды.
Генри пристально посмотрел на собеседника.
— Бартоломью не неуязвим, ты прекрасно это знаешь, — тихо продолжил Амос. — Если он забросил крючок на Дульчи, может, я смогу кое-что разнюхать о его сыночке…
Генри неожиданно выпрямился. Амос резко замолчал, его горящие глаза следили за капитаном.
— Коразон — настоящий ад, Амос, — задумчиво произнес Генри.
— Конечно, — согласился Амос, — все Пограничные миры — это ад, но мы могли бы доставить себе удовольствие, усмирив его хоть чуть-чуть… — на мгновение взгляд Амоса смягчился и стал мечтательным… — Еще одна прогулка перед большой темнотой. Помнишь, капитан, что почувствуешь, когда у тебя под ногами палуба, а ты, несмотря на все преграды, мчишься вперед…
— Черт тебя бери, Амос, — тихо сказал Генри, и в его глазах появился какой-то новый свет; он встал, выпрямил спину. — Может, мне и есть что сказать старому Бартоломью.
Амос вскочил на ноги, громко расхохотался, похлопывая Генри по плечу.
— Вот это мысль, капитан! Пусть он напевает мелодию, слова к ней придумаем мы!
Генри черкнул короткую записку Дульчи, положил ее на стол. Затем приятели вышли через кухню в гараж.