По сути дела, если не считать одной детали, мы жили вдвоем, я хочу сказать, как пара. В то же время, поскольку уже многие годы я жил один, для меня это был тонкий компромисс. В субботе я был совершенно уверен, переживал ее как апофеоз, ну а в воскресенье было полное расслабление, воскресенье было для меня как часы забвения, не было и тени обязательств, мы уже не чувствовали себя обязанными делать некоторые вещи, например сходить в музей, в ресторан, в лес, - мне очень нравилось ничего не делать, меня это устраивало. Для нее, наоборот, воскресенья проходили плохо. Для того, кто не работает, воскресенье - это как злая насмешка. И по мере того как воскресенье подходило к концу, она все больше раздражалась. Вечером на нее нападала тоска, нависающая над ней, как громоздкий давящий шкаф. Иногда я видел, как она плачет, она уже не могла сдерживаться, пускалась в какие-то воспоминания, чтобы объяснить слезы, ждала, чтобы стало совсем темно, прежде чем зажечь свет, поэтому мы сидели, не двигаясь, в полутемной квартире. Мало-помалу я понял глубину ее расстройства. Быть вдвоем еще не значит разделять грусть другого. Тем более, здесь было нечто иное, слово "грусть" не подходило, это и в самом деле было расстройство, я видел, как она смущается, замирает, чтобы снова попросить обнять ее крепче, еще крепче, еще сильнее, - и так могло длиться бесконечно, и если я не разжимал объятия, она оставалась неподвижной, вставала она только за тем, чтобы зажечь сигарету, потом возвращалась, чтобы снова клубочком свернуться у меня на груди; она цеплялась за меня, как за дерево, а забытая сигарета дымилась в пепельнице.
Но затем - постепенно - я стал проводить воскресные вечера дома, один, придумывая разные предлоги, - говорил, что мне надо подготовиться к завтрашнему дню. Она звонила мне раз десять. Пыталась не драматизировать, придумывала программу на следующие выходные, что мы будем делать, - ей это было нужно для того, чтобы держаться, чтобы пережить еще одну одинокую неделю. Она пыталась изменить наше расписание, видеться по вторникам или четвергам. Но я говорил: нет, лучше оставить все как есть, на неделе ей лучше сконцентрироваться на поисках работы, посвятить себя только этому, - и постепенно сам стал так думать.
Чем она занималась? Насколько я знаю, звонила, ходила на собеседования; она мне рассказывала, что каждый раз ее просили подождать: ей ответят, позвонят или пришлют e-mail, - она ждала ответа, вокруг нее только это и было - сплошные обещания, из недели в неделю, бесконечные леса обещаний, через которые она старалась пробиться. Она проводила дни в ожидании, боролась и отчаивалась - не знаю точно, но думаю, все было именно так.
На неделе она тоже звонила мне, первое время мы созванивались только по вечерам - так мы условились, но потом она стала звонить и днем, несколько раз в день, на мобильный. Каждый раз я отвечал на звонок, даже если был с клиентом или поставщиком, извинялся, отходил в сторону и выслушивал ее - в общем, был внимательным, старался не оставлять ни один ее звонок без ответа, иначе она начинала бы сходить с ума.
И вот однажды, когда я был в бюро один и мой мобильный зазвонил - а я прекрасно видел, что это она, - я в первый раз не ответил. Так и бывает, всегда есть первый раз, первый звонок, на который не отвечаешь, - я видел ее имя на дисплее, она была настойчива, но я так и не ответил, прекрасно сознавая, какой эффект это произведет там, на другом конце, как взволнует ее мое молчание, какую боль она испытает… Она позвонила второй раз, немного погодя - третий, я даже подумал, что она не так хочет поговорить со мной, как снова ощутить эту боль. Минут через десять я перезвонил сам и, услышав голос напуганного ребенка, придумал на ходу, что оставил телефон в другой комнате, поэтому и пропустил звонок, - и сразу же почувствовал, как она расслабилась, как ее дыхание стало ровным, - вот и все; я ей сказал, что у меня много дел, я ей перезвоню позже вечером или, скорее всего, завтра. Был уклончив.
…Был уже десятый час, когда я закрыл компьютер, задержавшись из-за клиента, который обещал прислать ответ по электронной почте. Я вышел из бюро - она стояла на улице и ждала меня, наверное, уже давно, ведь она знала, что обычно я выхожу около семи. Она стояла у дерева и курила, и я сразу увидел на тротуаре много окурков; было холодно. Меня поразила эта картина. Ее волосы казались тусклыми, слипшимися, как будто только что намокли под дождем, а может, дождь и шел; она запахнула полы пальто и придерживала их рукой, она совсем замерзла. Она смотрела, как я иду к ней, я шел с работы, а у нее работы не было, и я должен был ей позвонить, но не позвонил…
Благодарность нарастала в ее взгляде как боль, между нами должно было что-то сейчас прорваться или отступить…
Я не произнес ни слова, я обнял ее, прижался губами к ее губам, но вместо поцелуя осторожно сжал зубами нежную плоть; она сдержала легкий стон, и я почувствовал, как она подается ко мне всем телом, как бьется боль подобно жаркому ростку, как она открывается мне всем своим существом, всеми жилками; ее губы тянулись к этой боли, которую она старалась вдохнуть. Мы не отпускали друг друга, сжимали крепко, все крепче и крепче, до капли крови. Она даже была счастлива, когда увидела маленькое красное пятнышко на бумажной салфетке, которую я ей протянул. Не говоря ни слова, я снова обнял ее, остановил такси, черный "мерседес" старой модели, и назвал свой адрес.
Целая жизнь в мобильном телефоне
Из застекленной двери гостиной открывается широкая панорама на ряды зданий, украшенных гирляндами зажженных окон, за которыми люди коротают вечер в своих квартирах, где жизнь течет в каждой по-своему, в оттенках желтых тонов. Некоторые дома расположены так близко, что чужая жизнь разворачивается как спектакль, а в других я могу различить только маленькие далекие силуэты. В какой-то момент мне кажется, что в моем кармане вибрирует телефон, я это ощущаю физически, хотя никакого звонка нет, никто не звонит. Днем я часто чувствую, как он дрожит у ноги или во внутреннем кармане пиджака, иногда я даже бросаю взгляд на экран. Ничего… Два миллиарда абонентов в мире, два миллиарда возможностей - и так мало звонков мне. Признаюсь, иногда я делаю вид, что разговариваю по телефону, когда замечаю издали так некстати появившегося знакомого или коллегу, которые могли бы со мной заговорить, или просто хочу придать себе уверенности в людном месте, или в моменты полного одиночества. Случается, что я делаю это и дома, перед окном. С тех пор как я бросил курить, я притворяюсь, что звоню. Не хочу, чтобы люди напротив думали, что я настолько одинок.