Он глотнул свежего, с примесью автомобильных выхлопов, воздуха и, как медведь, отощавший после голодной зимней спячки, первый раз за день захотел по-настоящему поесть.
И стоило только - с жадностью, вернее, с радостью возвращения к нормальной здоровой жизни - перекусить в пирожковой-забегаловке, как головная боль, прямо на удивление, пошла на убыль.
Правда, такое преждевременное счастье и несколько случайных часов свободы были вроде ни к чему (к Инне - рано, домой - бессмысленно), и он опять как будто впал в медвежью спячку: ходил-бродил, глазея на витрины, на лица пестрой толпы, читая мимоходом рекламу, театральные афиши, слыша обрывки каких-то разговоров, беспечные смешки в очередях-тусовках у дверей кафешек на Тверской, но ничего не воспринимал.
Потом нечаянно забрел к "России", увидел на фасаде неоновую рекламу ретроспективы Иоселиани "Жил певчий дрозд" - что-то слышал об этом фильме от отца, - решил скоротать вечерок. Из последних денег купил билет на уже начавшийся сеанс и не без удивления отсмотрел, найдя в итоге массу созвучного своему настроению, хотя фильм был, судя по всему, старинный, из молодости предков.
А после, уже глубоким вечером, не иначе как под впечатлением от "Певчего дрозда" - и сам, словно тот забавный парень, едва не угодил под колеса: на очередном перекрестке вдруг "Па-а!" - истеричный сигнал (соль-си, большая терция): оказалось, горел еще "красный" для пешеходов, и позади, впритирку, с жутким ветром промчалась лихая иномарка.
В общем, после прогулки да киношки вполне можно было жить, даже припеваючи, если б не тоска-необходимость ехать к Инне.
Причем к ней - совсем в другую сторону, но он упрямо направлялся в свою и на что надеялся - неизвестно.
Вообще-то ловко, подлец, устроился.
- Когда-то, еще вначале, страшно возмущался, что Инна так дико зависит от "мамы с папой" и так пошло конспирирует его. Но потом осмотрелся и притих: конспирация иногда очень удачно освобождала от негласной обязаловки.
На этот раз, однако, деваться было некуда: и голова уже как будто не болела, и тачкой не сбило, - нечем оправдаться. А на часах - он даже не поверил - без четверти… сколько?..
Одиннадцать!..
Пришлось искать таксофон, чтоб Инна там не дергалась: ну опоздал, замешкался, бывает!
И вдруг совершенно незнакомый голос в трубке:
- Алло?.. - Какой-то странный, вроде бы женский, но удивительно низкий, непривычный тембр - не Инна. - Алло, перезвоните, пожалуйста, не слышно.
- Алё-алё! - заговорил он поспешно, еще не понимая, кто бы это мог быть у Инны в такое время, но уже радуясь возникшему осложнению. - Простите, э-э-э… я, наверно, ошибся?..
Там случилась секундная заминка, и он ожидал уже, что теперь наконец подойдет сама Инна, но тот же голос ответил вдруг:
- Ну, ошиблись, очень может быть. Ну и что ж вы не вешаете трубку?
У него аж глаза на лоб переместились: "Какая наглая подруга!"
- Так ведь это… - С трудом нашелся: - А может, я все-таки не ошибся?!
- Ну, а кому вы звоните и кто вы?
- Я?! Простите, не понял…
- Ну как вас зовут, например?
- Меня?! - И тут он начал догадываться, что скорее всего действительно произошла обыкновенная ошибка, и ему стало смешно. - Меня зовут Владимир. А вас?
- А нас - необязательно. Спасибо, Владимир, дальше нам не по пути.
- Зачем же вы спрашивали, как меня зовут?
- Так, для коллекции. Буду вспоминать на старости лет: "Однажды объявился среди ночи некий Владимир, но он - ошибся".
- Конечно, ошибся! Я вас не знаю!
- Тем лучше, Владимир. Бай-бай.
- Бай-бай!.. - Но, собравшись уже повесить трубку, вдруг передумал: - Э-э-э… простите, девушка! А нельзя ли и мне… ну, тоже для коллекции… хотя бы имя?
- Мое?
- Ну можно и ваше, но я не знаю, кто там у вас так обидно, ни за что при про что сомневается в честности честного человека?
- Никто не сомневается. Вы честный юноша, искатель приключений, но время уже позднее, покоя сердце просит.
- Ну извините, бабуля. - Это ей за "юношу". - Вам, наверно, грелки пора ставить, а я вторгаюсь.
- Что?! - усмехнулась с презрением. - Нет, не угадали, не грелки.
- А кто сказал "грелки"? Гренки! Для внуков!
- Ну-у, гренки у нас по воскресеньям, а внуки давно уже спят по лавкам.
- Значит, вам, извините, пора на заслуженный отдых?
- А?.. Да-а! Вот тут вы угадали. То есть я еще не совсем, но скоро, скоро, жизнь коротка… - И, сдержав прорвавшуюся смешинку, шумно вздохнула: - Вот такие дела, Владимир.
- Действительно, - отозвался он, с нарастающим удивлением вслушиваясь в ее голос. - Неплохо же вы сохранились. Бодры, веселы.
- Да, неплохо. Но это чистая случайность, как и чистый воздух в наши дни. Ну что, прощаемся навек?
- Как?! Уже?! Я вас не понимаю.
- И я вас не понимаю.
- Но я же хочу вас видеть!
- Ну-у, - рассмеялась. - Это называется, я знаю, "лапша на уши". Не надо.
- Что?! - возмущенно хохотнул. - А вы знаете, как называется то, что вы со мной разговариваете?
- Ну как?
- "Крутить динаму" - вот как!
- Крутить чего?
- Динаму! Неужели ни разу не слышали?
- "Спартак" - "Динамо", что ли?
- Ну хотя бы.
- А при чем здесь "крутить"?
- А при том, что и я хочу вас увидеть, и вам любопытно, а где мне искать вас - не знаю.
- Да зачем же искать? - Приезжайте, и все. Так и быть.
- Ой… - еще в полной уверенности, что она с ним просто играет. - Так прямо вот и ехать?
- А чего ж кривить душой? Так прямо и ехать.
- А куда?
Ну как… наверно, ко мне?.. Я буду во дворе, на детской площадке. Там есть такая скамейка… обшарпанная… в общем, там.
И он вдруг испугался.
Нет, правда: то ли голос ее, низкий, напевный, то ли простота и наив, угадываемые в ее интонациях и особенно в нечаянных детских смешинках, но что-то в ней было удивительно симпатичное, и он еще раньше в какой-то момент подумал, что было бы жаль, если этот пустой, конечно, и даже пошловатый, но такой облегчающе радостный треп закончится ничем.
И вот - неужели?..
- А где это все?.. - Он ожидал какого-нибудь подвоха.
- Что "где"? Где я живу?
- Ну да…
- А вы не знаете?
- Да откуда же мне знать-то?!
- Интере-есно…
* * *
…Нет, наверно, если бы она назвала какой-нибудь далекий адрес, я бы не поверил ей или поленился, а то и побоялся бы ехать на ночь глядя к черту на кулички. Но она вдруг назвала улицу, которую я еще в детстве облазил вдоль и поперек. Я удивленно переспросил - ну точно: в районе Кутузовского, только в стороне, на отшибе, где когда-то были замечательные пустыри.
- Явлюсь как Сивка-Бурка, - сказал я. - Минут… через тридцать - не опоздаю?.. - И мгновенно решил, что раз уж я так и так не хотел ехать к Инне, то и не поеду: позвоню ей утром, наплету чего-нибудь, не впервой. А по дороге домой мне ничто ведь не мешает сделать как бы попутно небольшой (ну, не очень большой) крючок и - просто ради спортивного интереса - наведаться к этой старушке, даже если она не придет, - прогуляюсь!
- А как добираться, вы знаете, что ли?
- Конечно, знаю.
- Ну ясно…
Она, видать, утвердилась в своей догадке, что будто бы я с ней каким-то образом знаком. А мне вдруг тоже стало ясно, что она обязательно - хотя бы ради любопытства - выйдет навстречу, даже допуская, что я могу не прийти.
Но не прийти я, разумеется, не мог.
Я потянулся на это приключение, как на свет костра в ночном лесу - неудержимо.
Правда, я надеялся, что не сразу войду в круг света, а посмотрю сначала со стороны и, если она мне приглянется, эта одинокая душа у костра, незаметно очарую ее своим тайным экстрасенсорным влиянием, и уж потом только сам появлюсь и откроюсь, тоже, конечно, насквозь очарованный.
Размечтался…
А дворик тот оказался как-то даже слишком похожим на его мечту-иллюзию. Тьма - хоть глаз коли! - прямо как в диком лесу.
Но что-то не виднелось нигде заветного свечения - подозрительно. Ну разве что от окон, дремотно светящихся в вышине, будто свободно висящих в черном пространстве, падал слабый отсвет, но тьма после этого сгущалась в глубине двора еще страшней.
Дурачина-простофиля! Век живи - век учись!
Дом - широченный, девятиэтажный, почти невидимый на фоне черного неба - уже, конечно, спал или готовился ко сну, а наивная надежда на романтическую встречу у костра растаяла как дым.
И все же, чтобы наказать себя побольней, он ринулся в эту темень, и с замиранием сердца, ничего еще не различая впереди, опасливо сощурившись и растопырив руки, спотыкаясь и оступаясь на каждом шагу, прорвался с треском сквозь какой-то колючий кустарник, круша его и ломая от страха, вырвался наконец на некое свободно место, и, начиная уже привыкать к темноте, увидел не столько зрением, сколько интуицией знакомые очертания качелей, горки, трапеции.
Вот черт! Только что проклинал все на свете, думал, что и адрес, и детская площадка были липой, а тут - совпадение, что ли?..
И вдруг, переводя дыхание после яростной борьбы с кустарником, непроизвольно озираясь, вгляделся нечаянно в некий предмет за песочницей и замер с парализующим уколом в сердце: человек?..
Ой, как же ты испугался! - смеялась она потом, вспоминая. И он, тоже смеясь, оправдывался: - Еще бы! Нигде ни души, ни лучика в темном царстве, и вдруг - ты, а может, и не ты! Скажи спасибо, я не оставил тебя вдовой - чуть не умер от разрыва сердца!