- Да ничего особенного, - ответил, пожав плечами, Доминик. - У кого-то появились деньги, вот он и устраивает пир. Завтра они продадут лошадей, а сегодня празднуют встречу старых друзей. Мой народ живет от пачивы к пачиве. То сидят на хлебе и воде, то пируют вовсю. Они не заботятся о хлебе насущном. Радуются тому, что Бог пошлет.
Несмотря на то, что Кэтрин провела с цыганами уже не один месяц, она так и не поняла, почему они живут именно так.
- Ты возьмешь меня на праздник?
- С удовольствием, - с улыбкой ответил Доминик.
Они распаковали вещи. Перса ушла навестить старых друзей. Аромат сгорающих в костре сосновых поленьев ласкал обоняние, над огнем на железных треножниках кипели котлы, а собаки терпеливо ждали костей и объедков.
Сегодня в таборе царила атмосфера легкости и ожидания праздника, чего Катрин не замечала раньше. Может быть, каменные стены Систерона действовали на цыган угнетающе, может, дело было в погоде? Заметила Кэтрин и то, что вместе с унынием и мрачностью цыгане сбросили зимнюю одежду, сменив заношенные ситцы на яркие шелка, нацепив золотые браслеты и монисто.
Подошел Доминик с серебряной серьгой в ухе, в черных, заправленных в сапоги бриджах и расшитой золотом безрукавке. Он неотразим. Если грудь Вацлава поросла густыми черными волосами, то у Доминика грудь была почти совсем чиста и глянцевито-мускулиста. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до упругих бугров, почувствовать их твердость. Руки его, мощные, с развитыми мышцами, наливались силой, а живот был плоским и твердым.
Поняв, что Доминик заметил ее восхищенный взгляд, Кэтрин вспыхнула и опустила глаза. Доминик подошел ближе, взял ее за подбородок, вынудив посмотреть ему прямо в глаза.
- Вижу, я тебе в таком виде нравлюсь, - сказал он.
Потом протянул ей маленькие золотые монеты с отверстиями:
- Держи, вплети их в волосы.
Кэтрин молча взяла монеты.
Она заметила, что Перса и другие женщины табора украшают себя куда более броско: одевают по нескольку золотых и серебряных браслетов на руки, оборачивают талию, словно поясом, золотыми цепями.
- Цыгане всегда так бедно одеты, и в то же время у них так много золота, - сказала Кэтрин, когда они с Домиником шли к соседнему табору, где уже вовсю гремела музыка.
Все пространство перед повозками занимали черные звезды шатров. Запах чеснока метался с сигарным дымом и тонким мускусным ароматом. У одного из костров несколько чернобородых мужчин, сидя на корточках, курили самокрутки.
- Они любят золото за его красоту и блеск. Деньги мало что для них значат.
Доминик улыбнулся.
- Когда звонкая монета кончится, они облапошат первого же попавшегося гаджио и получат еще. Завтра я покажу тебе, как это делается,
- Ты собираешься что-то украсть?
Доминик улыбнулся.
- Было время, когда я этим занимался, но теперь - нет.
- Почему нет?
- Потому что мне это не надо и потому что я умею это делать. Больше мне не надо ничего себе доказывать.
Кэтрин не могла бы с уверенностью сказать, что поняла его ответ, по переспрашивать не стала.
Играла музыка. Кэтрин заметила молодую танцующую пару, а напротив них у костра сидели старый Джозеф и его жена Зинка, громадный живот которой покачивался в такт мелодии. Стоявшая рядом Медела из-за большого живота казалась почти такой же грузной, как свекровь. Кэтрин помахала им рукой, и Доминик улыбнулся.
- Вот видишь, у тебя появился еще один друг.
- Еще один? А кто же первый?
- Я, конечно, кто же еще?
"М-да, скромности ему не занимать", - подумала Кэтрин. Ну, хорошо, пусть сегодня он будет ее другом, а завтра посмотрим.
Доминик принес Кэтрин кружку с хмельным напитком с приятным анисовым запахом. Пастис - называют его деревенские жители южной Франции. Кэтрин с удовольствием глотнула обжигающей жидкости.
- Говорят, хорошая брага получается из воды и цыганских скрипок, - весело заметил Доминик, глядя на покачивающуюся в такт музыке Кэтрин.
Один из музыкантов играл па скрипке, а другой на цимбаломе, инструменте, напоминающем маленькое пианино без крышки, и видно было, как маленькие молоточки ударяют по струнам.
Рука Доминика легла ей на талию, но пастис притупил бдительность, и близость Доминика больше не казалась такой пугающей. К тому же музыка была просто волшебной, и Кэтрин против своей поли начала пританцовывать. Один танец сменял другой, ноги девушки уже отбивали ритм, ладони хлопали в такт, глаза сверкали.
Не замечая того, что делает, Кэтрин приподняла тяжелые волосы и уронила их на плечи. Не сразу заметила она, что Доминик смотрит на нее блестящими влажными глазами. Он отпустил ее и, не отрывая от нее взгляда, отошел в круг, к танцующим цыганам. Друзья обступили его, стали бить по плечам, называя пралом, братом, но он, казалось, не замечал их.
Закинув за голову руки, он стал притопывать в такт музыке. Его глаза, черные и блестящие, ни на миг не отпускали ее. Во взгляде этом, казалось, хранится память о каждом их касании, о каждом поцелуе, и, словно эхо в горах, тепло его взора, отражаясь в зеленой глубине глаз Кэтрин, усиливалось, готовое спалить ее дотла. Он то шел вперед, то отступал, то отвергая, то маня.
Когда он протянул ей руку, Кэтрин была уже готова идти к нему, но помешала Яна. Цыганка, выставив вперед полные груди, засмеялась, глядя в лицо Доминику, повела плечами. И Кэтрин узнала, что такое ревность. Сжав кулаки, она повернулась, чтобы уйти, но не успела сделать и двух шагов, как Доминик обнял ее.
- Пошли, - сказал он тихо, - я с тобой хотел танцевать.
- Но я не умею…
- Доверься своему телу, - шептал он, ведя ее в круг.
А как же Яна? Кэтрин искала цыганку глазами. Как только Доминик втолкнул ее в круг, она заметила Яну.
Та стояла рядом с Вацлавом, и в глазах ее пылала такая ненависть, что, наверное, она могла бы испепелить Кэтрин взглядом. Доминик, словно не замечая бывшей возлюбленной, шел на Кэтрин в медленном чувственном танце, откинув назад голову.
Кэтрин взглянула на Яну. Та ехидно улыбалась, предвкушала, видимо, позор гаджио - она и танцевать-то не умеет, И Кэтрин назло сопернице, подхватив юбки, пошла в круг. Пусть она не училась их танцам, но она наблюдала за танцующими весь вечер, и сейчас, закрыв глаза, заставила себе выкинуть все из головы и слушать ритм музыки. Тело ее подчинилось страстному призыву скрипки. Кэтрин подняла руки, тряхнула головой. Зазвенели монетки в волосах. Кэтрин начала двигаться так, как двигался Доминик. Она, как он, покачивалась, как он, притопывала, как он, хлопала в ладоши. Минута, другая - и люди вокруг стали лишь пестрой стеной, водоворотом ярких красок. Все ее внимание приковывал мужчина напротив. Танцевал он превосходно. Двигался легко, грациозно. Казалось, будто не скрипка играет, а его тело смеется, стонет - звучит. Он взлетал и опускался на землю, приближался к Кэтрин и отдалялся от нее. Вот он оказался рядом, совсем рядом. Доминик подхватил ее на руки. И Кэтрин полетела. Все закружилось: земля, небо, деревья, люди, - и исчезло. Катрин видела только Доминика, его одного. Она танцевала в каком-то странном забытьи. Кроме Доминика, музыки и огня, не было никого и ничего. Руки ее сами пробегали по груди, касались шеи в старом, как мир, приглашающем жесте. Она едва сознавала, что делает.
Кэтрин понятия не имела, сколько продолжался танец. Казалось, всего мгновение кружились они в объятиях друг друга - и вдруг все кончилось. Тут же Доминик подхватил ее на руки и понес к своему костру. Когда они оказались около вардо Доминика, он опустил ее на землю.
Прижатая к нему Кэтрин чувствовала его возбуждение, его твердую, вжимавшуюся в ее тело плоть.
- Я хочу тебя, - сказал он, и глаза его горели. - Я не видел ни одной, которая бы танцевала так, как ты, и не хотел еще ни одну, как хочу тебя.
Он поцеловал ее, и тело ее охватила странная легкость. Его поцелуй был смелый, жесткий и требовательный, поцелуй - продолжение той лихорадки, что владела ими в танце. Кэтрин застонала. Доминик накрыл ладонью ее грудь, лаская сквозь ткань сосок. Язык его проник в глубь ее рта, заполнил его собой.
Она хотела обнять его, коснуться его мускулистой груди, отдаться его ласкам. Она хотела прижаться к нему сильно-сильно, слиться с ним, чтобы между ними никто и ничто не стояло.
Но она отстранилась.
- В чем дело? - спросил он хриплым шепотом.
Кэтрин прерывисто дышала.
- Неужели твое слово ничего не значит?
- Что? О чем ты говоришь?
Доминик коснулся рукой головы, словно стараясь прийти в себя.
- Пойдем в вардо? Ты боишься, что нас кто-то увидит?
Он протянул к ней руки, но она увернулась.
- Я говорила тебе, что этого не будет. Ты думаешь, я дура? Ты думаешь, я не понимаю, к чему это приведет?
Глаза Доминика по-прежнему блестели, но выражение их изменилось.
- К постели, Катрина. Туда, где мы оба хотим оказаться.
- Ошибаешься, Доминик. Может, ты этого и хочешь, а я - нет.
- Не притворяйся. Ты хочешь этого так же сильно, как и я.
Господи, как же он прав!
- Нисколько не хочу.
Кэтрин отвернулась, и взгляд ее упал на плеть, висящую на стене вагончика. Сняв ее с гвоздя, Катрин протянула ее Доминику.
- Ты сказал, что если мы ляжем вместе, то это произойдет не под угрозой порки. Так вот, ты можешь только заставить меня. Если ты этого добиваешься - сделай это сейчас.