Когда однажды утром из ворот поместья выехал экипаж и повез молодого графа в Лондон, старик Вилкинс только горестно вздохнул. Эх, господин! Даже не попрощался. А ведь когда-то его искрометного обаяния, его улыбок хватало даже старому смиренному слуге… Раньше, бывало, перед отъездом в Лондон его светлость всегда дружески похлопывал камердинера по плечу и говорил что-нибудь вроде: "Ну, прощай, старый сатир. Пора в столицу - слегка повеселиться! Смотри, хорошенько следи тут за всем и не вздумай обесчестить миссис Фланель…"
Это была их старая шутка - ни для кого не было секретом, что овдовевшая экономка пыталась заманить Вилкинса в супружеские сети, но тот всегда отчаянно упирался.
Когда пыль от колес отъехавшего экипажа улеглась, Вилкинс ковыляющей походкой вернулся в дом. Он, казалось, разом постарел. В холле слуга остановился перед портретом покойной графини. Ах, госпожа, госпожа… Были бы вы живы, уж вы бы наставили молодого хозяина на путь истинный!
Приехав в Лондон, Эсмонд прямиком направился в свою резиденцию в Сент-Джеймсе, что неподалеку от дворца. Он хотел немедленно увидеться с Арчи и сразу же отправил посыльного на площадь Шарлотт, но оттуда пришло известие, что господин Сент-Джон все еще в Шотландии.
Тогда Эсмонд, не раздумывая, направился в кофейню "Уайтса", где частенько собирался лондонский beau monde, чтобы посплетничать и поиграть в карты.
В ту пору табак только-только входил в моду. Когда Эсмонд вошел в зал, дым висел там сплошной завесой. Голоса играющих смолкли как по команде, стоило им заметить высокого юношу в черном с необычайно бледным лицом.
Многие знали его и сердечно приветствовали. Кто-то допустил ошибку, начав высказывать ему свои соболезнования по поводу утраты, и был тут же сурово поставлен на место:
- Благодарю вас за участие, сударь, только я в нем не нуждаюсь, - сухо сказал вновь прибывший.
Доброжелатель пожал плечами и отошел. Эсмонд обвел всех прищуренными, как у рыси, глазами и сказал:
- Как насчет того, чтобы сыграть со мной партию?
Никто ему не ответил. Все были достаточно наслышаны о его буйном помешательстве на почве безвременной смерти любимой невесты. Эсмонд повторил, уже более нетерпеливо:
- Ну так, кто со мной сядет?
Наконец к нему подошел высокий, черноглазый, богато одетый мужчина в модном парике с косичкой. Улыбаясь, он предложил графу свои услуги.
- Сыграем наудачу, Морнбьюри.
Эсмонд поднял на него пристальный взгляд. Он отлично знал, кто перед ним - Филипп Сентилл, баронет. Они никогда не были друзьями, хотя часто встречались в игорных домах и кофейнях. У Сентилла были жена и сын, которых он скрывал от общества в поместье Риксам, в Суффолке, где была его фамильная усадьба. Нельзя сказать, чтобы он слыл примерным семьянином. Скорее его можно было застать где-нибудь за карточным столом или под руку с модной лондонской красоткой. Его обожали дамы из высшего света. Именно эта его черта послужила поводом для раздоров между ним и Эсмондом. Однажды, пару лет назад, они даже подрались из-за женщины на дуэли, - впрочем, в большей степени это был вопрос чести. Эсмонд одержал победу, а Сентилл, несмотря на то, что получил лишь царапину, выронил шпагу, и правая рука его почти на полгода вышла из строя. В память об этом событии на ней остался длинный шрам. Эсмонд недолюбливал Сентилла, да и тот все никак не мог простить ему той победы. На людях, впрочем, они вели себя вполне вежливо, хотя и сдержанно.
Случись это в другой раз, Эсмонд ни за что не сел бы играть с ним, но сегодня у него было такое чувство, что его пытаются дразнить, - разве не об этом говорила издевательская ухмылка на лице Сентилла? Может, этот тип думает, что он побоится сесть с ним за стол?
- Благодарю, Сентилл, - сказал Эсмонд и прошел к столу.
Остальные собрались вокруг.
К полуночи толпа зрителей заметно выросла. Воздух так уплотнился, что игроки сняли пальто, галстуки и расстегнули жилеты. По щекам Эсмонда стекал пот. Лицо его выглядело болезненно - все еще сказывались последствия длительных возлияний. Сентилл по-прежнему улыбался той злобной ухмылкой, которая пробуждала в Эсмонде почти мальчишеский задор.
Как бы там ни было, Эсмонд выигрывал. Горка золотых монет рядом с ним неуклонно росла. А вот Филиппу Сентиллу явно не везло. В конце концов, ухмылка исчезла с его лица, и он в ярости сощурил черные как уголь глаза.
В час ночи Эсмонд бросил колоду на стол и поднялся.
- Сдается мне, ты основательно продулся, Сентилл, - удовлетворенно сказал он.
Оба они за время игры изрядно выпили. По Эсмонду это было почти незаметно, но Филипп от выпитого едва ворочал языком.
- Везет же тебе, Морнбьюри… - сквозь зубы процедил он.
- Я бы этого не сказал, - ответил Эсмонд, застегивая жилет.
- По крайней мере, в картах и на дуэлях… - насмешливо добавил Сентилл. - Вот разве только с женщинами… - Он развел руками.
Все недоуменно застыли. Кто-то за их спинами прошептал:
- Чтоб ему пусто было, этому Сентиллу! Болтает невесть что…
- И на какую женщину ты намекаешь? - ледяным тоном спросил Эсмонд.
Филипп уже встал. Его парчовый жилет был залит вином, а парик покосился. Вид у него стал весьма неприглядный. Внезапно ненависть к Эсмонду, которая до этого тлела где-то внутри, вспыхнула с новой силой. Шрам на руке Филиппа покраснел. Так и задавил бы этого выскочку, чтоб не лез вперед него!
- Да ни на какую, Морнбьюри. Я говорю вообще, так сказать, о твоих матримониальных видах на будущее. Ведь на этом дело не кончится. Еще какую-нибудь несчастную приведут королеве на заклание, а тебе - в жены. Можно считать, что дочка Шафтли счастливо отделалась!
Эсмонд поначалу даже не понял сказанного и в недоумении уставился на своего недруга. Нет, это было не просто бестактное заявление, даже не просто оскорбление, - это была насмешка над памятью Доротеи! С поистине звериным рыком Эсмонд опрокинул стол. На пол полетели вперемешку карты и стаканы с вином.
- Ты слишком далеко зашел, Сентилл. Защищайся! - От гнева Эсмонд с трудом выговаривал слова.
Сентилл потянулся к своей шпаге.
Кто-то из старших тронул Эсмонда за плечо.
- Послушай, Морнбьюри, не лучше ли отложить выяснение отношений? Вы оба слишком пьяны… - начал он.
Но Эсмонд оттолкнул его и со стальным блеском в глазах ринулся на Сентилла.
- Ты позволил себе упомянуть всуе святое для меня имя и гнусно насмехаться над моей утратой! За это, Сентилл, ты заслуживаешь смерти! И я убью тебя!
Присутствующие расступились. Эсмонд и Филипп сняли жилеты и остались только в рубашках и брюках.
Дуэль получилась стремительной и короткой. Эсмонд дрался несравненно лучше, но на этот раз ему было мало обезоружить противника - он вонзил в его горло шпагу. С захлебывающимся криком Сентилл повалился на пол, и к разводам от вина на его рубашке добавились огромные пятна крови.
Свидетели происшедшего заговорили все разом:
- О Господи, ты убил его, Морнбьюри…
- Что теперь будет?!
- Что будет, когда это дойдет до королевы?..
- Конечно, Морнбьюри просто вздорный юнец, но и Сентилл тоже хорош - нечего было дразнить его…
Эсмонд не отрывал взгляда от только что убитого им человека. Почему-то эти остекленевшие глаза и мраморная бледность щек воскресили в нем печальные воспоминания о Доротее, лежащей в гробу. Ужас охватил его - нет, он не хотел лишать Сентилла жизни… Эсмонд поспешно обтер шпагу, накинул пальто и вышел. Никто не пытался его остановить.
Теперь Эсмонд окончательно протрезвел. Ветер обдувал его посиневшее, как у мертвеца, лицо, но не в силах был загасить пожар, бушующий у него в душе. В отчаянии он стучал кулаком себе по лбу.
- Господи, Господи, что же я натворил! Зачем мне теперь жизнь…
Дома он разбудил одного из слуг, приказал оседлать лошадь и, не переодеваясь, поскакал по Мэллу в сторону окраин. Выехав за пределы Лондона, Эсмонд пустил лошадь галопом. Он несся как сумасшедший, пытаясь в бешеной скачке совладать со своими чувствами. Но, проскакав в таком темпе пару миль, лошадь вдруг споткнулась и сбросила его. Эсмонд запомнил только, как перелетел через седло, после чего погрузился в черноту. Лошадь поскакала дальше одна.
Эсмонд пролежал без сознания до самого рассвета. Из раны на голове сочилась кровь.
Там его и нашли двое монахов-доминиканцев из Клемфорда, которые вышли поутру на рынок. Этот небольшой монастырь располагался на берегу реки и являл собой один из последних оплотов римской католической церкви, оставшихся в Англии со времен Реформации. У нынешней королевы он был не в чести.
Монахи приютили Эсмонда и устроили его в одной из келий. Почти сутки он не приходил в себя, и они тщательно за ним ухаживали.
Тогда он еще не знал, что проведет в этом монастыре долгих шесть месяцев…