В сборник "Современная эротическая проза" вошли эротические произведения писателей Петербурга и Москвы, а также русскоязычных зарубежных прозаиков - произведения традиционные и новаторские, лирические и жесткие, эстетически красивые и шокирующие, смешные и трагические. Но всех их объединяет психологическая достоверность, мастерство авторов, отсутствие какого-либо морализаторства и высокая степень эротической напряженности. В данную книгу вошли повесть "Гуманитарная помощь" и рассказы Лева Куклина.
Сборник еще раз подтверждает, что эротическая литература, воспевающая чувственные отношения Мужчины и Женщины, может и должна быть Литературой с большой буквы.
Содержание:
ПАТЕФОН - Рассказ 1
МУЖЕСТВО - Рассказ женщины 3
ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ - Повесть 4
СКВОЗЬ КОЛЮЧУЮ ПРОВОЛОКУ - Рассказ 17
ИСТОРИЯ МОЕГО ГРЕХОПАДЕНИЯ - Рассказ 18
Примечания 21
Лев Куклин
Повесть и рассказы из сборника "Современная эротическая проза"
ПАТЕФОН
Рассказ
Всё началось с патефона. А точней - с того позорного обстоятельства, что, как выяснилось на нашем школьном вечере, я совсем не умел танцевать!
Это сразу же определила Тамара, выдернувшая меня из группки одноклассников, с независимый видом отиравших полусырую штукатурку со стены. И хотя она была старше меня года на два, на три, не знаю почему, но мы учились с ней: я - в девятом, а она - в десятом классе, крупная, щекастая, крепкая девушка - хоть на лесоразработки её отправляй! Думаю, что и там она бы не растерялась.
- Женский танец… - сурово отразила она мои слабые потуги на сопротивление. - Дамы приглашают кавалеров. Закон! Давай двигай, перебирай ногами! Ну! - весело проговорила она и начала напевать в такт нехитрой музыке: "Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…"
И при этом толкала меня то плечом, то коленом, направляя и несколько сглаживая мою отчаянную неуклюжесть. В перерыве она меня не отпустила, а продолжала держать в позиции полной готовности к следующему танцевальному старту. Следующим за вальсом было что-то медленное, тягучее, растекавшееся, вроде патоки.
- Танго "Брызги шампанского"… - многозначительно прокомментировала Тамара. - Медленный танец. У тебя лучше получится, только слушайся меня!
Я послушался. Она прижалась к моему плечу большой пухлой грудью, и сначала мне было ничего, и даже гордо перед нетанцующими одноклассниками, но незаметно плечо моё нагрелось так, что мне начало казаться: я - ткань под раскалённым утюгом…
Я попытался незаметно отодвинуться на пожаробезопасное расстояние, но Тамара сильным контрманёвром пресекла мою робкую попытку освободиться.
- Не дёргайся! Слушайся! - сурово сказала она. - Я тебя поведу…
И сильно крутанула меня так, что мои ботинки скрипнули, провернулись на грубых подмётках по когда-то крашеному масляной краской облупленному полу.
Бедное моё несмышлёное сердчишко то подымалось вверх, застревая где-то в начале дыхательного горла, под кадыком, то ухало вниз, стремительно, как салазки с крутой горки. Я попеременно то бледнел, то краснел, глупея от прилива густой крови, и с ужасом думал, - как я выгляжу со стороны, но ничего не помогало: Тамаркин напор был неудержим. Искупали отчасти мои нешуточные страдания только косые взгляды сотоварищей по алгебре и ненавистному немецкому языку, с явной завистью время от времени бросаемые ими исподтишка на нашу пару.
Но кончается всё, даже пытки танцами в тесном школьном деревянном здании.
- Проводи меня… - в голосе Тамары не было просьбы, скорее он прозвучал… ну не приказом, но распоряжением, которое подлежало выполнению.
Был конец марта, на улице нашего городишка пахло мокрой весной, в воздухе сквозило предчувствие первых листьев, струился серый, рассеянный, без теней, свет. Мы шли по деревянным тротуарам, мимо палисадников, где немного осевшие весенние сугробы ноздреватыми шапками переглядывались поверх штакетников - и разговаривали. Шли нога в ногу, не торопясь, благо было тепло.
- А ты шампанское… пробовал когда-нибудь? - спросила Тамара.
- Какое шампанское? - оторопело переспросил я. В жизни я не пробовал ничего крепче деревенского кваса, но признаться в этом так, сразу…
- Ну то… про которое танго… - подсказала Тамара. - Брызги эти самые… Эх! А у меня дома патефон есть, - без паузы сообщила она. - Ещё с довойны остался. И несколько пластинок. Остальные перебились помаленьку. Одна - просто шиковая - "Друг" называется. Слыхал?
Я покачал головой.
- Сегодня ко мне нельзя, - торопливо продолжала Тамара, - а послезавтра приходи, я её поставлю. И танцевать тебя научу запросто! Мы ещё с тобой призы на танцевальных вечерах в клубах брать будем! - залихватски пообещала она. - Матка у меня на три дня за реку в леспромхоз ушпандорит. Придёшь? - И протянула мне твёрдую ладошку по-взрослому: дощечкой. Я пожал её со всей возможной в таких случаях мужской силой и поплёлся домой, на другой конец городка в ожидании и предвкушении невиданных радужных перспектив…
К дому Тамары я прокрался в сумерках, чуть ли не задворками, боясь каждого встречного-поперечного, стережась даже хорошо знакомых мне собак - а вдруг увяжутся? Что ни говорите, а подобные свидания не требуют свидетелей…
В доме было тепло и вкусно попахивало дымком из большой русской печи. Пластинку - старую, заслуженную, пережившую много житейских испытаний и всё повидавшую пластинку ставили мы в тот вечер на скрипучий диск бессчётное число раз.
Голос, знакомый до мельчайших пауз и выразительных эстрадных вздохов, пел сквозь шипенье от не слишком острой заношенной иглы:
…Друг, с которым много пройдено дорог,
Мне, расставаясь, дал зарок…
Моя рука ощущала сильную плотную спину Тамары. Её пересекала поперёк полоска лифчика, в который с другой стороны была с трудом втиснута её большая мягкая грудь. Под полосой лифчика по всей длине спины проходила глубокая ложбинка, словно бы овражек, - и мой большой палец правой руки забивался туда, между пуговичной застёжкой лифчика и этим овражком, словно мышь под мостик - и старался не шевелиться. Хотя моей периодически взмокающей ладони хотелось скользить по всей ширине спины, гладить её - от плеч и лопаток до того загадочного непостижимого места, именуемого талией, которое вдруг, словно по лекалу, начинало вычерчивать крутые линии и переходило к бёдрам и прочим округлостям на этой стороне, чуть ниже спины. Добра хватало…
…что объездит землю вдоль и поперёк…
Но меня занимал, конечно, не текст, уже вытверженный наизусть, не совершенствование в искусстве танца, а нечто совсем, совсем другое… А именно: почему мой организм реагирует на Тамарины уроки таким непосредственным и непреодолимым образом? Если в первый раз случившееся оказалось для меня некоторой загадочной неожиданностью, то почему это происходит всякий раз с такой неотвратимой железной закономерностью?
Когда партнёрша всё ближе и теснее вжималась в меня во время очередных незамысловатых па - большой грудью, тугим животом, живыми толкающимися круглыми коленями - я ощущал сладкое томительное замирание внизу живота. Я честно старался отодвинуться от горячей, как лежанка русской печи, Тамары, но опять же - говорю честно - старался не из самых последних сил…
Мои брюки, мои бедные школьные брюки, - они же выходные и парадные, ибо вторых у меня на тот момент просто не имелось в наличии - так вот, они в известном месте натягивались тугим шалашиком. И как только выдерживала моё внутреннее давление тонкая изношенная материя! Как она только не лопалась!
Странное дело: ежели честно признаться, то я острым внутренним чутьём осознавал, что эта самая моя реакция была даже приятна Тамаре, и ежели бы она не происходила таким явным образом и вообще никак не проявлялась - она бы, наверное, даже удивилась или обиделась.
А так - всё было в полном порядке…
Конечно, она никак эту мою реакцию специально не подчеркивала, и уж словесно вовсе не комментировала, но так… так понятно прижималась ко мне - не боком, а своим девичьим, налитым силой, фронтом, словно забирая меня вместе со всем реагирующим организмом внутрь себя, вбирала, впитывала, зажимая мою восставшую суть между своих могучих ляжек.
Я почти стонал от неведомого мне раньше мучительного наслаждения. Танцы, ну - конечно же! - танцы! Под патефон…
…и придёт, вернётся на родной порог…
Пластинка кончалась, и я с замиранием ждал, что же делать, когда она совсем кончится, оборвётся печальным звуком в воздухе, как тогда себя вести, куда деть свою зримую реакцию… Но Тамара женским демоническим чутьём, по моему глубокому мнению - сверхъестественным, понимала моё состояние. По её губам не скользило даже тени усмешки, но какая-то лёгкая зыбь улыбки и сочувствия и собственного удовлетворения пробегала по лицу, как прикосновение паутинки, и я всё же улавливал это прикосновение паутинки удовлетворения, если не сказать - удовольствия, улавливал остро циркулирующими во мне соками, индуцированными её настроем.
…вернётся на родной порог…