– Мы, клирики, не настолько уж заботимся о чести мундира, чтобы не видеть некоторых недостатков матери-церкви, не так ли, Эдуард? – обратился он к двадцатидвухлетнему сводному брату Пола, только что принявшему сан и вернувшемуся домой, чтобы приискать себе приход. Он унаследовал приятную внешность матери, но не ее глупость – кем бы ни был его отец, ему следовало отдать должное.
– Разумеется, сэр, – ответил он, – нужно ненавидеть грех, но возлюбить грешника, таковы наши обеты. Много, много есть в церкви такого, что подлежит исправлению. Плюрализм [1] , симония...
– Избавь нас от полного перечня, мой дорогой, – воскликнул Ричард, в притворном отчаянии роняя голову на руки. – Я уже столько раз слышал его от твоего брата Пола, что выучил наизусть.
Эдуард рассмеялся и повернулся к младшей сестре Мэри, чтобы выслушать ее мнение, но Ричард не отводил взгляда от Пола – тот терпеть не мог, когда Эдуарда называли его братом, и теперь он, поджав губы, яростно терзал ножом кусок мяса на своей тарелке.
– Что тебя тревожит, Пол? – мягко спросил Ричард.
Пол умоляюще посмотрел на Ричарда. Тот видел, что юношу что-то гложет, что-то скрывается за его напускным спокойствием, но он не понимал, что именно. Ладно, как-нибудь он сам скажет – а если нет, пусть терпит. В любом случае, нужно было сменить тему.
– А что ты думаешь о военном положении? – поинтересовался он.
После обеда семья осталась в зале, согретом очагом, и из детской привели детей, чтобы те поздоровались с родителями. Они вошли в сопровождении гувернантки, которую называли матушка Кэт. Процессию возглавлял старший сын Пола, делавший вид, что не имеет ничего общего с младшими. Его, как и отца, звали Полом, но чаще называли Эмиас – такое имя ему дали при крещении в честь крестного отца, Эмиаса Невилла. Ему исполнилось двенадцать лет, намного больше, чем остальным, это был высокий, ладный мальчик, с розовой кожей и золотистыми, как у матери, волосами. Воспитывал его Филипп Доддс, совмещая обязанности учителя и священника. Эмиас держался подальше от матушки Кэт, подчеркивая свою самостоятельность.
Он подошел сначала к отцу, поклонился и поцеловал его, а матери просто отвесил поклон. Пол не чаял в нем души, и мальчик любил Пола, это чувство было еще одной причиной для ненависти Анны – ее ребенок так легко воспринял презрение своего отца к ней! На самом деле все обстояло несколько иначе – взрослеющий мальчик сторонился не только бывшей гувернантки, но и матери, стремясь подчеркнуть, что он уже взрослый. Анна же видела в этом злонамеренность. Она вспыхнула, и мальчик вернулся к отцу.
После рождения Эмиаса у Анны случилось несколько выкидышей и мертворождений, беда, которая должна была бы сблизить их с Полом, но на деле только способствовавшая их большему отдалению, так как Пол видел, что она неспособна обеспечить его наследниками, а Анна винила его в своих мучениях. Наконец, после череды неудач, родилась здоровенькая девочка, а беременности прекратились. Маргарет была маленькой и золотоволосой малышкой, маменькина дочка, как Эмиас был папенькиным сынком. Ее рождение после стольких мучений сделало ее бесценным сокровищем для матери, изводившейся при малейших намеках на болезнь у дочери – она очень боялась потерять ее. Но Маргарет отличало не только здоровье, но и везение, и ее ничто не брало. Она, как ее учили, присела в книксене перед отцом и подбежала к матери, лишь наклонившись вместо настоящего книксена, забралась на шелковые колени, чтобы получить свою порцию ласки.