– Продолжая хлестать презрением ее, растерянную, он продолжал:
– О да, я знаю, что он служит на полставки в двух местах, дабы купить вашу дорогостоящую верность, несмотря на то что это идет во вред его занятиям! Слишком он слеп, не понимает, что гарантия вашей верности – его фамилия. Не все ли вам равно, получит он диплом с отличием или вообще не получит? Вас интересует не то, кем он может стать, а то, кем он является. Бьюсь об заклад, что вы до последнего доллара вычислили, скольким он владеет, будучи Стоуном! Но знайте: если он на вас женится, то от меня и цента не получит!
Клодия онемела от вины и отчаяния… Марк с упорством, переходящим в упрямство, отказывался трогать пенсион, выделенный отцом на его образование, – «помочи», как он это называл, – и она знала, что платил он ей за стол и квартиру из жалованья, получаемого за службу в пиццерии, о второй же службе ей было неизвестно. Погруженная в себя, она вяло возражала, когда Марк дарил ей разные пустячки – флакончик духов, цветы, всяческие деликатесы, дабы раздразнить ее скверный аппетит, – но он весело настаивал, чтобы она получала от них удовольствие ради них самих, поэтому она и не задумывалась, откуда у него лишние деньги.
Клодия глубоко вдохнула. С нее было вполне достаточно.
– Мистер Стоун, – хрипло проговорила она. – Все это не так. Я, конечно, не люблю вашего сына…
– Вы ничего нового не сообщили! – скрипуче рассмеялся он. – А жаль, что я не принес магнитофон: уверен, что Марк нашел бы это весьма ценным с познавательной точки зрения.
– И он меня не любит, – твердо продолжала она.
– Только думает, будто любит? Да, я знаю и это, мисс Лосон. Увлечение такого сорта делает его вполне управляемым, не так ли? Ваш опыт гоночной девицы, вероятно, бывает очень вам полезен, если надо втереться куда не следует. Жаль, что вы поощряли объект великой вашей любви так много на вас тратить, пока он был жив, – иначе после смерти он бы не оставил вас без средств. Какой же контраст представляет эта хибарка по сравнению с пятизвездными отелями, где вы и ваши пьяные подружки то и дело разносили в щепки мебель, когда обмывали очередную победу на гонках…
Клодия стиснула кулаки и прижала руки к бокам, только бы не отхлестать его, опьяненного издевательством, по лицу; все тело ее дрожало от бешеной, с трудом подавляемой ярости. Для него эта «хибарка», быть может, и ничто, но она преодолевала громадные трудности, лишь бы обзавестись своим домом, лишь бы обеспечить ребенку надежное место в катастрофически непрочном мире. Он не имеет права опоганивать дом своим презрением. Но и понимания она вымаливать у него не собирается. Нет, он заслуживает испытать немного мук, приуготовленных им для нее!
– Вы всегда верите тому, что читаете в газетах, мистер Стоун? – перешла она в наступление. – Вот уж не думала, что вы настолько доверчивы…
– Это мой сын доверчив. Всегда он был мягкотелым – себе во вред.
Пренебрежение к Марку дало новый повод ненавидеть его отца.
– Себе или вам? А знаете, мистер Стоун, ирония в том, что я ему до конца не поверила, когда он мне рассказал о вас. Решила, что преувеличивает. Даже предложила связаться с вами и договориться до чего-либо.
Синие глаза оставались потрясающе безразличными.
– Предложили помириться? Ах, как трогательно! И как для вас выгодно, если Марк вернется к семье… и к банковскому счету!
С таким же успехом можно биться головой о кирпичную стену. Да нет, подумала близкая к истерике Клодия, не о кирпичную – о Каменную [1] . Кто бы поверил, что простое недоразумение способно разрастись до такой кошмарной вражды? В подобном запутанном разговоре оказалось столько отходов и отклонений от ясной истины, что Клодия почувствовала головокружение и оторопь.