Вопрос был задан очень тихо, но слова, казалось, на мгновение повисли в вечернем воздухе, а затем растаяли и окутали Ноубла ласковым теплом. Джиллиан пересела к нему на сиденье и ласково притянула его к своему мягкому плечу. У Ноубла мелькнула мысль оттолкнуть ее, чтобы не позволить втянуть себя в ситуацию, где женщина предлагает больше, чем физическое наслаждение. Но ее прикосновения были так же нежны, как и ее слова. Одной рукой Джиллиан тянула его вниз, пока он, расслабившись, не положил голову ей на грудь. "Господи, – пришло ему в голову, – от нее так приятно пахнет даже в этой лакейской одежде". Тихо мурлыча что-то, Джиллиан поглаживала рукой его голову, и, как ни странно, от ее прикосновений головная боль утихала. Ноубл понимал, что должен прочесть своей непослушной жене нотацию о том, как опасен Лондон ночью; понимал, что должен раз и навсегда запретить ей покидать дом без сопровождения слуг, понимал, что должен спросить, почему она последовала за ним в город, когда он нарочито оставил ее в Нидеркоуте… Все это он понимал, но впервые с тех пор, как Элизабет коварно предала его, позволил своей неподкупной совести схитрить.
В какой-то миг Джиллиан почувствовала, что Ноубл перестал бороться со своими внутренними демонами: его голова тяжело опустилась ей на грудь, но эта тяжесть была приятна Джиллиан, как были приятны близость и доверие Ноубла. Она легонько поглаживала мужа по голове и удивлялась, что у такого человека – властного, волевого и сильного – волосы нежные, как шелк, струящийся между пальцами, изумительный каштановый шелк, пронизанный редкими серебряными нитями. Ноубл вздохнул, когда она осторожно провела по контуру его лба, и позволил ее пальцам спуститься к щеке. Она погладила ямочку на его подбородке, которая всегда притягивала ее, и двинулась вверх, поглаживая его за ухом. Черные ресницы на мгновение приподнялись, но тут же снова вернулись отдыхать на загорелую кожу щек. "Определенно следует законом запретить людям иметь такие длинные и густые ресницы", – подумала Джиллиан, и ее пальцы скользнули к распухшему виску. Осторожно ощупав шишку и убедившись, что рана несерьезная, Джиллиан облегченно вздохнула. Воспользовавшись нежданным молчаливым согласием, Джиллиан в свое удовольствие изучала лицо мужа. Когда экипаж тряхнуло на каком-то ухабе, она, взглянув на пасынка, обнаружила, что тот не сводит с нее сияющих глаз. Джиллиан постаралась себе представить, что подумал Ник, увидев, кроме всего остального, бессилие и беззащитность Ноубла. Для мальчика, который преклонялся перед отцом, это должно было стать жестоким ударом, но его лицо ничего не выражало. Он просто молча, с непроницаемым видом наблюдал за происходящим. Внезапно Джиллиан ощутила щемящее чувство сострадания к своим двум мужчинам: Ноубл старательно отрицал свою потребность в любви, а его сын, кажется, следовал дорогой отца. Джиллиан осознала, что, если она немедленно не возьмется за дело и не положит конец этому недопустимому положению, со временем будет слишком поздно и они оба будут для нее потеряны. Зажав в кулаке прядь волос Ноубла, она твердо сказала себе, что не допустит, чтобы это произошло. Ноубл тихо посапывал во сне, черты его лица разгладились, он выглядел совсем молодым и беззаботным. Глядя на спящего у нее на груди мужа, Джиллиан с удивлением почувствовала, как защипало у нее в глазах, и ощутила себя собственницей. "Он мой, – подумала она. – Он мой, и я никому не позволю снова его обидеть. Ни одного из них", – поправилась она, взглянув на противоположное сиденье, где, закрыв глаза, сидел Ник. И она горячо поклялась сделать счастливыми этих самых дорогих для нее людей. "Если Ноубл хочет спокойной, размеренной жизни, он ее получит", – пообещала Джиллиан и решила впредь следить, чтобы ее повелитель был счастливее, чем мог когда-либо мечтать. Их жизнь будет спокойной и размеренной, и она точно знала почему.
Глава 5
Но в ближайшем будущем их жизнь превратилась в кромешный ад и вавилонское столпотворение. Намерения Джиллиан сделать ее спокойной вылетели в окно вместе с драгоценной китайской вазой. К несчастью, в то мгновение, когда ваза отправилась в полет, окно было открыто. Но еще более огорчало то, что как раз в это время кэб подъехал к городскому дому Ноубла, и звук разбившегося о мостовую прямо перед ней хрупкого фарфора напугал лошадь, которая встала на дыбы и чуть было не опрокинула коляску.
Джиллиан и Ник ухватились за подушки в ожидании, пока кучер успокоит лошадей и выправит экипаж. Джиллиан тихо молилась, чтобы Ноубл не проснулся, но когда кучер спрыгнул на землю, дверь дома отворилась и какие-то люди выскочили на тротуар. Они ругались и тузили друг друга кулаками. Джиллиан поверх головы мужа старалась разглядеть драчунов, оказавшихся дворецкими графа, которые старались задушить один другого. Так как Крауч был на добрых полтора фута выше и килограммов на двадцать тяжелее, Тремейну-второму никак не удавалось крепко обхватить шею противника. Вокруг этой пары суетился низенький круглый Деверо, который, по всей видимости, был на стороне Крауча, так как подстрекал пирата к дальнейшим насильственным действиям. Джиллиан решила позднее поговорить с Деверо о его склонности к насилию и оттащила Ника от окошка, чтобы он случайно не выпал из экипажа. За спиной Тремейна-второго стоял другой Тремейн, старавшийся оторвать брата от гиганта с помощью предмета, на первый взгляд показавшегося Джиллиан кочергой. Однако второй брат прилип к противнику, как репей к длинношерстному шотландскому пони. Вопль разорвал вечернюю тишину, и еще один Тремейн – Джиллиан не могла определить точно, какой по счету, – скатившись с лестницы, бросился на дерущихся. Две служанки, высунувшиеся из открывшегося окна по соседству с разбитым, громко давали советы. Четверо дерущихся, сбившиеся в кучу, рухнули на землю и покатились клубком, в воздухе замелькали руки и ноги. Братоубийство прекратилось только после того, как появившийся из экипажа Ноубл громко выразил всем четверым свое неудовольствие. Джиллиан не могла точно сказать, что так подействовало на мужчин – громкость и красочность ругательств, сорвавшихся с уст Ноубла, или, быть может, вид их огромного, мрачного хозяина, завернувшегося в белую простыню. По ошеломленным взглядам и открытым ртам Джиллиан заподозрила последнее, но у нее не было возможности проверить свою догадку, так как Ноубл мощным рывком растащил в стороны своих слуг и гордо прошествовал в дом.
– Вообще-то я уверена, что это из-за простыни, – тихо сказала она, когда два часа спустя сидела в кровати мужа, прислонясь к спинке, и наблюдала, как он расхаживает перед камином. – Крауч отметил, что узел у тебя на плече завязан великолепно, а Тремейны смотрели так, будто у тебя на голове вдруг вырос мухомор. – Ее слова произвели мгновенный эффект. Ноубл остановился на полпути, повернулся к ней и одарил ее взглядом, которым могла бы гордиться сама горгона Медуза. Джиллиан осторожно пошевелила ногами, чтобы проверить, не превратились ли они в камень. – Во всяком случае, мне кажется, что все слуги с большим воодушевлением отнеслись к твоему необычному наряду.
Ноубл застыл на месте, и даже с противоположного конца спальни Джиллиан была ясно видна жилка, бешено пульсировавшая на шее мужа. "Это бессовестно, – пристыдила себя Джиллиан, – бедняга пережил ужасный вечер, а я совсем забыла, что должна утешать и успокаивать мужа. В конце концов, моя обязанность помочь ему расслабиться и забыть все неприятности, чтобы он мог наслаждаться порядком и покоем в доме". При мысли о мучениях, выпавших на долю Ноубла, на глаза Джиллиан навернулись слезы, и она взялась улучшать его настроение.
– Говоря "с воодушевлением", я не имела в виду, что они над тобой смеялись, дорогой, – заверила она мужа, но его молчание и хмурый взгляд стали еще красноречивее. – Да, они смеялись, но я уверена, что смеялись не над тобой, а скорее вместе с тобой. Понимаешь, о чем я говорю?
Но Ноубл, вероятно, не разделял взглядов жены, так как было очевидно, что он с трудом сдерживается, чтобы не задушить ее. Джиллиан, мечтая, чтобы ее блаженство длилось не только одну брачную ночь, решила прекратить дальнейшие обсуждения, а утром, когда муж будет в менее воинственном настроении, узнать, кто желает ему зла. По ее расчетам, Ноубла, несомненно, обрадует, что ее интересует его самочувствие, и, несмотря на свое прежнее заявление, он удовлетворит ее жгучее любопытство. Она довольно улыбнулась, когда Ноубл издал в ответ на ее попытку ободрить его неясный гортанный звук: видимо, он был преисполнен благодарности за ее нежное внимание к нему.
– Мадам, – Ноублу наконец удалось разжать челюсти и произнести несколько слов, – чтобы я впредь не слышал от вас упоминания об этой чертовой простыне! Прошу вас даже из самых лучших побуждений никогда не возвращаться к этому вечеру. Забудьте об этом дне! Выбросьте его из головы! Сотрите из памяти! Я не желаю, чтобы мне когда-нибудь снова напомнили об унизительных событиях, связанных с одним из самых отвратительных дней моего существования!
Образ мускулистогр, натренированного, совершенно обнаженного тела мужа, прикованного к кровати, возник перед глазами Джиллиан, и у нее появились сильные сомнения, что она сумеет выбросить из памяти такую пленительную картину. К тому же она не была уверена, что захочет когда-нибудь ее забыть, так что его приказ забыть все представлял некоторую трудность для Джиллиан. Однако сейчас перед ней был разъяренный, как бык, ее муж. Он стоял, расставив ноги и упершись в бока сжатыми кулаками, и его поза ясно показывала, что прямой отказ повиноваться для нее неприемлем.
– Итак, миледи? Я жду.