В дверь постучали посреди ночи. Александр Кардель всегда знал, что это произойдет именно так.
Еще в те далекие времена, когда только начиналась его партийная карьера, когда цели, которые он себе поставил, заставляли его карабкаться, расталкивая и спихивая вниз всех на своем пути к вершине, он ждал этого каждую минуту.
Да, на первый взгляд он казался совсем иным: дружелюбным, веселым, спокойным и внешне отличался этим от других секретарей исполкома Партии. Всегда больно падать с высоты, независимо от того, умел ли ты пошутить снисходительно и непринужденно или нет.
Александр Кардель еще не спал, когда, вскоре после полуночи, его дверь загремела под ударами кулака. Совсем недавно он трясущимися руками выключил видеотелефон после более чем неприятного разговора с Президентом Союза Балканских Республик Зораном Янкезом.
В течение последних десяти лет Карделю удавалось успокоить Первого даже тогда, когда он был вне себя от ярости, что повторялось в последнее время все чаще и чаще. По мере того как усложнялась социально-экономическая структура Народной Демократической Диктатуры, по мере того как индустриализация в геометрической прогрессии умножала количество автоматизированных производств, руководить страной становилось намного труднее, чем раньше. Одно дело – с винтовками и гранатами в руках, после разрушительной войны, уничтожившей лучшую часть нации, захватить власть и даже удерживать ее, управляя неграмотными крестьянами и необученными рабочими. Однако для проведения индустриализации требуются ученые и технические специалисты. Любой олух может орудовать лопатой или выполнять простейшие операции на бесконечном заводском конвейере. Но в век автоматизации практически все рабочие должны иметь высокую квалификацию, для неучей работы нет. Население Народной Демократической Диктатуры давно уже не шло бессловесной толпой за своими вождями, и проблемы, которые возникали теперь, не так-то просто было разрешить.
Да, Первый все чаще приходил в ярость. Александр Кардель видел, что Янкез догадывается о многом – не понимая сути проблем, о которых ему сообщали планирующие органы. А неуверенный в себе человек, неважно, диктатор он или землекоп, чувствует себя подавленным.
Лицо Зорана Янкеза появилось на экране видеотелефона. Он был вне себя от злости и сразу набросился на своего помощника:
– Кардель! Ты понимаешь, что этот… твой идиот затеял на этот раз?
В глубине души Кардель испугался. С Первым было все труднее и труднее, особенно в последние дни. Он начал льстиво:
– Зоран, я…
– Не смей называть меня Зораном! И будь добр, не льсти после тех предательских советов, что ты дал мне за эти месяцы. – Первый был так разгневан, что его толстые щеки тряслись от ярости.
Кардель никогда не видел его таким рассерженным. Он сказал примирительно:
– Товарищ Янкез, я пришел к выводу, что мне следует посоветоваться с вами, не стоит ли нам лишить этого молодого смутьяна всех полномочий и отправить его…
– Меня не интересует, что ты собирался сделать. Я решил положить конец этой подрывной деятельности. Мне надо было еще тогда, когда ты сообщил мне, что он сын Любо Пекича, понять, что на самом деле он враг народа. Я знаю, что у Пекичей в крови. Я сам допрашивал Любо. Упрямый, нераскаявшийся, злобный враг революции. И сын пошел по той же дорожке.
У Карделя хватило мужества сказать:
– Товарищ, я думаю, что Пекич-младший заблуждается, а не совершает предательство осознанно. Я…
– Кардель, не смей называть меня товарищем, – прорычал Первый. – Я знаю, что ты замыслил. Почему ты дал этому провокатору, этому троцкистскому бандиту нелепые полномочия? Вы оба составили заговор, чтобы подорвать мой авторитет.