---------------------------------------------
Джим извлекает дневник из кармана куртки, садится, скрестив ноги, дневник – на сморщенной коже ковбойского ботинка. Наклоняется, пишет:
«3 февраля. Сижу в загаженной прачечной в Лос-Аламосе, Нью-Мексико.
Лечение виски определенно не дает результата. Возможно, нужно купить виски получше, импортное?»
Прочищает нос влажным «клинексом».
– Мистер, – произносит женский голос.
Джим вздрагивает, смотрит вверх из-под козырька бейсбольной кепки.
Худая женщина, далеко за тридцать, когда-то коричневые седеющие волосы, короткая стрижка обрамляет тонкое, обветренное, много повидавшее лицо. На ней мальчиковая куртка, вытертые джинсы, кроссовки поверх теплых фланелевых носков.
Глаза острые и злые, два осколка холодного голубого стекла. От них трудно отвести взгляд.
Джим убирает «клинекс», закладывает карандаш за ухо:
– Мэм, чем могу быть полезен?
Она показывает на разменный автомат:
– Мистер, машину разбили. Если есть, мне нужны монеты.
– Конечно. – Джим встает, пытается изобразить дружескую улыбку. Женщина отступает чуть назад, руки в карманах куртки сжимаются в кулаки. Немного испугана. Кто знает, чего нынче можно ожидать от незнакомца.
Они одни в прачечной. Еще есть стайка подростков, загипнотизированных «Пэкменом» в углу – но их можно не считать. Дети там слишком долго и стали невидимы. К тому же они мексиканцы. Или индейцы. Или что-то в этом роде.
Джим роется в куртке и вытаскивает кожаный мешочек. Внутри – десять долларов четвертаками:
– Я именно тот, кто Вам нужен, мэм.
Женщина долго ищет в большой сумке. Джим понимает, что она иностранка.
У нее сильный, неприятный акцент – но в первую очередь ее выдает то, как она обращается с американскими деньгами. Она аккуратно распрямляет три долларовые бумажки. Как будто это портреты человека в парике.
Джим дает ей двенадцать четвертаков и смотрит, как она старательно и грустно пересчитывает их. «Хорошие кроссовки», – говорит он, чтобы что-нибудь сказать. Она бросает на него взгляд, как на буйного сумасшедшего, затем смотрит вниз – не на свои кроссовки, а на его ковбойские ботинки, как будто он предлагает ей купить их. Похоже, они ей не нравятся. Она кивает, уходит за ряд молчащих машин горчичного цвета. Перекладывает капающую одежду в сушилку.
Джим снова садится, поднимает дневник. У него сложные чувства к дневнику – он думал, что тот поможет ему, позволит что-то сохранить, чтобы потом восстановить и найти свое место. Но все это как-то высохло в бесконечной череде шоссе, остановок, гамбургеров и мотелей. Ему нечего себе сказать.
Джим приподнимает очки в золотой оправе и сильно нажимает на болящую переносицу. Забитые пазухи поскрипывают внутри, как ржавый гвоздь, выдираемый из старой балки.
В углу желтый «Пэкмен» издает очень похожий звук, протестующее взвизгивание – синие копы наконец поймали его. Джим хорошо знает этот звук. Джим был превосходным игроком, он вложил тысячи четвертаков в автоматы во всевозможных забегаловках. Фокус в том, чтобы определить маршруты копов и не быть слишком жадным, собирать только те точки, которые нужны для того, чтобы перейти на следующий уровень.
Две его стиральные машины закончили полоскание. Он перебрасывает светлое и темное в пару сушилок, рядом с машинами женщины. Похоже, у нее не слишком много одежды. Он замечает, что она сидит в углу, читает оставленную кем-то газету.
Новость дня – телевизор какого-то калифорнийца, показывающий загадочные образы. Большая нечеткая фотография – что-то, похожее на ангела или призрака. Или надутый мешок для мусора. Женщина изучает статью, не замечая Джима. Ее губы шевелятся в борьбе с английским языком.