- Нет-нет, она абсолютно здорова, - поспешил заверить он, - и ждет вас с нетерпением.
- Ничего не понимаю… - растерялась она. - Бред какой-то… Почему Света сама не может приехать в Москву, если она здорова?
- Ольга Михайловна, - терпеливо, как тупой ученице, повторил Ираклий, - еще раз позволю себе напомнить вам, что это долгий и не совсем телефонный разговор.
- Ладно, - решилась Ольга. - Но как мы узнаем друг друга?
- Я сам к вам подойду, - с готовностью пояснил Ираклий. - Светлана очень подробно мне вас описала.
- Хорошо. В субботу, в одиннадцать, у памятника Пушкину, - по-деловому произнесла она, желая закончить эту нелегкую беседу.
- На прощание запомните одно условие, Ольга Михайловна, - мягко, но настойчиво проговорил Ираклий. - Вы должны быть совершенно одна. И пожалуйста, не рассказывайте никому о нашем разговоре. Поверьте, - добавил он со значением, - это в ваших же интересах. И, конечно, в интересах Светланы.
После этих слов, заключавших в себе явную угрозу, произнесенных как-то зловеще-ласково, у Ольги подкосились ноги, и она присела на пуфик в прихожей.
Смутное сомнение, зародившееся было, как только ей предложили поехать куда-то, неизвестно куда, переросло в окончательную уверенность, что дело здесь нечисто. Сразу в голове промелькнули и рассказ дяди Паши о пропавшем бухгалтере, и колонка "Хроника происшествий" в одной лихой московской газете.
Может быть, Светка ни на какой даче не сидит и ее не ждет, может быть, она вовсе и не знает этого Ираклия, а просто он хочет заманить Ольгу в ловушку?
Вдруг ее осенило. Ей в голову пришла мысль проверить это.
- А как вы докажете, что вы на самом деле друг Светы или хотя бы действительно знаете ее? - спросила она.
Ираклий добродушно рассмеялся. Смех был настолько искренним, что даже немного успокоил ее.
- Ах, Ольга Михайловна, Ольга Михайловна! Светлана как в воду глядела, что вы мне не поверите, поэтому на всякий случай написала мне две строчки и велела вам прочитать. Слушайте:
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда…
- Ну, - бодро произнес он, - теперь-то вы мне верите?
- Да. Хорошо. Я буду в субботу у памятника.
Положив трубку, Ольга долго сидела в прихожей, не имея сил сдвинуться с места. В висках стучало, в голове, помимо ее воли, как на заезженной пластинке, проносилось только три слова: "Надо… что-то… делать…", и опять: "Надо… что-то… делать…"
Машинальным движением она взяла лежавшую на тумбочке под зеркалом щетку и провела по волосам. Из зеркала на нее смотрело хорошо знакомое, чуть скуластое лицо с красивым, резко очерченным ртом и светло-зелеными глазами.
Она потерла виски, прошла на кухню и достала из холодильника початую бутылку коньяку. От выпитой рюмки ее передернуло, но постепенно приятное тепло разлилось внутри, и она подумала: "Хорошо, что завтра только пятница". Надо успеть все обдумать и что-то предпринять. Но что? Сосредоточиться все не удавалось, тогда Ольга достала записную книжку и принялась лихорадочно листать ее в надежде, что, может быть, именно таким образом отыщется тот, к кому могла бы она обратиться за помощью и советом.
Когда она сказала дяде Паше, что обзвонила всех знакомых, которые могли бы что-то знать о Светкиных планах или о ее местонахождении, она имела в виду прежде всего их общих подруг и, конечно, Геннадия, с которым та познакомилась в Новый год и, насколько Ольге было известно, встречалась регулярно.
Геннадий, с его богатырским ростом и сложением, всем своим внешним видом опровергал расхожее народное представление о том, что науку двигают вперед тощие очкастые хлюпики, ибо являлся кандидатом физико-математических наук и очень успешно двигал ее в одном НИИ закрытого типа. Двигал до тех пор, пока в результате конверсии НИИ не стал на глазах разваливаться и трещать по всем швам.
Был он не только талантливым ученым, но и, что, пожалуй, встречается реже, прекрасным собеседником и обладал вдобавок чувством юмора. Ольга, зная об их частых встречах, исподволь наблюдая за ними, когда они проводили вечера у нее на кухне, за чаем, спорами и шутливыми излияниями, как-то поинтересовалась у Светки, не собирается ли она остановить свой "подбор спутника жизни" на кандидатуре Геннадия.
- А жить мы на что будем, подруга? - ответила та вопросом на вопрос. - На его пособие по безработице? Он ведь, кроме своей науки, делать ничего не умеет. - И, помолчав, вздохнула: - Да и не захочет.
Человек, не знавший Светку так, как знала Ольга, мог бы вообразить, что она, как все красивые женщины, любит дорогие модные тряпки и шикарные украшения и хочет найти мужа, который способен был бы все это оплачивать.
Да, Светка любила модно одеваться, но она могла, распустив старую кофту и ненужный шарф, связать потрясающий жакет, а из двух-трех штапельных платков и мотка тесьмы за один вечер соорудить умопомрачительный блузон, в котором наутро вышагивала по улице как королева и выглядела так, что мужчины всех возрастов сворачивали себе шею, оглядываясь на нее.
- Эх, Светка, - смеясь, говорили подруги, - не тот ты выбрала жизненный путь, такой талант закопала.
- Почему - закопала? - возражала она. - Я сама себе кутюрье, собственный дом моделей для моей персоны.
Если учесть еще и то обстоятельство, что к украшениям она была абсолютно равнодушна, в еде неприхотлива, а к светскому образу жизни относилась иронически, становилось совсем непонятно, зачем ей вообще богатый муж.
- Как это - зачем? - удивлялась Светка. - Чтобы у него не было комплекса несостоятельности на финансовой почве. - Дальше шло объяснение психологии мужчин с привлечением Фрейда.
Ольга позвонила Геннадию в первый раз месяца полтора назад, после разговора с Игорем, когда разыскивала подругу, чтобы излить ей душу, как говорится, поплакаться в жилетку.
Геннадий сказал, что после Ольгиного дня рождения сам Светку не видел, она вдруг стала избегать встреч с ним, и однажды, когда он, позвонив, случайно застал-таки ее дома и попросил объяснить, что происходит, она объявила ему, что надолго уезжает в командировку, но куда и что это за командировка, пояснять не захотела.
Геннадий был раздражен и обижен, он понял Светкино заявление однозначно, что она нашла себе нового друга, но сказать ему об этом прямо не решается.
Потом, спустя какое-то время, Ольга еще раз позвонила ему, он отвечал вежливо, но холодно, что ему ничего не известно и что все связанное со Светланой его уже не интересует.
Поэтому Ольге в первую очередь следовало разыскать Светкиных прежних знакомых (мужеского пола, разумеется) и выбрать среди них того, кому до сих пор небезразлична ее судьба и кто на самом деле, а не на словах готов пожертвовать для нее всем, даже жизнью. Полистав книжку, она нашла пять нужных имен и выписала их на отдельный листок. Потом, немного подумав, вычеркнула телефон Олега, так как вспомнила, что Светка рассталась с ним уж очень давно, лет пять или шесть назад. Осталось четверо. "Прямо как у Дюма", - невольно подумалось ей.
Это были "мушкетеры", возникшие на Светкином горизонте и получившие отставку в последние два-три года. Среди них было два Александра, одного из которых все знакомые звали Шуриком.
Ольга не помнила, где и при каких обстоятельствах Светка с ним познакомилась, но тот вечер, когда она впервые привела его к подруге для знакомства и традиционного "показа", прочно засел в ее памяти.
Очевидно, этому способствовал тот факт, что за один только вечер Шурик ухитрился разбить в ее доме столько посуды, сколько все ее гости не разбили бы за год. Причем, смущаясь и страдая от своей неуклюжести, он продолжал ронять все, что подворачивалось ему под руку. Кончилось все тем, что Светка потребовала для него пластмассовую кружку и висевшую с незапамятных времен на стене кухни деревянную плошку, после чего Шурик приуныл и боялся лишний раз двинуть рукой или пошевелиться.
Позже, когда прошлым летом они ходили на байдарках по Нерли, Ольга убедилась, что неуклюжесть не являлась его природным свойством. Шурик, страстный путешественник, ловко управлялся с байдаркой, мгновенно ставил палатку и разводил костер, знал много различных тонкостей походной жизни и любил ее неповторимую романтику. Он никогда не согласился бы поменять палаточный отдых, с его непредсказуемостью и полной свободой передвижения, на комфорт, скажем, пятизвездочного отеля, где чувствовал бы себя не в своей тарелке. "Да уж, - смеялась Светка, - Шурик там все сервизы переколотил бы".
Второй и, может быть, даже основной его страстью был адский плод научно-технической революции - ЭВМ. Он был программистом высокого класса, работал в одной крупной фирме, где его труд очень ценили и хорошо оплачивали, но он все равно порывался уйти, так как считал, что нужный фирме профессиональный уровень недостаточно высок для него и что он способен на большее.
Часто он задерживался на работе, чтобы "обкатать", как он выражался, ту или иную новую программу, а уж когда приобрел наконец собственный компьютер и водрузил его на почетное место - на обеденный стол, стоявший посредине комнаты, тут-то Светка окончательно поняла, что она в этой комнате лишняя. "Не могу я тягаться с машиной, - объяснила она Ольге свой разрыв с Шуриком. - Мощности не хватает".
Но Ольга понимала, что на самом-то деле компьютер послужил только поводом, той последней каплей, которая и помогла Светке расстаться с Шуриком, не обременяя свою совесть чувством вины и ощущением дискомфорта, как это бывало при ее расставаниях с возлюбленными, когда ей становилось с ними невыносимо скучно.