Они собираются.
Едут на своих грузовиках и лимузинах, над которыми вьются струйки синеватого дыма, хорошо видимые в чистом небе. Едут с женами и детьми, с родными и любимыми, болтают о сельском хозяйстве и будущих поездках, о церковных колоколах и воскресных школах, о свадебных платьях и именах еще не родившихся детях, о том, кто сказал то и кто сказал это, о делах малых и великих. Жизнь их городка не отличается от жизни тысяч таких же захолустных городков.
Они берут с собой еду и напитки, и запахи жареной курицы, свежеиспеченных пирогов заставляют их рты наполниться слюной. От них пахнет пивом, а под ногтями скопилась грязь, но на них надеты глаженые рубашки и модные платья; некоторые причесаны, некоторые нет. Они едут с радостью в сердце и местью на уме, и возбуждение свернулось змеей в их пупках.
Они едут посмотреть на горящего человека.
* * *
Двое остановились у заправки Цеберта Якена, «самой дружелюбной маленькой заправки на Юге», недалеко от берегов реки Огичи по дороге в Каину. В 1968 Цеберт сам нарисовал эту вывеску, взяв самые яркие краски — красную и желтую. Каждый год в первый день апреля он забирался на плоскую крышу и обновлял вывеску, так что солнце не успевало заставить потускнеть слова гостеприимства. Вывеска отбрасывала тень на чистую площадку, на клумбы с цветами и на ведра с водой, стоящие здесь, чтобы водители могли очистить ветровые стекла от разбившихся о них жуков. За бензоколонкой простирались невозделанные поля, и мерцающий воздух, согретый сентябрьским солнцем, создавал иллюзию, что травы колышутся в безветрии. Разноцветные бабочки, кружащиеся в беспорядке опадающих листьев, были похожи на паруса кораблей, застигнутых стихией врасплох.
Сидя на табуретке у окна, Цеберт высматривал проезжающие машины, и, если видел номера других штатов, мысленно готовился произнести слова теплого южного гостеприимства или продать немного кофе и соленых орешков, а может, и карты туристических маршрутов, сверкающие на солнце яркими обложками, словно предупреждая о собственной бесполезности.
Цеберт одевался просто: синий комбинезон с именем, вышитым на левой стороне груди, и кепка с рекламой кормов для животных, которая придавала ему задумчивый вид. У него были светлые волосы и длинные усы. Последние экстравагантно завивались над верхней губой, а их концы почти соприкасались под подбородком. За глаза говорили, что из-за них Цеберт выглядит так, будто ему на нос только что приземлилась птица. Его семья жила в этих местах на протяжении многих поколений, и Цеберт тоже не собирался никуда уезжать. Он размещал объявления о распродажах домашней выпечки и пикниках у себя на заправке и давал деньги на всякое благое дело. И, если иногда, чтобы продать побольше бензина и шоколадок, он прибегал к образу дедушки Уолтона, так в этом нет ничего дурного.
Над прилавком, за которым Цеберт сидел семь дней в неделю, разделяя обязанности с женой и сыном, висела доска объявлений с надписью: «Смотрите, кто заехал!». К ней были прикреплены сотни визитных карточек. Еще больше их было на стенах и оконных рамах, а также на двери в маленький офис Цеберта. Тысячи всяких Эйбов Нормальных и Бобов Средних, продающих картриджи для копировальных аппаратов или средства для ухода за волосами, вручали свои визитки старине Цеберту, чтобы оставить память о своем визите на «самую дружелюбную заправку на Юге». Он никому не отказывал, так что карточки скапливались у него с поразительной скоростью. По правде говоря, некоторые из них затерялись за холодильниками или еще бог знает где, но, тем не менее, если бы большая часть Эйбов и Бобов вернулась сюда снова в будущем, каждый с маленькими Эйбом и Бобом за спиной, они бы наверняка нашли свои карточки под сотнями других как своего рода реликты прошлой жизни и напоминание о том, кем они были.
Но те двое, что заплатили за полный бак и залили воду в дымящийся мотор своего разваливающегося «тауруса» около пяти пополудни, были не похожи на людей, оставляющих визитки.