– Или укорила попа или чернеца смехом?
– Нет.
– Или попа бранила? Или выгнала нищего из дома своего?
– А если из дома на двор выгнала, то – грех? Зело вшив калика перехожий был. Скнипы так и ползали в голове. Скаредьем воняло.
– А со двора не выгнала?
– Нет, он под навесом с холопом спал, хлеба ему вынесли.
– Тогда грех невелик.
– А с другой стороны, – задумалась Феодосия, – это ведь Господь наш в образе нищем мог по земле идти?
– Истинно! – согласился отец Логгин. – Чтоб нас проверить: достает ли любви к ближнему?
– Тогда грех был калику перехожего во двор гнать?
– Тогда – грех.
– Ой, вспомнила. Тот нищий потом на торжище кошелек украл и деньги пропил. Ему пуп вырвали да на древо повесили. Значит, не Господь то был. Он бы красть не стал. Выходит, не согрешила аз?
– Ну, выходит, что не согрешила, – несколько притомившись, согласился отец Логгин.
– Слава Богу!
– Или в церковь из-за блуда или пития не пошла?
– Нет.
– Или ударила кого по лицу?
– Нет-нет…
– Или била сироту без вины? Или пихнула человека в кал? Или изгваздала в кал чужое платье из зависти или для посмешища? Или в пост пировала с пляскою и гуслями? Или срамила попадью? Или опоздала на церковную службу из-за лени или сна ради? Или говорила хульные слова? Или в рост деньги давала? Или гнев держала на кого?
– Грешна, отче, держала гнев.
– Ну, сколь долго держала гнев, столько и поста.
– Час, значит, поститься?
Отец Логгин обдул испарину со лба.
– Час, – наконец порешил он. – На кого гнев-то держала? Впрочем, не говори… Бог и так видел.
– Неужели, отче, Господь и за кошками следит?
– За всякой тварью… Или зажгла ты дом либо гумно? Или душу погубила?
– Юда сын Ларионов внове рекши: "Ах, сгубила ты, Феодосия, мою душу!"
– Это не в счет. Это раб Божий Юда изрекши аллегорически.
– Вроде как лжу?
– Для лепоты словесов.
– А-а!
– Или блудила с Юдой?
– Нет-нет!
– Или с рабом либо с холопом была в соитии?
– Ни Боже мой! А жалко мне иной раз рабов. Разве Акулька виновата, что муж ея, Филька, Акулю вместе с чадцами и избой за деньги батюшке моему продал? Деньги все пропил в корчме за седьмицу либо за две!
– Так уж Богом заведено, что одни в услужении других. Разве мы сами не рабы вечные царя нашего Алексея Михайловича? Холопы мы государя нашего светозарного и тому с ликованием радуемся. А государь Алексей Михайлович тоже раб – раб Господа нашего. И смиренно рабство сие принимает.
– А может, в каких землях нет холопов? – спросила Феодосия.
– Сие невозможно. Кто тогда рабскую работу будет выполнять? А ежели кому зело тяжкий холопский труд и выпал, так то испытание от Бога. Бог тяжелее всех испытывает то чадо, которое больше всего любит и которому хочет добра. Акулину Господь возлюбил и наслал ей испытание, говоря тем самым, что мужа, данного Богом, она должна поддерживать во всех его лишениях. Бьет Акульку муж?
– Бьет, – вздохнула Феодосия.
– А ты ей скажи, мол, ударит муж по одной щеке – подставь другую. Потому и дана жена мужу, а не наоборот. Против мужа только тогда жена может роптать, когда искушает на блудный грех в пост либо блудит не в естество. А се… Или забрала у кого что? Или клялась криво? Или украденное не возвратила? Или в церкви смеялась?
– Грешна, отче. Только что с тобой, господин мой отче, смеялась над Африкией.
– Гм… Хм… Каюсь, Господи! Или оклеветала кого? Или в церкви не достояла до конца службу? Или в сон веровала? Или истолковала его?
– Аз, отче, сон не толковала, ей-Богу! И не веровала в него. Да только он все равно сбылся!..
– Поста тебе – день. Или плюнула на лицо кому или в рот?
– Грешна, отче. Зотейка изгваздался сажей, так плюнула ему на ланиты и оттерла.
– Сие не грех. Сие без злого умысла.
– И то ладно.
– Или, объевшись или опившись, блевала?
– Нет.
– Творила игры нечистые?
– Грешна, отче. В святки однажды с подружкой нагая на снег выбегала – гадала на жениха.
– А за такие игры будет тебе женихом черт! Вскочит в твое естество женское, станут потом черти его оттуда кочергой доставать! Восемь дней тебе за это есть капусту с водой.
– Да, отче.
– Или ходила в мужском портище?
– Грешна: сапоги брата напялила – до матери в амбар добежать.
– Сие невелик грех. Или, сблудивши, забыла умыться? Или давала зелья мужу для присушки? Или смывала молоко с персей медом и давала мужу?
– Ни единожды.
– Отца и матерь била или лаяла? Испортила ниву чью или скотину? Или напилась без памяти и блуд кто творил с тобой? Или взирала на кого с похотью? Вкладывала ли язык свой мужу в уста, по-другому говоря, целовалась ли с похотью?
– Нет.
– За груди ласкать давала ли?
– Нет-нет.
– Взирала ли на святые иконы с помыслами нечистыми?
– Никогда!
– Грешила ли частым обмыванием банным?
– Грешна, отче. Обмылась в бане в субботу, а десяти дней не прошло, как сродственница приехала, так я и с ней еще в бане обмылась.
– Часто обмываться в бане такое же излишество, как чревоугодие. Не телом мы грязны, а душой! О чистоте души чаще мысли, а не о том, чтоб пазухи без нужды обмывать. Блаженные Божьи люди, юродивые, на навозном гноище спят, струпьев не омывают, а Господу приятны! А что толку, что иная жена сладкое воние, – отец Логгин покрутил носом, – медовое испускает, если она тем самым на грех мужей искушает? Христос в воды входил, только чтобы окреститься. Да ноги омывал после многотрудной дороги. А наши жены так и плещут водицу ушатами! Так и бродят взад-вперед с пустыми почерпалами!.. Ты омойся в канун светлого праздника, как на тот свет преставиться время пришло – омойся, перед таинством брака мытье – не грех. А ведь у наших жен, как ни глянь – все из бани дым коромыслом!
– Истинно, отче, – смиренно ответила Феодосия.
– А с бани все и начинается… Римская империя сколь могуча была, а взяли моду их патриции решать дела в банях, термах по-ихнему, по-римски. А где баня, там, известно, и блуд, и грех содомский. И рухнула империя!
– Ой, батюшки! Из-за бани?! Али сваи подгнили?
– Все прогнило насквозь!
– Спаси и сохрани…
– А ты, Феодосия, теперь как в баню пойдешь, так и вспомни Римскую империю.
– Непременно, отче, помяну их, грешных.
– Или ложилась на живот на землю?
– Одиножды только, – призналась Феодосия, – в норку мышиную хотелось взглянуть. Уж больно интересно мне стало, как там, у мышей, хоромы подземные устроены? И кладовочки, небось, есть, и спаленки?
– Разглядела? – с неподдельным интересом спросил отец Логгин.
– Нет, зело темно в норке было.
– То не с похотью, то не грех, – успокоил отец Логгин. – Говорила другому про его срамоту?
– Золовке внове сказала: ох, Марфа, отъела ты гузно! А батюшке в сердцах рекши, мол, хозяйство вести не мудями трясти.
– И что же он? – заинтересовался отец Логгин.
– Огрел меня поперек спины поленом.
– Верно содеял! А подсматривала ли ты чужую срамоту в бане, либо тайно, либо во сне, либо у сирот?
– Аз, отче, не подсматривала, так ведь он так в глаза и лез! Леший, говорю, черт, ты ведь мне око елдой своей кривой выколешь! А он знай себе ржет…
– Ладно-ладно, после доскажешь, – замахал дланью отец Логгин. – Замолвила ли срамное слово ради похоти?
– Нет.
– Не мочилась ли, не стыдясь мужчин?
– Ой, нет.
– Хватала ли чужого мужа за лоно?
– Да и своего-то не хватала…
– Добро… Прикладывала ли бороду чью или голову к сраму смеха ради?
– Нет, отче, как можно?
– Хулила ли жениха или невесту?
– Жениха хулила. Брат мой женился и перед самым пиром рекши: добро бы у невесты манда, как у тещи, была широка. Прости мя, Господи! Я брата и похулила за такие бесстыжие словеса.
– Ну то не грех. Или обругала хромого, кривого или слепого? Или мертвеца грабила?
– Ох, отче, я их боюсь, мертвых-то…
– Смерти не надо бояться, ибо душа наша бессмертна.
– Да у нас тут бродил по Тотьме один… Помер, а все приходил потом ночами глядеть, не путается ли жена с кузнецом? Спаси и сохрани!
– Ладно-ладно, больно ты говорлива.
Отец Логгин повспоминал еще вопросы кающимся, но более ничего не припомнил. Переведя дух, отче смиренно приказал:
– Поклонись, чадо, и покайся разом во всех грехах, вольных и невольных.
– Отче мой господин, – радостно произнесла Феодосия, покаявшись, – как же мне на душе теперь благолепно! Словно зарница летняя всю меня осветила… Никогда еще каяться мне так приятно не было… Какой же ты, отче, книжный, краснословный… Сколько было у меня покаяний, а это – самое светозарное. Отродясь отец Нифонт так душеньку мою не очищал многими вопросами.
– Что же многоуважаемый отец Нифонт у тебя вопрошал? – зардевшись от удовольствия, поинтересовался отец Логгин.
– Да бывалочи спросит: "Ну что, Феодосия? Девства еще не растлила?" Да с тем и отпустит.
Отец Логгин звонко сглотнул.
– Так ты разве не мужатица, а девица нерастленная?!
– Истинно, отче.
– И с мужем не была?
– Что ты, отче?!
– И сколько тебе лет?
– Пятнадцать.
– Так зачем же ты?.. Так почто же ты на вопросы мои отвечала, которые для жен предназначены?