Но следует ли ему бросить занятия, обогащавшие его жизнь, просто чтобы сделать ее счастливой? Особенно, если она все равно не будет счастлива?
Как он и ожидал ее примолкший язык стал крайне активен после ужина.
Он слушал, пытался спокойно увещевать ее и указать на отсутствие у нее логики, несправедливость и безосновательность ее обвинений. Все было бесполезно. Кончила она, как всегда, плача и угрожая оставить его или покончить с собой.
На этот раз он не уступил.
– Я хочу купить этот дом и я хочу наслаждаться жизнью так, как я запланировал, – твердо заявил он. – И все тут!
Он надел куртку и двинулся к двери.
– Я вернусь позже. Может быть.
Она завизжала и запустила в него пепельницей. Он пригнулся, и пепельница отскочила от двери, отщепив кусок дерева.
К счастью, Бренда не последовала за ним и не устроила сцену в коридоре, как бывало делала в предыдущих случаях.
Уже была ночь. Луна еще не взошла, и единственный свет лился из окон мотеля, фонарей вдоль улиц и многочисленных фар автомобилей на бульваре Апач. Он вывел машину на бульвар и поехал на восток, а затем свернул на юг. Через несколько минут он был на дороге в Хохокам Хоумс. Мысль о том, что он собирался сделать, заставила его сердце забиться быстрее и сделала его кожу холодной. Это был первый раз в жизни, когда он всерьез думал совершить преступный акт.
Хохокам был в огне от освещения и шумным от музыки из громкоговорителей и голосов детей, игравших на улице, покуда их родители рассматривали дома.
Он поехал дальше, проехал через Месу, развернулся и вернулся обратно через Темпе и до Ван Бюрена и в сердце Феникса. Он срезал угол на север, потом на восток, до тех пор, пока не оказался в городке Скоттгдейл. Здесь он остановился на полтора часа в маленькой таверне. После роскоши четырех рюмок «Бэт 69» он завязал. Больше он не хотел – скорее, боялся принять больше, потому что ему не улыбалось быть пьяным, когда он начнет выполнять свой проект.
Когда он вернулся в Хохокам Хоумс, свет уже не горел, и в пустыню вернулось безмолвие. Он припарковал машину позади дома, в котором побывал в полдень. Одетым в перчатку правым кулаком он разбил окно, давшее ему доступ в комнату отдыха.
К тому времени, когда он оказался внутри комнаты, он тяжело дышал и сердце его билось так, словно он пробежал несколько кварталов. Хоть и испуганный, он вынужден был улыбнуться про себя. Человек, много живший в своем воображении, он часто мнил себя взломщиком – не заурядным, конечно, а Раффизом.Теперь он знал, что его уважение к закону было слишком сильным, чтобы он стал когда-нибудь крупным преступником, или даже мелким. Совесть мучила его из-за этого маленького акта, выполнение которого он считал для себя оправданным.
Более того, мысль о возможной поимке чуть не заставила его плюнуть на рог.
Прожив тихую, достойную и респектабельную жизнь, он будет погублен, если его заметят. Стоит ли рог этого.
Он решил, что да. Отступи он сейчас, он всю свою жизнь будет гадать о том, что же он упустил. Его ждало величайшее из всех приключений, такое, какого не испытывал никакой другой человек. Если он сейчас струсит, то может с таким же успехом застрелиться, ибо он будет не в состоянии вынести потери рога или самобичеваний и обвинений в отсутствии смелости.
В комнате отдыха было так темно, что он вынужден был нащупывать путь к стенному шкафу кончиками пальцев.
Обнаружив раздвижные двери, он откатил левую, которую он отталкивал в сторону в полдень. Он медленно подталкивал ее локтем, чтобы избежать шума, и остановился послушать звуки снаружи дома.
Как только дверь была полностью открыта, он отступил на несколько шагов. Он поднес мундштук рога к губам и тихо подул. Раздавшийся из него трубный звук так сильно поразил его, что он выронил инструмент. Пошарив вслепую, он обнаружил его наконец в углу помещения.