– Леди, милорд, мисс Каролина дала слишком большой простор своему воображению, – быстро забормотала няня, пресекающимся от волнения голосом. – Если дети доставляют вам беспокойство…
– Не доставляют. Они наша семья, миссис Чемберс, – сказал дядя Каролины.
– Миссис Чемберс, возможно, вы хотели бы воспользоваться удобным случаем и спуститься на кухню за чаем, – предложила тетя.
– Свирепый дракон взял ее в плен, – продолжила Каролина. Темнело. И не похоже, что герой сегодня собирается скользнуть назад через дорожку. Возможно, завтра. Принцессе придется провести в плену еще одну ночь.
– Да уж, у драконов есть такая привычка, – заметил дядя.
– Полагаю, начинается настоящий снегопад, – сказала тетя. Это прозвучало не слишком радостно.
– Мы не должны делать снеговика, – сказал Руперт. Он снова говорил своим обычным голосом. Обычным, только грустным.
– Или делать снежных ангелов, – добавила Патриция. Ее голос тоже звучал грустно.
Каролина помнила прошлый год и мечты, которые не осуществились. В этом году они, наверное, снова не сбудутся.
– Или праздновать Рождество, – сказала она, забыв о своих снежных змейках и уставившись во мрак дороги за воротами. – А Рождество бывает? Или все это выдумки?
– Мы в трауре, – сказал Руперт. Он снова поменял голос.
– Наши мама и папа ушли, – сказала Патриция, – и мы должны носить черное из уважения к ним.
Наступила тишина.
Каролина развернулась на диванчике и посмотрела дяде в лицо. Теперь оно было не настолько уж выше ее собственного. Он немножко походил на принца, только, конечно, старого. Ей понравились его глаза. Они не давали ей бояться его. И ей понравился его вышитый жилет. Взгляд Каролины привлекла блестящая черная пуговица на его сюртуке. Она протянула пальчик и коснулась ее. Пуговица была гладкой, а на месте рисунка морщинистой.
– А Рождество бывает? – спросила она дядю. Ей вдруг стало очень грустно, потому что она ждала, что он скажет "нет". Так же, как няня, которая всегда твердила, что не бывает никаких добрых фей и никаких эльфов в глубине сада. Драконов с плененными принцессами тоже не бывает. Ей отчаянно хотелось, чтобы Рождество было.
Дядины глаза, синие-синие, как у Руперта, потеплели и стали заметно добрее.
– Да, Рождество бывает, – ответил он. – Рождество бывает всегда, каждый год.
– Но только не в этот, – обронил Руперт. Он вспомнил про манеры, и добавил, – сэр.
– А еще есть история, – сказала тетя, – Чудесная история, которая повторяется каждый год.
– Вот только не в этом году, – печально обронила Патриция.
– Мама и папа ушли на небеса, – пояснила Каролина дяде на тот случай, если он не понял Патрицию или не знал конец их истории. – Они с ангелами. И еще там есть трон.
– Да.
И тут ее дядя сделал что-то неожиданное. Он переместил одну руку с ее талии под коленки, и, придерживая другой за спину, подхватил ее на руки. Она смотрела на тетю, Руперта и Патрицию сверху вниз. Ей понравилось быть наверху. Она чувствовала себя защищенной от всех опасностей. И ей понравилось, как он пахнет. Табаком, кожей и мылом. Одной рукой она обхватила его шею
– Нас отправят в сиротский приют? – спросила Патриция.
– Нет! – твердо сказал дядя.
– Нет! – одновременно с ним воскликнула тетя.
– А почему мама с папой ушли? – спросила Каролина у дяди.
Его руки крепче обхватили ее, однако на вопрос он не ответил.
– О, дорогая, – вдруг оживилась тетя, и Каролина поняла, что она притворилась веселой, хотя весело ей не было. – Я думаю, нам следует позвонить, чтобы подали чай.
***
Унылый дворецкий, а скорее всего, слуга, в одном лице выполнявший обязанности дворецкого, лакея, конюха, а может, еще и садовника, усадил их на противоположных концах довольно длинного обеденного стола. Он – виконт Морси – конечно же, сидел во главе. Она – на дальнем конце. Она хотела было попросить, чтобы поднос с обедом прислали в ее комнату, но не могла позволить ему считать, что он вынудил ее прятаться.
Она бросила на него взгляд через стол, пока слуга половником наливал ей суп.
– Дети не отправятся в приют, это бесспорно, – сказала она. – Но не следует ожидать, что я приму на себя всю ответственность за них. Я живу в городе, а город, как и мой дом, не подходят для воспитания маленьких детей. С другой стороны, у вас три дома и два из них в деревне. Вам они вообще не причинят беспокойства.
– Если не принимать во внимание, что я неженатый мужчина. Детям нужна материнская забота.
– Так же как отцовская – ощетинилась она.
– Девочкам нужен кто-то, обладающий качествами матери, как образец для подражания, – сказал он, демонстративно расправив салфетку на коленях и взяв ложку для супа.
Она отметила, что он переоделся в черный вечерний костюм, более подходящий для присутствия в суде, и подумала, не в насмешку ли над ней он оделся столь безупречно. Однако он и прежде одевался очень хорошо, и, если судить по их случайным встречам в городе, до сих пор не изменил себе. И стал еще притягательнее, чем прежде… Хотя, возможно и нет. Но его привлекательная внешность раздражала ее.
– А мальчикам по той же самой причине нужен кто-то, обладающий качествами отца, – возразила она. – В этой семье дети обоих полов, милорд.
Его пустая ложка замерла на полпути между ртом и тарелкой.
– Миледи, возможно, вы намекаете, что мы должны разделить семью? Вы забираете девочек, а я – мальчика?
– Безусловно, нет, – язвительно ответила она. – Разве вы не видели, как малышка зависит от старшего брата, и как он защищает обеих сестер? Они должны оставаться вместе.
– В одном из моих поместий? – предположил он, наконец положив ложку и глядя на нее через стол из-под полуприкрытых век. Своим скучающим взглядом. В девичестве она считала этот взгляд неотразимым. Сказать, что она была по уши в него влюблена, значит ничего не сказать. Глупая девчонка.
– Там они никому не будут доставлять беспокойство.
Она безмолвно проклинала его за то, что он не отвечал. Пауза затягивалась, и казалось, ее слова, ее черствые, бессердечные слова, снова и снова эхом отражаются от стен этой большой и мрачной столовой. Как она могла сказать такое? Более того, как она могла подумать такое?
– Так же, как здесь они не причиняли беспокойства Марджори и вашему брату, – наконец холодно вымолвил он.
Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Пытаясь исправить ситуацию, она только ухудшила ее:
– Не притворяйтесь, что они нужны вам больше, чем мне. И вы, и я намерены остаться бездетными.
– Это не совсем так, – сказал он, кивком позволяя дворецкому убрать тарелку и подать следующую перемену. – Я виконт, наследник графского титула, и в этом году достиг тридцатилетия, вехи, страшной для холостого мужчины моего положения и состояния. Я, несомненно, выполню свой долг – женюсь и в течение нескольких последующих лет заполню детскую.
Она почувствовала, что краснеет еще сильнее. Когда-то они собирались заполнить детскую вместе. Четверо детей, так они тогда решили. Смеясь, он говорил, что они сделают это как следует. Мальчик, девочка, мальчик, девочка – идеальная семья.
– Почему у вас никогда не было детей? – вдруг спросил он.
Она потрясенно посмотрела на него.
– Милорд?
– Я часто думал об этом. Вам не терпелось выйти замуж. Насколько помню, не прошло и месяца после того, как вы разорвали нашу помолвку.
Она глубоко вдохнула.
– Мой брак и моя бездетность не ваша печаль, милорд. И вообще ничья.
У нее не было детей, потому что после первого месяца ее замужества Карлайл ясно дал понять, что предпочитает своих друзей-мужчин, и, угадав смысл сказанного, она навсегда заперла для него дверь своей спальни. Он женился на ней для соблюдения приличий. Она допускала, что, возможно, это наказание за то, что она вышла замуж только чтобы спасти себя.
– Разумеется. Мои извинения, – он посмотрел в сторону еще не зашторенного окна. – Какое чертовски неудачное время для метели. Мы застрянем здесь вместе и надолго, Урсула. Да еще с тремя детьми. На все Рождество. Можешь представить себе худший кошмар?
– Нет, – отрывисто сказала она. – Нет, даже если бы вы дали мне час на размышление. И я была бы весьма признательна, милорд, если бы вы последили за своим языком в моем присутствии. Кроме того, я не давала вам позволения называть меня по имени.
– Леди Карлайл, мадам, – его голос стал холоден, как снег за окном. – Примите мои покорнейшие извинения.
Она занялась телятиной с таким аппетитом, будто съела уже по крайней мере дюжину сытных блюд.
– Они обязаны носить черное, – продолжил он несколько раздраженно, – в память о родителях, которых редко видели. И должны вести себя так, как будто находятся в глубочайшем трауре.
– Завтра им не позволят порезвиться в снегу, – кивнула она, – хотя снег – это такое искушение. Не будет ни снеговика, ни снежных ангелов. Ни битвы снежками. Нельзя скользить по ледяным дорожкам. И кричать от полноты чувств.
– И никакого Рождества, – сказал он. – Ни рождественского убранства, ни подарков, ни гуся со всем, что к нему положено, ни пения рождественских гимнов. Возможно, им будет позволено только чинное присутствие в церкви на Рождественском богослужении.
– Малышка спросила, существует ли Рождество вообще, – задумчиво сказала она. – Ей четыре года. Конечно, она помнит прошлое Рождество, даже если не помнит позапрошлое.
Ее вдруг встревожил этот вопрос. Только сейчас до нее дошел его скрытый смысл. Она с тревогой посмотрела на него.