Отец Роберта спал на большой кровати с пологом, закрывавшим её со всех сторон. Да, Эдуард-то почивал в тепле.
В зале их уже ждал завтрак – овсяная каша с беконом, эль и хлеб, – и к тому времени, когда Морлэнды покончили с сдой, во внутреннем дворе уже били копытами оседланные лошади. Всего их было шесть: пять верховых – для Роберта, его отца и трех слуг – и одна вьючная, чтобы везти поклажу путешественников. И подарки для невесты и её опекуна. Видя, что отца нет поблизости, Роберт поспешил через двор к одному из сараев. Оглядевшись, юноша нырнул внутрь и был встречен ласковым повизгиванием. Сука Роберта, Леди Брах, лежала здесь на соломенной подстилке в окружении своих отпрысков; впрочем, отпрыски были уже довольно большими, и Брах частенько предоставляла их теперь самим себе, удирая, чтобы повертеться возле хозяина. Вообще-то, подумал Роберт, щенков уже пора разлучить с мамашей. Ему давно не хватало мягких шагов Брах, которые он привык слышать у себя за спиной.
– Роберт! Черт побери, куда задевался этот мальчишка? – раздался во дворе грозный рык Морлэнда.
– Мне надо идти, – сказал юноша своей любимице, и та при звуках его голоса заколотила хвостом по земле. – Мне очень хотелось бы взять тебя с собой, Леди Брах, но я не могу... Зато когда я вернусь домой, у тебя появится новая хозяйка, которую надо будет любить, и, надеюсь, ты не станешь ревновать и рычать на неё.
– Роберт! – В голосе отца уже звучало откровенное раздражение. Юноша поспешно погладил собаку по голове, вскочил на ноги и вдруг замер. Ему пришла в голову замечательная мысль. Нагнувшись, он принялся торопливо шарить по подстилке Брах, пока не нашел самого крепкого и крупного щенка. Роберт решил взять его с собой в качестве подарка для своей будущей невесты. Засунув щенка себе под рубашку, чтобы малыш не замерз, Роберт выскочил во двор как раз в тот миг, когда отец собирался заорать в третий раз.
Минутой позже они уже крупной рысью мчались по дороге почти в полной темноте, лишь только-только начинавшей сереть. В это время года, когда заканчивалась последняя летняя стрижка овец, по дорогам длинной чередой тянулись обозы, доверху нагруженные шерстью; они направлялись на юг, на крупнейший рынок страны и в лондонский порт. Обозы иной раз состояли из сотни, а то и двух сотен повозок, запряженных лошадьми, и едва тащились, загораживая всю дорогу своими массивными, раскачивающимися кузовами и поднимая такую пыль, что несчастным, двигавшимся вслед за ними, нечем было дышать. Находились, разумеется, и такие люди, которые специально дожидались обозов с шерстью и держались потом рядом с ними; эти путники, видимо, любили компанию или чувствовали, что им лучше ехать под защитой более чем сотни мужчин. Но Морлэнды к таким путешественникам не относились. Пять хорошо вооруженных человек на добрых лошадях могли, пожалуй, не опасаться разбойников. Обозы обычно отправлялись на рассвете; значит, маленькому отряду Морлэнда надо было выехать задолго до восхода солнца, если Эдуард хотел опередить повозки с шерстью. И когда горизонт лишь начинал алеть, Морлэнды со слугами были уже более чем в пяти милях от дома.
...Элеонора Кортней устроилась на резном дубовом подоконнике выходившего на юг окна и пыталась поймать последние лучи солнца, чтобы еще немного посидеть над своей вышивкой. Девушка трудилась над рубашкой для своего опекуна; изящный узор требовал самого лучшего белого шелка и самой тонкой иглы. Когда совсем стемнеет, Элеонора отложит вышивку и займется какой-нибудь более простой работой. Время от времени девушка поднимала голову и смотрела в окно. Стоял прекрасный день, какие нередко выдаются поздним летом, и вокруг под голубым куполом небес зеленели покатые холмы острова Пэрбек.