Главным "сокровищем" является, конечно, его книга. Этот предмет служит ему чем-то вроде тотема, обеспечивающего зону безопасности, где он ищет укрытия, когда чувствует себя расстроенным или испуганным".
"27 мая 1893 года.
Сегодня познакомили Ч. О. с домашними животными. Результаты интригующие, но эксперимент окончился досадной неудачей. Вест впустил Ванду (нашу кошку) в комнату 4.0., немедленно закрыл дверь и присоединился ко мне у "глазка". После первой встречи – никакой реакции. Обнюхали друг друга и разошлись. Полное равнодушие с обеих сторон.
Затем кошка была удалена, и в комнату впущен Гектор (наш гончий пес). Мгновенная заинтересованность и восторг с обеих сторон! Не прошло и двух минут, как Ч. О. и Гектор повалились на пол и принялись резвиться подобно паре щенков. Шутливое рычание, борьба, покусывание. Ч. О. растянулся на спине и позволил Гектару себя "' потрепать: прыгать себе на живот, жевать свои волосы, лизать ноги, руки, лицо.
Наблюдение: 4.0. умеет издавать осмысленные звуки (но не слова) и смеяться.
Увы, эксперимент дал осечку. Гектор (помесь гончей с ищейкой) учуял наше убежище, когда они в пылу возни опрокинули тяжелое кресло, маскировавшее "глазок". 4.0. заглянул в "глазок" и увидел меня. На его лице отразилось изумление, потом глубокое смущение. Он даже покраснел! В чрезвычайном волнении прошелся по комнате, бросая гневные взгляды на "глазок". Потом передвинул комод и загородил отверстие.
Весьма любопытна и заслуживает особого внимания способность самостоятельно разрешать задачи. Тем не менее надо признать, что разоблачение нашего тайного наблюдательного пункта является горькой и досадной потерей".
– Вот ты где, Сидни!
Сидни чуть не подскочила от неожиданности: поглощенная чтением заметок, она не слышала, как дверь открылась и ее отец вошел в кабинет.
– Папа, я только что… я как раз собиралась перепечатать эти записи… я только…
Она смущенно умолкла. Ей не полагалось читать старые заметки отца, в ее обязанности входила перепечатка последних наблюдений и их подшивка в два особых журнала: личные отдельно от официальных, которые ему в свое время предстояло передать декану факультета Слокуму. И зачем только она начала оправдываться? Отец все равно никогда не замечал, что она делает, а если бы и заметил, для него это не имело значения.
– Вот, – кратко сообщил он, выложив на стол перед ней еще одну пухлую папку с бумагами.
– Их тоже надо перепечатать?
– А? Угу.
Он был уже у нее за спиной и что-то искал на книжных полках. Сидни встала из-за стола, нахмурившись и не зная, с чего начать. Ее обуревали противоречивые чувства.
– А что случилось с мистером Смитом? – спросила она.
– Смитом?
– Вашим секретарем. Тем, кто перепечатывал все ваши записи, пока я была в Европе.
– А-а, Смит. Я его уволил.
– Почему?
– Что?
Профессор Винтер наконец-то удостоил ее вниманием: развел руками и улыбнулся своей доброй детской улыбкой, от которой в комнате стало как будто светлее.
– Потому что ты вернулась, – объяснил он и вновь обратился к поискам нужной книги.
Сидни возмущенно покачала головой, глядя ему в спину. "Просто скажи "нет", – тысячу раз советовал ей Филип. – Ты больше не ребенок. Сил. Зачем ты позволяешь ему себя использовать?" В данном случае, решила Сидни, причин тому две. Первая: по привычке. Вторая: из-за Человека с Онтарио. Она умирала от желания узнать о нем побольше.
Ее отец нашел, что искал на книжной полке, и прямиком направился к своему письменному столу. Сидни поспешила убраться с дороги, пока он не налетел на нее: разумеется, по рассеянности, а не от грубости. Его тонкие, развевающиеся на ходу седые волосы отросли и выглядели неряшливо. Очевидно, никто их не подстригал с тех пор, как сама Сидни делала это в последний раз еще в феврале. Он уселся в свое кресло, уже забыв о ее присутствии.
Она еще с минуту понаблюдала за ним, невольно улыбаясь. У него был высокий умный лоб, голубые глаза за толстыми стеклами пенсне вечно смотрели куда-то в пространство. Он выглядел на все свои шестьдесят лет – бледный и худой до болезненности. Ничего удивительного: львиная доля его физических сил тратилась на умственную работу. На нем был старый выношенный сюртук, протертый на локтях чуть ли не до дыр, и клетчатые брюки, мешковатые и лоснящиеся на коленях. Хорошо хоть сорочка чистая. Тетя Эстелла не переставала ворчать, что, если он вдруг заблудится на улицах Чикаго, его тут же непременно арестуют за бродяжничество.
Сидни подумала, что небрежность отца в собственных привычках в какой-то степени искупает его слепоту по отношению к маленьким слабостям окружающих: вот сейчас, к примеру, он не обратил никакого внимания на ее новое платье, на прическу, которую она изменила в последнее время. Разве можно было упрекнуть его за невнимание к подобным мелочам в других людях, когда он был не в состоянии подобрать пару носок по цвету для самого себя? Он, без сомнения, ухитрился поднять расхожее представление о "рассеянном профессоре" на новую и недосягаемую высоту.
– Скверный день, – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к дочери. – Ничего не добились. Он освирепел. Все без толку. Предварительный доклад провален. Дурацкое положение. То-то Слокум порадуется. Теперь все ясно.
Сидни давно уже привыкла к его отрывистой и загадочной манере выражаться. Отец не разговаривал, а как будто диктовал краткие заметки. Все его студенты обожали его пародировать. В детском и подростковом возрасте Сидни отчаянно стеснялась отца, но, слава богу, ей наконец удалось это преодолеть. Зато смущение до сих пор преследовало Филипа, а с недавних пор начало мучить и Сэма.
–Папа?
– Гм?
– Это правда, что они держали Человека с Онтарио в клетке, когда его привезли в университет?
– А? Да, когда рана зажила.
– Зачем?
– Потому что он неоднократно пытался бежать.
– Да, но в клетке!
– Он пугал людей. Никто не знал, что с ним делать.
– Но…
– Задним умом понимаешь, что это варварство, но что было делать? Мальчик совершенно запаршивел: вши, блохи, бог знает что еще. Пришлось обрабатывать его щелоком. Были у него и внутренние паразиты – ему давали рвотные и мочегонные. Зубы хорошие, здоровые, но в паре задних коренных появились дырки – так пришлось усыпить его веселящим газом, чтобы поставить пломбы. Это его травмировало. Когда подстригали волосы, пришлось его держать. В общем, напугали до полусмерти. Просто позор.
– Не говоря уж о том, что его подстрелили, – сухо заметила Сидни.
Неудивительно, что он не желал с ними сотрудничать. Им повезло, что он их не покусал!
– Что вы собираетесь с ним делать? Что с ним будет, если он так и не заговорит? Профессор Винтер откинулся в кресле, сложив руки на впалой груди. Его затуманенный взгляд стал еще более рассеянным и далеким.
– Мальчик подавлен. Все время вздыхает. Вчера ночью бил ногой в стену – проломил дыру. Мускулы слабеют, он нуждается в тренировке. Ночное видение не такое острое, как раньше. Нюх – тоже. Было время – различал запах побелки на стене, типографской краски, масла для волос. Теперь теряет способность. Уходит в себя. Меланхолия. Тоска по дому. Апатия.
Просто поразительно, подумала Сидни, насколько ее отец наблюдателен и умеет подмечать малейшие детали, когда дело касается действий и реакций его "объекта". Как жаль, что ему не хватает чуткости, когда речь идет о его близких.
– Харли?
Тетя Эстелла стремительно ворвалась в комнату, таща за собой упирающегося Филипа.
– Харли, я требую от тебя полного внимания. Ее брат поднял голову с самым любезным выражением на лице.
– Доброе утро, Эстелла. Филип! Сэм, и ты тут? Сэм прошмыгнул в кабинет последним, стараясь держаться как можно более незаметно.
– Привет, папочка, – пискнул он и немедленно устремился прямо к Сидни.
Сэм заметно нервничал, но его разбирало любопытство, и ему не хотелось ничего упустить.
– Харли, я пришла поговорить с тобой о твоем сыне.
– Гм… – С благодушной улыбкой профессор Винтер перевел взгляд с Филипа на Сэма и обратно. – О котором из двух?
Тетя Эстелла раздраженно поморщилась. Она была на четыре года моложе своего брата, такая же худая и бледная, как и он, с седеющим пучком на затылке, из которого ни один волосок не смел выбиться. Отец вкладывал все свои душевные силы в работу, тетя Эстелла с не меньшей страстью предавалась иному занятию: целью и смыслом ее жизни было занять как можно более заметное место в обществе.
Винтеры отнюдь не входили в число богатейших семейств города, но тем не менее – прежде всего благодаря усилиям и настойчивости тети Эстеллы, а также удачному браку Сидни со Спенсером Уинслоу Дарроу-третьим – они сумели стать равными среди самых влиятельных и привилегированных представителей светской элиты, определявшей, кого стоит, а кого не стоит впускать в свой круг. Тетя Эстелла именно об этом и мечтала: ей хотелось быть на равных с Арморами, Пуллманами, Свифтами и Маккормиками – признанными столпами общества, знакомством с которыми она дорожила больше всего на свете. Сказать, что тетя Эстелла заносчива, было бы явным преуменьшением. С таким же успехом можно было назвать ее брата слегка забывчивым.
– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, чем занимался твой сын прошлой ночью?
У нее между пальцами был зажат рукав Филипа – еще несколько лет назад это было бы его ухо.
– Вместо того чтобы изучать алгебру и геометрию, он чуть было не провалил последний семестр в своем дорогом и престижном колледже. Итак, Харли? Как по-твоему, что он делал вчера?