Ольга позвонила на работу, чтобы сообщить о случившемся. Сердобольная Елена-Одуванчик разохалась и запричитала, искренне выражая свое сочувствие:
- Ах, Оленька, какая уж тут работа! Конечно, сразу же поезжайте к Павлу Сергеевичу в больницу. Ах, несчастье какое! Обязательно позвоните, когда вернетесь.
Машинально Ольга взглянула на часы: без двадцати восемь. А Одуванчик уже в издательстве. И опять невольно промелькнула навязчивая мысль, что не иначе как она провела эту ночь на столе в редакции.
Ольге очень не хотелось встречаться с Игорем, и она обрадовалась, узнав, что именно сегодня у него защита диплома и он поехать в больницу не сможет. Она договорилась с Ириной встретиться через час на вокзале и начала одеваться. Зазвонил телефон.
- Алло!.. Слушаю вас! Алло!..
В трубке раздавалось тихое потрескивание и слышалось чье-то знакомое дыхание.
- Федор Михайлович, это вы?
В трубке задышали активнее.
- Так знайте, что эти подростковые выходки вам не к лицу! - возмутилась Ольга. - Вы же солидный человек!
Трубка обиженно помолчала и дала отбой.
Выходя из квартиры, Ольга наступила на что-то мягкое, слабо хрустнувшее под ногой. На коврике под дверью лежали девственно-белые роскошные шапки георгинов. "Ну конечно, - усмехнулась она, - опять этот садовод-любитель в действии". Веря в приметы, она не стала возвращаться в квартиру, чтобы поставить их в воду. Ей сейчас было не до цветов.
Больница располагалась в угрюмом, обветшалом здании, бывшем особняке, на углу которого висела полустертая табличка, оповещавшая, что это "памятник архитектуры" и что он "охраняется государством". В приемном покое, как в муравейнике, жизнь била ключом: сновали с озабоченными лицами санитары и врачи обоих полов, появлялись и исчезали каталки с больными, родственники, пытаясь что-то выяснить, толпились у окошка регистратуры.
Тетя Тамара, измученная, постаревшая от тяжелой, бессонной ночи, проведенной на стуле в приемном покое, сидела, как-то боком привалясь к сестре, и бессмысленно смотрела в одну точку. Ирина бросилась к матери:
- Ну? Как он?
Та слабо улыбнулась:
- Только что говорили с врачом. Слава Богу, опасность миновала. Я уж думала, это конец… - На глазах у нее показались слезы.
- Когда это случилось? - спросила Ольга.
- В три часа ночи. Хорошо, Ларочка была рядом, одна бы я…
Выяснилось, что дядя Паша находится пока в реанимации, но через день-другой его переведут в общую палату.
Ольга с Ириной решили, что мамам надо немедленно ехать в Александровку, принять что-нибудь успокоительное, как следует выспаться и отдохнуть, а они побудут в больнице до вечернего обхода, чтобы еще раз поговорить с врачом.
Времени у них было достаточно, и Ольга предложила прогуляться по городу в поисках еще каких-нибудь "памятников архитектуры". Ирина отказалась, объяснив сестре, что после защиты сюда должен подъехать Игорек и они могут разминуться.
Услышав это имя и ту интонацию, с какой его произнесла Ирина, Ольга невольно вздрогнула. Меньше всего она хотела бы сейчас оказаться один на один с молодоженами.
- Что ж, - сказала она, изо всех сил стараясь казаться спокойной, - пойду одна пройдусь, погода замечательная.
После сообщения Ирины первым ее порывом было повернуться и уехать в Москву, тем более что особой нужды в ее присутствии не было: они с Игорем сами могли поговорить с врачом и позвонить ей потом из дома. Но что-то непонятное, необъяснимое заставило ее остаться. Здесь было намешано всего понемногу: и нездоровое любопытство, и ревность, и мазохистский порыв поковырять еще не зажившую рану, и желание продемонстрировать свое добродушно-снисходительное отношение к новому родственнику. Она же, лукавя сама перед собой, считала, что осталась только для того, чтобы как можно скорее приучить себя к мысли об этом родстве.
Ольга шла куда глаза глядят по пустынной окраине городка, не замечая ни редких прохожих, ни утопавших в зелени домиков, лепившихся совсем близко к дороге. Когда она вспоминала об Игоре, в памяти сразу возникали его сияющие черные глаза и улыбка. Его глаза, которые сияли навстречу ей, и его улыбка, которая была предназначена только для нее.
Бросившись в его объятия от отчаяния, не имея сил и времени на размышления, повинуясь лишь безотчетному стремлению быть любимой, единственной, Ольга за эти годы привыкла к его сильным, ласковым рукам, к интонациям его голоса и даже к его мальчишеским выходкам.
Во многом он и был еще мальчишкой. Ему нравились боевики с героями-суперменами, он любил мороженое, конфеты и вообще сладкое. Читал он в основном фантастику и детективы. Ольга пыталась руководить его чтением и подсовывала ему то Достоевского, то Лескова. Он, уважая ее вкус, внимательно прочитывал предложенное, высказывал ей свое мнение, нередко любопытное, выдававшее природный ум и нетривиальность мышления, и снова переключался на фантастику и триллеры.
Не имея свободных средств, кроме стипендии и того, что время от времени подбрасывали родители или Инга, он не только не мог делать Ольге подарков, но чаще всего вообще приходил к ней с пустыми руками и только иногда приносил что-нибудь к чаю.
Он жил с родителями и старшей сестрой, которые одевали и кормили его, поэтому материальная сторона жизни волновала его очень мало. Ольга тоже никогда не заводила с ним разговора о деньгах, считая это унизительным. Но не менее унизительными казались ей ситуации, когда приходилось платить за него в кафе, в такси, а порой даже в кино.
Она не любила обсуждать эту сторону их отношений со Светкой, зная наперед, что та может сказать ей по этому поводу, и заранее раздражаясь оттого, что это будет справедливо.
Но Светку трудно было урезонить, и время от времени ее негодование прорывалось наружу.
- Нет, ты посмотри, как сейчас его ровесники крутятся, - почти кричала она. - Подрабатывают в каких-то фирмах, кооперативах, в стройотрядах, наконец! Ведь он же будущий строитель!
Ольга старалась гнать от себя эти мысли, потому что боялась, что ни к чему хорошему они не приведут, а лишь усложнят ей жизнь, поставив их отношения под угрозу.
Она не задумывалась над тем, сколько это может продолжаться и чем закончится. Но за все три года их встреч ее почти никогда не покидало ощущение какой-то ненастоящности, игрушечности их связи. О существовании Игоря в ее жизни не знали ни Беркальцевы, ни родители, ни в редакции, где принято было знать все и про всех. Складывалось впечатление, будто она стыдится своих отношений с этим мальчиком, почти школьником, чересчур беззаботным и инфантильным, и эта тайная сторона ее жизни и радовала, и угнетала Ольгу.
Она ревновала его к институтским друзьям, в первую очередь, конечно, к подругам, которых у него в группе было немного, но две яркие блондинки среди них не давали ей покоя.
Раза два-три Игорь брал ее с собой на вечеринки, где Ольга почти никого не знала, привыкнув на работе к совершенно иному стилю общения и поведения, чувствовала себя очень неловко. В издательстве она была если еще не вполне солидной, но достаточно уважаемой фигурой, ее ценили как ответственного, знающего редактора, к ее мнению прислушивались маститые авторы, ей доверяли сложные работы. А на этих вечеринках, среди юнцов, объяснявшихся на каком-то не всегда понятном ей "птичьем" языке, ей трудно было выйти из привычного имиджа и сыграть роль "девушки Игоря".
Поэтому, когда он шел на очередную встречу с друзьями, она предпочитала оставаться дома, но при этом чувство тревоги и беспокойства весь вечер не покидало ее. И оно было не беспочвенно.
Впечатление невинности и неискушенности, которое он производил в период своего "великого сидения", в свое время ввело в заблуждение всех, даже Светку. Хотя Инга, конечно же, преувеличивала число его возлюбленных и вообще роль секса в его жизни, доля правды несомненно была в ее рассказах о любовных похождениях младшего брата.
Позже он сам, объясняя Ольге свою позицию в этом важном вопросе, признавался, что до встречи с ней действительно считал своим мужским долгом откликаться на любое, направленное на него чувство. А поскольку подобная направленность, в силу его обаяния, практически не иссякала, то у сестры, естественно, сложилось мнение о нем как о "половом гиганте", каковым он, разумеется, не был и сам себя не считал.
Он добавлял при этом, что до нее никого не любил, хотя многие девушки очень нравились ему, и что разницу, границу между любовью и влюбленностью он не только понимает, но и чувствует "всем нутром".
Ей не по душе были излияния такого рода, и смутная тревога, что эта четкая сейчас граница когда-нибудь размоется и станет зыбкой, не оставляла ее. И тем не менее, когда так и случилось, для нее это было как гром среди ясного неба.
С того дня, когда Ольга познакомила его с Ириной и сама попросила проводить ее домой, начались три самые ужасные недели в ее жизни.
Игорь перестал появляться у нее и почти не звонил, а когда звонил, объяснял свое отсутствие тем, что работа над дипломом неожиданно совпала с преддипломной практикой. Ольга понимала, что это неправда, потому что преддипломную практику он уже проходил прошлым летом и еще потому, что радостное возбуждение, которое он не мог от нее скрыть, явно не соответствовало свалившейся якобы на него нагрузке.
Звонить же ему сама она не решалась, так как знала, что Инга не одобряет их отношений, считая Ольгу чуть ли не "совратительницей малолетних".
А уж тот день, когда он пришел объявить ей, что женится на Ирине, она не забудет никогда. Это сообщение, к которому она, казалось бы, исподволь готовила себя в течение трех недель, застало ее врасплох еще и потому, что главной героиней в этой истории оказалась ее сестра.