- Как описавшийся младенец, которого некому переодеть и покачать, - ответил он со смехом.
Это был намек на их первый разговор. Мара решила пропустить его мимо ушей.
- Надеюсь, не из нежелания потревожить меня.
- Благородный рыцарь без страха и упрека, готовый страдать, лишь бы не потревожить уединения дамы? Боюсь, мне такая доблесть не по плечу. Нет, просто лошади забеспокоились.
- И вам пришлось поработать конюхом? - удивленно спросила Мара.
- Я был не один. Лошади являются жизненным обеспечением, средством передвижения и богатством цыган, особенно этого табора. Они разводят и продают породистых лошадей. Да я и сам не люблю путешествовать пешком.
Мара не сомневалась, что у него хватает слуг, чтобы позаботиться о лошадях. Однако он пошел ухаживать за ними сам. Это заставило ее призадуматься. Она считала, что он аристократ до мозга костей, в полной мере наделенный характерным для таких людей пренебрежением к представителям низшего сословия и животным, ко всему, что не имеет прямого отношения к его собственной драгоценной персоне. Но ей было не до размышлений о его личности. Что представляет собой принц как человек, не имело никакого отношения к ее миссии.
- Вы, должно быть… замерзли.
- Уж не предлагаете ли вы меня согреть?
Ей оставалось лишь сказать "да", но сама дерзость вопроса лишила ее решимости. Она торопливо ответила:
- Только поделиться одеялами.
Мара почувствовала слабое движение воздуха, потом его голос раздался совсем близко, словно он опустился на колени рядом с низким ложем:
- Неужели вы не позволите преклонить голову на вашу мягкую грудь, не покормите меня своим молоком и не укачаете перед сном?
- Я не… Я вам не кормилица! - Мара задохнулась не от страха или возмущения, а от какой-то незнакомой сладкой боли в груди.
- Вот и прекрасно, - заметил принц, поднимаясь одним стремительным рывком.
Он откинул край мехового покрывала и скользнул в постель. Мара ахнула и отпрянула от него, потом сообразила, что упускает прекрасную возможность, и замерла. Она чуть было не расплакалась от злости на себя. Надо же было быть такой дурой! Она должна научиться подчинять тело своей воле. Если принц сделает еще одну попытку, если протянет руку и дотронется до нее, она больше не должна отступать. И не отступит. Пошли ей бог сил принять его ласки и ответить на них.
Но он не сделал новой попытки. Его присутствие почти не ощущалось, с таким же успехом она могла быть в постели одна. Меховое покрывало ничуть не натянулось. Он как будто даже не дышал - такая вокруг стояла тишина. Очевидно, он обладал способностью мгновенно засыпать, ни разу даже не перевернувшись. Постепенно Мара тоже позволила своим мышцам расслабиться, ее глаза закрылись сами собой. Дождь, стучавший, не переставая, по стенкам шатра, успокаивал и навевал сон. Одно ее плечо обнажилось, ей стало холодно, и она осторожно натянула повыше меховое покрывало, устраиваясь поудобнее в поисках тепла.
Во второй раз Мару разбудил серый рассвет, проникший в повозку. Она неохотно подняла ресницы, немного потянулась, заглушая невольно вырвавшийся протестующий стон. Все мышцы болезненно ныли, плечо затекло и отказывалось ей служить. Однако не воспоминание о прошедшей ночи, а какое-то странное щекочущее ощущение заставило ее почувствовать, что она в постели не одна. Она повернула голову и уставилась прямо в синие глаза принца.
Он лежал на боку и наблюдал за ней, подпирая голову локтем. Покрывало соскользнуло до пояса, открывая ее взору мощный обнаженный торс. В мягком утреннем свете рельефно выступающие мускулы его широких плеч казались отлитыми из бронзы, на груди курчавились золотые волоски. В его глазах она ясно увидела восхищение, но в их глубоких тенях скрывалось что-то еще, какая-то напряженная мысль, возможно, даже подозрение?!
Пряди темных волос веером разметались по подушке. Прелестное лицо медленно розовело, даже грациозная шея и обольстительные изгибы груди, угадывающиеся под низким вырезом шелковой сорочки, заливались краской. Приоткрытые в удивлении губы, мягкие и влажные, были красиво изогнуты. Но ее рука, лежавшая на покрывале, была стиснута в кулак, а сумрачно-серые глаза под черными бровями и ресницами - настоящие ирландские глаза! - полны тревоги.
Родерик наклонился к ней. Ее шелковистые черные ресницы затрепетали и опустились. Она не сделала попытки отодвинуться. Поцеловать ее сейчас было бы неблагородно, но он оправдывал себя тем, что им движет не только обычное желание. Это легкое прикосновение станет проверкой. Интересно, как она это воспримет: ответит или оттолкнет его?
Мара лежала неподвижно, ее губы были прохладными, поначалу она не ответила на поцелуй, но прикосновение его отозвалось где-то в глубине ее естества. Ее страх отступил, сменился приятным теплом. Она шевельнулась, прижалась губами к его губам и тут же почувствовала легкое касание его языка.
Деннис целовал ее так на балу, засовывая свой горячий и мокрый язык ей в рот. С воспоминанием пришло и растущее ощущение паники. Она толкнула Родерика в плечо и резко отвернулась.
Он сразу же отпустил ее, но не отвел глаза, продолжая внимательно ее изучать. Повязка сбилась за ночь, открыв лилово-багровый синяк на ее виске. Под глазами залегли глубокие тени, тонкая, полупрозрачная кожа теперь пылала румянцем, вызванным каким-то неведомым ему чувством. Вокруг нее витал аромат тайны. Эта женщина, пришедшая к нему под покровом ночи, была не просто дамой, попавшей в беду и забывшей, кто она такая, она казалась ему прекрасной загадкой, которую он должен был разгадать во что бы то ни стало.
Придворные интриги и грызня политических группировок в половине стран Европы были знакомы ему не хуже, чем привычный ход его собственных мыслей. Он научился распознавать опасные подводные течения, и чутье никогда его не подводило. Он знал, что разумнее было бы оставить эту женщину у цыган. Но она уже успела очаровать его своими робкими авансами и мгновенными отступлениями. Что-то в ее глазах смущало его. Она напоминала ему затравленную гончими лань, которую он однажды видел на охоте. В ее глазах светился такой же горький упрек.
- Простите меня, - торопливо проговорил он. - Я не имел права пользоваться вашим бедственным положением.
Насколько было бы проще, если бы он действительно воспользовался положением и овладел ею! Все было бы уже кончено! Горькая и насмешливая улыбка тронула губы Мары и тотчас же пропала.
- Полагаю, вы привыкли просыпаться и… видеть женщину в вашей постели.
- Только не такую, для которой у меня нет имени. Я не знаю, кто вы и чем занимаетесь.
- Я вам сказала…
- Я все прекрасно помню. Это создает некоторое затруднение, не так ли? Я мог бы щелкать пальцами или подзывать вас свистом, но, мне кажется, это было бы неловко для нас обоих. Всякая новая душа, приходящая в этот мир, нуждается в имени, и, как новорожденный младенец, появившийся на свет только вчера, вы можете рассчитывать на крещение сегодня утром. Как же мы вас назовем? "Дорогая" звучало бы слишком банально. "Милый друг" - преждевременно.
- Да, - подтвердила Мара, бросив на него взгляд, полный негодования и испуга.
Она еще не была его любовницей, его "милым другом", и хотя его слова явно были сказаны в шутку, чтобы разрядить обстановку, ее не оставляло опасение, что он догадался о ее тайной цели. Говорили, что он наделен прямо-таки звериным чутьем.
- Может, стоит назвать вас Клер, Каролиной, Клелией или Хлоей? Не всякому дано самому выбрать себе имя.
Велик был соблазн назвать ему свое собственное имя, но Мара не могла себе этого позволить.
- Я не знаю. Зовите меня, как хотите.
- Вы меня искушаете. Цирцея, языческая колдунья, превращавшая мужчин в свиней? Дафна, во имя любви превратившаяся в лавр? А может быть, прекрасная изменница Елена?
- Не стоит так углубляться в древнегреческую мифологию. Может быть, вообще ничего не нужно? Может быть, я скоро вспомню свое имя.
- А может быть, и нет.
Как отвратительна эта фальшь! Мара опустила ресницы.
- Как это ни банально, пожалуй, я буду называть вас Ше-рй - дорогая.
- Как вам угодно.
- Вы голодны?
- Не очень.
- Но вчера вечером вы ничего не ели… разве что до того, как попали к нам. У вас жар?
Он протянул руку и пощупал ее лоб. Лишь огромным усилием воли она удержалась, чтобы не отшатнуться.
- По-моему, нет.
- Нет, - согласился он, убрав руку. - Что же могло бы разжечь ваш аппетит? Соловьиные язычки? Средиземноморские акриды в вине, открывающем врата сердца?
- Нет, - Мара содрогнулась от отвращения.
- Ну тогда, может быть, вы согласитесь на булочку и чашку кофе с козьим молоком?
Если он намеревался доказать ей, что простая пища лучше акрид в вине, ему это удалось. Когда она кивнула, он улыбнулся, плавным движением выскользнул из постели и начал одеваться. Мара упорно смотрела только на свои руки, остро ощущая, как горят ее щеки. Он спал голым. Она так и думала, но думать - это одно, а знать наверняка - совсем другое. Сильный, мужественный, полный жизни, этот человек как будто излучал величие, дарованное ему королевским титулом. Он провел с ней ночь в одной постели, но не тронул ее. Она чувствовала себя униженной и как будто вдвойне виноватой. Надо было сделать что-нибудь - все, что угодно! - чтобы его привлечь, но использовать мужчину, да еще такого внимательного по отношению к женщине, было бессовестно. Увы, ничего другого ей не оставалось.