* * *
Честный житель Великой Империи, что простерлась на юге Этернии, не должен любить ни ведьм, ни лунников.
Так сказал когда-то один из государей – сказал много лет тому назад. И, наверное, сказал просто так, без всякого умысла. Но те немногочисленные придворные, которым довелось услышать сие историческое высказывание, приняли его за пожелание монарха. Мол, честный житель Империи должен по крайней мере не любить ведьм и наверное… наверное, люто ненавидеть лунников. Желание монарха равносильно приказу, а потому не прошло и года, как чистое чело Этернии изрядно подкоптили костры, и забрызгала горячая кровь лунников. Этерния избавлялась от проклятых, как змея от старой кожи. В самом деле, разве имеет право на жизнь существо, по ночам теряющее человеческий облик? Разве не благое дело – избавиться от кошмарного порождения лунного света, которое может расправиться с человеком одним ударом когтистой лапы? А маги? Их сила попирает совершенство государевой власти. И кто предугадает, насколько гнусными могут быть мысли, крутящиеся в головах треклятых ведьмаков?
Тогда казалось, что не найдется силы, способной потушить костры и высушить реки крови. Казалось, что само слово – "лунник" – бесследно канет в прошлое… Но внезапно вмешалось Небо, глухое и немое в своем совершенстве. На просторах Этернии началась эпидемия, к людям пришла лунная немочь; и – кто бы мог подумать? Единственным исцелением от смертельной хвори оказалось присутствие лунника. Да не просто присутствие, куда больше! Ночная тварь должна была искренне желать выздоровления больного.
И покатилась по Этернии волна событий, которые могли бы показаться смешными. Гонимые и проклинаемые лунники вдруг стали желанными гостями в каждом доме; их ненавидели и боялись – но не смели и пальцем тронуть. А потом и вовсе пошло веселье: государь принялся наделять лунников землей, передавая им право вершить суд на вверенных территориях. Кое-где вспыхнули восстания, но страх перед лунной немочью сделал свое дело: немногие оставшиеся в живых лунники стали вельможами, и эпидемия наконец отступила.
Что до ведьм… Здесь все оказалось куда проще. Все та же лунная немочь привела в Этернию тех, кому самое место по ту сторону бытия . И были это озлившиеся на живых призраки и нежить всех видов. Те, кто ушел не по своей воле, захотели вернуться. Но им уже не оказалось места в Этернии, их не принимали, пытались поднимать на вилы, пронзали осиновыми кольями или просто жгли. Когда стало совсем туго, государь издал приказ о "пользе магов", выделил средства на постройку Академии Объединенного Волшебства и завещал своим потомкам "всячески содействовать поиску способных творить волшбу". На этом наиболее интересная часть истории Великой Империи закончилась. И вот уже лет сто не происходило ровным счетом ничего значительного – ну, за исключением набегов зомби, внезапно пробудившихся вампиров и нечастых вспышек лунной немочи. С этим кое-как справлялись. Войн с соседями не случалось. Все было тихо, спокойно… А что еще нужно честному этернийцу? Правильно. Ничего, кроме тишины и покоя.
* * *
Когда Малика влезла в темное, пропахшее кожей нутро дилижанса, то оказалось, что в сторону Ирисовых пустошей едут трое. Малика оказалась четвертой; она едва успела плюхнуться на жесткое сиденье, как возница хлестнул лошадей. Дилижанс заскрипел, противно и надсадно, как будто моля о сострадании; пустая масляная лампа задребезжала ржавым ободом… Поехали.
"Ну, не так уж и плохо", – она быстро оглядела попутчиков.
В углу напротив хихикали и перешептывались две румяные девицы, похожие друг на дружку как две капли воды. "Близняшки", – улыбнулась Малика. И тут же невольно взгрустнула: она-то была одна. Совсем. Ни братьев, ни сестер, ни тетушек. Даже родителей своих не помнила, вместо лица дорогой матушки – розово-золотое пятно во мраке.Наверное, поэтому до сих пор и одна, в тридцать-то лет. Конечно же, ведьмин век долог, и три десятилетия – вовсе не срок, но все же… От одиночества устаешь. Невзирая на то, что именно оно, близкое и родное, становится истинной судьбой для ведьмы.
В другом углу, сложив на коленях газету, дремал мужчина в черном сюртуке. День был теплый, и он расстегнул верхние пуговицы – Малика отметила дорогое шитье темно-зеленого жилета и желтое пятно на рубашке. Словно второпях пил чай и пролил. Лицо мужчина прятал в тени полей неуклюжей черной шляпы с широкими полями; он то и дело поправлял ее, как будто опасаясь что его кто-нибудь рассмотрит или узнает.
Малика вздохнула. Не то, чтобы она надеялась болтать с кем-нибудь всю ночь напролет, но все же… Близняшки были чересчур заняты друг другом; они рассеянно глянули в сторону ведьмы, и тут же вернулись к прерванной беседе. Господин в шляпе и вовсе не отреагировал на появление одинокой особы, он сидел неподвижно, изображая спящего.
"А путь-то не близкий", – Малика едва не зевнула.
Жаль, что даже в дилижансе ей предстояло скучать.
"Ну, подумай о своих призраках", – она хмыкнула, плотнее запахнула на груди шаль.
Каникулы, пропади они пропадом. Время, когда нужно думать о чем-нибудь радостном, дарящем надежду, а вовсе не о тех несчастных, которыми занимается отдел Расследования Забытых Преступлений.
"С другой стороны", – она попыталась себя подбодрить, – "я хотя бы не опоздала на дилижанс. И это хорошо. Браво, госпожа Вейн!"
Малика подсела ближе к окну, отдернула бордовую занавеску. Мимо плыли толстые, в три обхвата, дубы; их старые, вспученные корни купались в позолоченной зелени с яркими вкраплениями одуванчиков. Дилижанс медленно вползал на холм, возница нахлестывал лошадей и покрикивал – а вокруг вились птахи, масленисто блестели молодые листочки, еще не распустившиеся, собранные светло-зелеными пучками. Еще выше, почти цепляясь за макушки деревьев, неподвижно повисла узкая грядаизжидких серых туч, расколовшая чистое небо на две почти равные части.
Потом они кое-как добрались до вершины холма, дилижанс тряхнуло на ухабе – близняшки дружно ойкнули, а загадочный незнакомец глубже нахлобучил шляпу. Затем каждый продолжил прежнее занятие: сестры принялись горячо обсуждать новый фасон рукава, мужчина дремал – ну, или старательно делал вид, что дремлет. Глядя на его темно-зеленый, расшитый диковинными орнаментами жилет, Малика и сама зевнула. Судя по всему, дорога до Ирисовых пустошей обещала быть ну просто чудо какой интересной. И ведьма приняла очень важное и судьбоносное решение: она задернула занавеску, чтобы заходящее солнце не било в глаза, придвинула саквояж и, разлегшись на всю длину сиденья, приготовилась смотреть цветные сны. А что, спрашивается, оставалось делать?
…Снов не получилось. Вместо них над Маликой простирала черные крылья птица-тревога, осторожно касаясь острым когтем спины, как раз под левой лопаткой. Все смешалось в серую муть: и недолгое детство, проведенное у дорог, и первый призрак, явившийся на зов маленькой ведьмы – расплывчатый, обиженный на весь мир. Красное, довольное лицо дядьки, когда он пересчитывал монеты. Те несколько пенни, что дал за маленькую девочку сутулый путешественник в мятом сюртуке и несвежей рубашке, котороговсе величали не иначе как "мэтром". А позже – долгий, долгий путь. И – снова деньги. На сей раз полновесные золотые кружочки, которые "мэтру" отсчитали в темном и страшном замке, который оказался Академией Объединенного Волшебства…
"Блюменс, Ирисовые пустоши", – она мучительно вспоминала, что раньше уже слыхала об этом местечке на юго-западе Этернии. Что-то очень важное было связано с Блюменсом, и кто-то рассказывал об этом Малике… Давно. Поэтому воспоминания ускользали, словно кусок мыла из рук, и оставались только черные тревожные тени, которые в одно мгновение охватили ведьму, тряхнули – сильно, так, что зубы лязгнули, и швырнули куда-то вниз.
– Ай!
Спросонья Малика взвизгнула и заколошматила руками по чему-то теплому. Через несколько мгновений руки, чуть повыше локтя, оказались зажаты в тиски; вокруг было темно – только где-то на краю зрения болталась масляная лампа.
– Что? Что случилось?!! – она вдруг осознала, что совершенно свободна.
Черные крылья скомкались, впитались в кусок ночного неба, что был виден из окна. И Малика поняла, что стоит на коленях, на полу дилижанса, а под локти ее поддерживает обладатель черной шляпы и красивого жилета.
– Нас тряхнуло, – невозмутимо сказал он, слегка наклоняясь вперед, к ведьме, – вы, госпожа, скатились на пол. Позвольте, я помогу…
– Возмутительно, – выдохнула Малика, – возмутительно просто! Как будто дрова везет!
Она глянула в сторону сестричек – но те, на удивление, даже не проснулись. Их просто отбросило на спинку сиденья, тогда как ее, Малику, швырнуло в ноги загадочному господину.
– Извините меня, – смущенно пробормотала ведьма, кое-как поднимаясь, – надеюсь, что я не причинила вам большого неудобства.
В тающем свете лампы мужчина показался ей не то, чтобы молодым – но моложавым. И очень холеным. От него приятно пахло одеколоном и немного табаком. Темные волосы копной падали на широкий лоб, оттеняя аристократически-бледную кожу, из-под густых нависших бровей хитро блестели темные глаза.
– Ну что вы, – он скупо улыбнулся, – любой будет только рад, если ему под ноги свалится столь изысканный… хм… предмет.
И, крепко взяв Малику под локоть, он легко поставил ее на ноги. Черная шляпа осталась лежать рядом, на сиденье.
– Меня зовут Нэйд, – услышала Малика сквозь надсадное поскрипывание рессор.