Но Квентин мог гордиться отцом, он знал, что тот всегда противостоял и будет противостоять мракобесию невежд, прикрывающихся священной сутаной.
Иногда он доставал самую старую книгу в их библиотеке. Это был потрепанный фолиант в коричневом твердом переплете с золотым тиснением. Страницы этой книги были изготовлены из гладкой белой бумаги, немного тронутой желтизной от времени, но такую бумагу в Серединном мире так никто и не научился делать. В книге были собраны описания древних устройств, их чертежи и формулы, которых не понимал никто. Да и отец говорил, что лучше не забивать себе голову премудростью Древних, пользы от этого ни на грош, а врагов нажить ничего не стоит. Поэтому в библиотеку, кроме него самого, Квентина и королевы практически никто не мог попасть. Время было смутное, тучи, рассеявшиеся после Великой войны, как поговаривали, снова стали собираться над Серединным миром. Квентину, правда, не приходили в голову подобные мысли, да и как они могли прийти ему в голову, если рассветы были по-прежнему ярки, а закаты красивы, и если захватывало дух от скорости, мчавшегося во весь дух Орлика. Нет, Квентин не хотел, чтобы что-нибудь случилось с его миром, настолько он был прекрасен: с его темными дремучими лесами, просторными полями и дивной чистоты горными реками и водопадами. А все эти драконы, чудовища, злые колдуны и призраки пусть бы лучше они оставались в своих сказках, которые так интересно рассказывать долгими зимними вечерами. А еще Квентин любил загадки, и они ему попадались почти повсюду, или же сами собой всплывали у него в голове, как, он и сам не мог понять. Но самой большой загадкой для него были люди.
* * *
Первый раз Джордана он увидел в начале осени, когда начали убирать и свозить с полей урожай. Принц, раскрасневшийся от скачек на перегонки с другими парнями, въехал во двор замка и увидел, что его отец разговаривает со странным человеком, одетым в черную одежду монаха. Несмотря на все еще стоящую жару, капюшон сутаны был низко надвинут на голову этого человека, и, единственное, чем он запомнился Квентину в тот вечер, это быстрым взглядом темно-карих глаз, который он метнул на принца.
Вечером Квентин спросил у отца, кто этот человек. Роланд ответил, что это беглый монах, его зовут Джордан, и он попросил убежища в замке в обмен на некую работу, результаты которой непременно заинтересуют короля. Квентин не стал утомлять отца расспросами в тот вечер, зная, как отец щепетилен в вопросах, касающихся чужих тайн, полагая, что со временем и сам разберется во всем этом. Тогда он и предположить не мог, что времени отпущено ему совсем немного. Позднее он заметил, что отец и Джордан подолгу беседуют, уединившись в небольшом уютном кабинете отца, где под обычными панелями из мореного дуба проложены звуконепроницаемые войлочные плиты.
Джордан за все время пребывания в замке так и не сменил монашескую рясу на другую одежду. За столом, где обедала вся прислуга, он держался особняком, редко с кем перебрасываясь парой слов. Все время он проводил в своей комнатке-келье на нижних уровнях главной башни, почти в подвале, в котором располагались хранилища припасов и различные служебные помещения, включая небольшую замковую тюрьму. Здесь на нижних уровнях замка находился пост стражи, который большую часть времени за неимением узников охранял самого себя. И самым страшным наказанием для дворцовой стражи было назначение на этот пост в подвале, где все освещенное пространство сводилось в маленький кружок света от фонаря над столом, а вода, капающая с потолка мерными каплями, была способна свести с ума кого угодно. Кроме того, постоянная сырость, затхлый воздух и появляющиеся время от времени призраки времен мрачной эпохи короля Амагельдума довершали картину и без того разыгравшегося воображения.