Дашка Вахрушева – моя подруга, она же первый критик и оппонент, – подкованная в вопросах полов, сказала, что напрасно я завидую ящерицам: прежде чем отложить яйцо, бедняжка подвергается нападению со стороны подруг и родственниц. У жертвы от стресса запускается механизм "непорочного зачатия", так что размножается она скорее от страха, чем от любви.
Я пожала плечами:
– Какая разница! Главное – результат.
– Ты хочешь сказать, что не против насилия, если оно ведет к беременности?
– Нет, я против насилия. И я против насильников. И еще я против пьяниц, наркоманов, имбецилов, дебилов, лентяев, геев, ВИЧ-инфицированных, еще против нечистоплотных (в нравственном отношении и в плане гигиены) мужчин, против разных неуравновешенных личностей и моральных уродов.
– Ну, не знаю, подруга, для нашего города ты слишком привередлива. Все романы читаешь! Делай хоть что-нибудь! Поезжай отдохнуть, найди там себе кого-то – не знаю! Сидя дома, ты точно ничего не изменишь в своей жизни.
– Судьба и на печи найдет, – отмахивалась я.
Но Дашка, конечно, была права. В Заречье ловить нечего.
Добившийся чего-то в жизни мужчина вряд ли будет стоять на автобусной остановке, тащиться в набитом битком транспорте с пенсионерами и такими недотепами, как я!
Может, действительно съездить отдохнуть куда-то? В санаторий? Или в дом отдыха? Ездят Короли в санатории? Где они отдыхают – сильные, умные, добившиеся карьерного роста мужчины? Нет, не Абрамович с Березовским и не Виктор Бут или Ходорковский. С этими все ясно – собственные яхты и тюремные решетки надежно защищают этих мужчин от таких охотниц за их спермой, как я. Где отдыхают другие достойные мужчины?
– Поезжай на море, – советовала Дашка.
– А то ты не знаешь, что летом надои вырастают. Кто меня отпустит? Даже если мне удастся вырвать отпуск и оказаться на море, то зачать ребенка на юге – это как полететь на дельтаплане или заняться фристайлом без инструктора.
– Это почему? – вытаращилась на меня Дашка.
Как все-таки семейная жизнь отупляет женщину!
– Потому что я плохо разбираюсь в людях, а там у меня и так будет времени в обрез, а надо еще успеть выбрать Короля и соблазнить. К тому же с первого раза беременеют только три процента женщин, значит, опыт надо будет повторить. И вообще, охотиться на побережье летом за мужчиной – это нерационально. На побережье острая конкуренция. Туда каждый приезжает за своей порцией удовольствия, мне будет не пробиться сквозь толпы веселых, красивых, молодых и одиноких девушек.
– Ну и сиди, – под напором моего рационализма Дашка быстро сдавала позиции, – тогда нечего скулить.
Дашке повезло. Она встретилась со своим Егором в торговом колледже – бывшем кооперативном техникуме. Теперь Дашка – мать двоих детей и бухгалтер (прости господи, язык сломать можно, пока выговоришь) в "Кооповощплодторг-сервисе", а Егор – ее начальник. В его подчинении находятся пять магазинов и базы. Егор заканчивает заочно институт торговли, мотается по магазинам и базам, а Дашка сидит в бухгалтерии и ревнует ко всем продавщицам, заведующим складами, уборщицам, кассиршам, декану и однокурсницам Егора.
Дашкина ревность не поддается описанию – это состояние души. Подруга изводит всех круглыми сутками, распределяя время примерно так: днем – себя, вечером меня, ночью – мужа.
– Ты своими навязчивыми идеями подталкиваешь Егора к измене. Обвинения в том, чего он не совершал, – это прямое указание к действию, – не устаю повторять я, хотя знаю, что не являюсь авторитетом для Дашки – ведь у меня все еще нет семьи.
Егор злится и советует жене обратиться к психиатру. По моему мнению, психиатрия Дашке не поможет, ей нужен экзорцист.
Мне жаль Дашку, но я ничего не могу сделать для подруги – я не экзорцист, я – химик-технолог.
Одиннадцать лет назад я окончила Московский институт пищевой промышленности и вернулась к маме, в Заречье.
"Химичу" я в маленькой лаборатории на коровнике нашего фермерского хозяйства.
Да, я не наблюдаю реакцию холодного ядерного синтеза, не приторговываю симпатическими чернилами и даже не приправляю ядом перчатки, перстни, шкатулки и книги.
Моя задача куда прозаичней: после каждой дойки сделать анализ молока на жирность, кислотность и бактерицидную обсемененность. Если я этого не сделаю, надой не примут на пищекомбинате, продукцию придется вылить на землю (что неоднократно случалось), доярки останутся без зарплаты, а доярки – это, скажу я вам, сила. Когда эта сила приходит в неудовольствие, она способна на многое.
Так вот, одиннадцать лет я встаю в четыре тридцать утра, трясусь с коллективом в стареньком ПАЗе по девственным, не тронутым асфальтоукладочным катком зареченским дорогам, чтобы отобрать пробы молока.
Открываю лабораторию, надеваю белый халат, включаю приборы (термостат, вытяжной шкаф, центрифугу) и жду, когда в коровнике молоко наполнит емкости. Иду в резиновых сапогах (иногда за меня это делает водитель Василий Митрофанович, веселый, сухонький дедок), снимаю крышку с бака, опускаю черпак на длинной ручке, зачерпываю молоко – первая проба отобрана. Емкостей несколько, и я повторяю процедуру.
Возвращаюсь в лабораторию, через два часа выдаю результат, сравниваю с нормой и пишу справку (или акт). После чего со спокойной совестью еду домой до вечерней дойки – до семнадцати ноль-ноль.
В моей лаборатории царят уют, свет, тепло и стерильная, хирургическая чистота. На полках сверкают мерные стаканы, колбы, пипетки, чашки Петри и бюретки. Блестят хромированными поверхностями приборы. Все подчинено царице наук Химии, мне и расписанию доек. Так летит мое время, тикают биологические часы.
К этому обстоятельству все годы я относилась философски, без паники. Я и сейчас бы не паниковала, если бы жива была мама.
Мама никогда ни на что не жаловалась и угасла в несколько месяцев, я даже ничего не успела понять. А когда пришла в себя, оказалось, что я одна на всем белом свете, не считая бесполезных Петуховых. Вот тогда я и захотела маленького – сына или дочку.
Человек я спокойный, уравновешенный, психика у меня стабильная, я не подвержена сильным эмоциям, как, например, Дашка. Дашка все время впадает в крайности, и когда оскорбляет, и когда извиняется. Подруга может орать как полоумная, потом разобраться, что была не права, и начать так же громко каяться и винить во всем себя.
Все потому, что в Дашке нет рационального начала, ни зернышка. Глупая Дашка никогда не могла понять главного, берегла семью, как цепной пес, – голосом, а не любовью.
– Что, кобель, явился? – сверлила она взглядом супруга, высматривала помаду на воротнике или длинный волос на пиджаке (Дашка всегда коротко стриглась), принюхивалась и строила предположения. – Где шлялся?
– Даш, я же был на встрече (конференции, сессии), – бубнил Егор.
– Хотел заночевать у нее? – исходила ядом Дашка.
Не знаю, что она хотела от мужа-начальника – чтобы дома сидел?
Зато во мне рациональных зерен было… Это не то, что вы подумали: чужую беду рукой разведу, а к своей ума не приложу. Ничего подобного.
Просто я считала, что все, чем мы недовольны, – пустяк, небольшое затруднение. Все, кроме смерти, можно исправить. Я всегда это чувствовала, а после мамы осознала как духовную истину.
Нет, нет, я – совсем другое дело. Здравый смысл – вот мое кредо.
Я контролировала себя и свою жизнь, заполняла эмоциональные дыры чтением женских романов зимой и выращиванием цветов летом.
Теряла голову я только в библиотеке при выборе книг. В последний раз мне хотелось взять "Бурную ночь", и "Жаркий поцелуй", и "Скрытую ярость". Потом, когда я уже взяла все три книжки, мне захотелось прихватить "Огненное прикосновение" и "Невинную грешницу".
Нет, вру! Было еще одно место, где я теряла контроль над собой, – весенние садовые ярмарки. Там мне хотелось скупить семена всех диких трав, кустарников и цветов, особенно луковичных.
Во всем остальном здравый смысл всегда побеждал эмоции.
Когда Дашка поняла, что я затеяла, она долго со мной не разговаривала – дня два. Через два дня Вахрушева позвонила и разразилась потоком брани:
– Я всегда знала, что ты с приветом, но ты превзошла саму себя. Это ж надо додуматься до такого! Как только в голову могло прийти? Ты посмотри на себя! Ты собираешься греховодничать, прелюбодействовать, ты собираешься разбить семью… короче, тьфу, даже не знаю, что сказать! В общем, так: если уведешь чужого мужа – ты мне больше не подруга! – закончила Дашка.
Мне стало обидно, я вспомнила, как Вахрушева подгоняла меня с беременностью.
– Витя, – каркала, как ворона, подруга, – торопись, время уходит.
– В таком деле спешить нельзя, – упрямилась я.
И вот теперь, когда я готова изменить свою жизнь, Дашка отказывается меня понимать и подозревает худшее. Зачем мне чужой муж? Но я не успела возразить, Дашка перешла к контраргументам.
– Ты знаешь, в чем твоя беда? – поинтересовалась она.
Конечно, я знала, в чем моя беда – в отсутствии выбора, но я хотела, чтобы Дашка высказалась.
– Нет, не знаю.
– Твоя беда в том, что ты слишком серьезная, не умеешь играть с мужчинами. Вот скажи, куда делся этот, из кафе "Теремок"? Славик, кажется?
– Алкаш этот? Я назначила ему свидание в церкви, во вторник, в шестнадцать ноль-ноль.
– Что за блажь?
– Никакая не блажь. По вторникам служится акафист Богородице "Неупиваемая чаша". Вот я и решила: придет – рассмотрю его кандидатуру. Не придет – не стоит с ним связываться. Он не пришел…
– Понятно, – протянула Дашка, – а начальник жилконторы?
– Борис Савельевич, что ли? Или нет, Савелий Борисович.