С трудом вспоминая первую встречу, анализируя рассказы бабушки и наблюдая за Стасей сегодня, Аравин думал о том, что невозможно быть настолько непосредственной в шестнадцать лет. Да, он умудрился уточнить у бабы Шуры возраст девчонки по дороге на кладбище. Стася была очень открытой. Все эмоции настоящие живые, необдуманные. Тут она плачет, тут, нахохлившись, злится, тут застывает в недоумении, тут уже смеется и снова недовольно фыркает. Не было в ней фальши. Душа наизнанку. Она не стеснялась своих эмоций и не придумывала то, чего нет. Сейчас на кладбище она не грустила и не пыталась "сыграть" эти чувства. Просто тихо стояла у могилы. И в тоже время девочка успела пустить слезу в машине. Он не уловил смысла ее бормотаний, обращенных к Александре Михайловне, но отчетливо слышал шумные всхлипывания. Видел в зеркало заднего вида, как девчонка утирает платком слезы и откровенно сморкает нос. Невольно улыбнулся краешком губ. Забавная она. Чистая и настоящая.
Аравин помнил как разительно отличалась квартира ее отца до переезда Стаси и после. Буквально за пару дней Сладков засрал все. Каких же трудов должно быть стоило Стасе следить за порядком в этом откровенном борделе? Там бесконечно проходили какие-то попойки.
То, что характер у нее не сахар – это как пить дать. Аравину даже захотелось увидеть девчонку разъярённой. Эмоциональные люди всегда вспыльчивы, всегда говорят то, что думают, даже если это противоречит всем правилам морали. Но в этом и вся соль.
Егор ненавидел, когда люди лгут. Ложь – порождение иллюзий. Чего он больше всего не любил, так это ждать от человека больше, чем он стоит. И также не любил, когда от него ожидают то, чего он не собирается делать.
В кафе они пробыли недолго. Повод был не праздничный, и гости не засиживались, а хозяева не удерживали. Поэтому ближе к четырём часам Аравин привез Стасю с бабушкой домой. По дороге была только одна остановка – подвозили Нину Михайловну. Дома Стася почувствовала себя буквально выжатой и сразу же поднялась в свою комнату. Первым делом она стянула с себя мрачное платье и забросила его в корзину для грязной одежды. Затем приняла душ и натянула синюю махровую пижаму с большим белоснежным зайцем на груди.
Девочка прошла назад в комнату и, свернувшись клубком на кровати, заплакала. Этот плачь был очень сдержанный. Грустный и тихий. Она больше не ревела в голос, не осталось сил. Слишком много эмоций за сегодня она испытала. И главным раздражителем, как ни странно, послужил Аравин.
Она тихо всхлипывала, растирая по щекам скупые слезы. Горло сдавил тугой спазм, вызывая боль. Стася попыталась вздохнуть глубже, перевести дыхание, избавиться от тяжести, которая не покидала ее.
Вопреки всем попыткам, из груди вырывались лишь обрывистые всхлипы. Но и они вскоре прекратились, не принеся облегчения.
За обедом Стася едва притронулась к еде. Поэтому вскоре в животе заурчало, и девочка поняла, что очень проголодалась.
Она поднялась с постели и снова прошла в ванную. Умывалась долго, охлаждая пылающие щеки холодной водой и периодически бросая усталый взгляд в зеркало.
Четкий разрез собственных глаз раздражал ее, напоминая об отце. Это были его большие зеленные глаза. Девочка терпеть не могла, когда ей делали комплименты по этому поводу. А случалось это довольно часто. Стася была согласна, что глаза выделяются на ее лице. Но лично ей в своей внешности куда больше нравились мамины аккуратные губы-сердечком.
Алиса говорила Стасе, что она красивая. Но для девочки это было неизбежное проклятие. Ну кому нужна эта красота? Что она дает?
Наконец девочка отправилась на кухню, чтобы как следует поесть. Спускаясь по лестнице, она думала о драниках, которые накануне сготовила баба Шура. Она уже мысленно поливала их сметаной, когда услышала, что на кухне идет разговор на повышенных тонах.
Девочка нерешительно замерла у двери, узнавая голоса говоривших. Это был Аравин и баба Шура.
– Чего ты хочешь от меня? – донеся до нее голос Егора. Он не срывался на крик, но тембр его голоса буквально вибрировал от злости. – Я ее из г*вна вытащил! Да, я каждый день по морде получаю, чтобы обеспечить ее жизнь! Хотя она мне никто! Никто!
– Я требую, чтобы ты хоть изредка навещал девочку! – громко ответила ему баба Шура.
Стася сразу же поняла, что разговор идет о ней. Услышанное показалось ей таким унизительным, что она едва не расплакалась. Жгучие слезы вновь выступили на ее глазах, но она упрямо замахала ресницами, прогоняя их. Только пылающие щеки нельзя было остудить.
Так вот, значит, как он думает о ней.
"Никто…", – звучало пусто и безразлично.
– Ты же сама вызвалась ее воспитывать! От гувернантки отказалась! Я нигде не подписывался читать ей сказки и подтирать сопли! – в этот раз голос Аравина прозвучал еще грубее и чуть громче.
Стася закусила нижнюю губу, больно врезаясь зубами. Но как будто не замечала этой боли, сосредоточенно вслушиваясь в диалог на кухне.
– Я не вечная! Как вы потом без меня будете? Ты ее почти не знаешь! – мольба в голосе бабы Шуры звучала настолько неожиданно для Стаси, что та даже засомневалась, она ли это сказала.
– Не нагнетай, пожалуйста! – отчеканил Аравин в ответ.
Фразы Александры Михайловны по поводу смерти всегда пугали Стасю, но по скупому ответу Аравина его отношение к бабушке определить девочка не смогла.
– Я говорю то, что есть! Перестань думать исключительно о себе!
– Я не стану приезжать к этой малолетке! Мне абсолютно плевать на все, чем она занимается! – Стася поморщилась, услышал очередную порцию негатива. – Я выполнил просьбу Алисы. Все! Пускай растет и наслаждается жизнью! Но без меня! Не требуй от меня большего!
– Какой же ты циник! – в последней фразе бабы Шуры едва различимое отчаяние.
Девочка услышала быстрые тяжелые шаги и громкий стук закрывающейся входной дери. Решив, что это Аравин наконец убрался, девочка порывисто вбежала на кухню. Но Егор был здесь. Не было бабы Шуры.
Аравин стоял посреди кухни, устало прикрыв глаза. Он не хотел спорить с бабой Шурой. Но ее требования относительно девчонки взбесили его. Что стало неожиданностью для самого Аравина. Надо было просто отказать, а не вдаваться в объяснения, оправдывая самого себя. К чему это? Он и правда не чувствовал себя обязанным поддерживать семейные отношения с девчонкой, которую они приютили.
Да и о чем ему с ней разговаривать? Какие у них могут быть общие темы? Притворяться, что ему интересны ее кружки и умелки? Увольте!
Шум от появления Стаси заставил Егора открыть глаза. Он моментально выхватил взглядом горящие негодованием зеленые глазищи. Пылающие щеки и красный нос. Машинально оглядел забавную пижаму, которая смотрелась очень миленько на малолетке. Не укрылась от его взгляда и шумно вздымающаяся грудь.
Вот и злость девчонки. Долго ждать не пришлось.
Стася подошла к нему совсем близко и, сфокусировав яростный взгляд на его лице, зло выпалила:
– Никогда больше не смей повышать голос на бабу Шуру! – фраза была подкреплена указательным пальцем, упертым в его грудь. Дальнейших уточнений Егору не потребовалось. Он понял, что Стася слышала их разговор.
На самом деле, крика как такового с его стороны не было. Но доказывать что-либо Стасе он не собирался.
– Кого-то не научили в детстве, что подслушивать нехорошо, – темные брови взметнулись вверх, а глаза пронзили девчонку тяжелым взглядом. – Так мы это исправим, если ты сейчас же не уберёшься назад в комнату, – он давал ей шанс на отступление.
И все же девочка удивила его! Он был готов к ругательствам и яростным взглядам, но не никак не думал, что малолетка посмеет ударить его. Но она это сделала! Правый джеб пришелся ему в подбородок, так как девочка выше не доставала. От неожиданности Егор пропустил этот удар. Сила удара была просто смехотворной в сравнений с той, к которой Аравин привык. Но чувство ярости захлестнуло его.
Стася попыталась нанести новый удар, но в этот раз боец поймал ее кулак, полностью обхватывая его рукой. Маленькая ручка практически утонула в его широкой ладони. Аравин даже растерялся, находясь в непривычной ситуации. В повседневной жизни никто не смел поднимать на него руку. И уж тем более девушки.
Аравин склонился к девчонке, и их лица оказались на одном уровне. Он лишь слегка сдавил крохотный кулачок, но этого хватило, чтобы девочка болезненно поморщилась.
– Никогда не бей первой, если не уверена, что выдержишь сдачу! – сердито зашипел он, пронзая ее взглядом.
– Ты просто чертов ублюдок! – закричала девчонка. – Убирайся на х*р!
Аравин зло стиснул зубы так, что заходили желваки на лице. Надавать бы ей по шее сейчас! Может тогда ума прибавится.
– Ты еще будешь мне указывать, где мне находиться? – вкрадчиво уточнил он. Но не дожидаясь ответа Стаси, мрачно пригрозил: – Да ты у меня сейчас в одних трусах к отцу пошуруешь!
– А вот и не пойду – упрямо заявила Стася.
– Как же!
– Ты чертов эгоист! Ты думаешь, тебе больно? – Аравин недовольно поджал губы, увидев влажный блеск в зеленых глазах. Вот только слез ему сейчас не хватало. Его не тронул ее вопрос. Его боль – это только его боль. Ни с кем он ею не делился. – А ты представь, каково ей?
Последняя фраза резанула где-то в груди. Да, он немного перегнул палку, не стесняясь в выражениях. Вел себя грубее, чем хотел с бабой Шурой. Но он прав относительно Сладковой. Он дал ей крышу над головой, пищу, одежду и все необходимое для нормальной комфортной жизни. В восемнадцать лет она будет сама распоряжаться деньгами, которые он ежемесячно переводит на ее счет. Он купит ей отдельное жилье, если понадобится. Разве этого мало?