Слова Мэг неожиданно оказались настолько близки к истине, что Джек чуть не выронил часы. Разве сам он не был такой вот рождественской кукушкой, оказавшейся в чужом гнезде? Он мысленно вознес краткую молитву, чтобы Мэг оказалась более терпима к нему, чем к презираемой ею птице.
– Кукушка не так уж отличается от родителей-аристократов, которые отдают своих детей на воспитание няням, – заметил он, открыв часы.
– Вот еще одна причина презирать аристократов, – резко отозвалась Мэг, – хотя няням все-таки платят в отличие от несчастных жертв кукушечьего обмана.
Джек сосредоточился на часах, с тревогой понимая, что ему понадобится приложить немало усилий, чтобы Мэг сочла его подходящим претендентом. Возможно, ему следует признаться прямо сейчас, пока она пребывает в добром расположении духа от удовлетворения прошедшим вечером и выпитого пунша.
Наконец решившись, он открыл было рот, но тут его пальцы нащупали в футляре часов нечто неожиданное.
– Здесь что-то мешает, по-моему, бумага. Мог кто-то из детей что-то туда запихнуть?
– Думаю, да, – без особого интереса проговорила Мэг. – В Пикок-Хилл и окрестностях всегда было много детей. Радуйтесь, что это бумага, а не что-нибудь похуже вроде дохлой лягушки.
Джеку удалось вытащить бумагу, не порвав ее. Это был большой плотный лист, пожелтевший и потемневший от времени. Полный любопытства, Джек расправил его на столе и стал вглядываться в выцветшие строчки при мерцающем свете камина.
Текст был составлен на латыни, и ему понадобилось некоторое время, чтобы разгадать старые юридические обороты. Затем он ахнул, и его сердце заколотилось, как бешеное.
– Мэг, взгляните-ка.
Удивленная его тоном, она отставила бокал, подошла к нему и заглянула через плечо.
– Очень надеюсь, что не вызову у вас напрасных надежд, – выдавил Джек, – но, по-моему, это акт о владении Пикок-Хилл.
Мэг почувствовала, как кровь отливает от лица. Схватив бумагу, она повернула ее к огню.
– Святые небеса, – прошептала она. – Вы правы, это он. Незадолго до своей кончины, отец помахал этим листом перед моим носом и сказал, что лорд Мейсон отдал бы целое состояние, чтобы его заполучить. – Она благоговейно коснулась старых букв. – Как, вы думаете, он оказался внутри часов?
Джек задумался.
– Вы сказали, что ваш отец умер в кабинете. Когда ему стало плохо, он мог мыслить не слишком внятно и решить, что надо спрятать бумагу в надежном месте, чтобы Мейсон до нее не добрался. Висевшие на стене часы всегда были ему дороги, поэтому он запихнул документ внутрь, и механизм заело. Точно мы уже никогда не узнаем, конечно, но это довольно логичное объяснение.
– Но откуда лорд Мейсон знал, что мы не сможем найти документ? – непонимающе спросила она.
Джек снова задумался.
– Возможно, ваш отец сказал Мейсону, что он в надежном тайнике. Потом, когда он так неожиданно умер, Мейсон решил поставить на то, что никто не знает, где именно ваш отец его спрятал.
– Это вполне в духе лорда Мейсона, он известный игрок, – медленно проговорила Мэг. – Он ничего не терял, а его блеф отлично окупился. Презренный негодяй!
– Его полоса удачи закончилась, – с глубоким удовлетворением заметил Джек. – Вы теперь не только сможете заявить права на Пикок-Хилл, но и выдвинуть против лорда Мейсона обвинение в мошенничестве. Вероятно, он хорошо раскошелится, чтобы не дать делу дойти до суда и избежать всеобщей огласки. Сомневаюсь, что он захочет прослыть как человек, укравший наследство у сирот.
Мэг была слишком счастлива, чтобы думать о возмездии.
– Знаете, что это означает? – спросила она, сияя от радости. – Джереми сможет продать свой патент, вернуться в Пикок-Хилл и жениться на своей возлюбленной, Анне Маршалл. Простите, Джек, знаю, вы будете по нему скучать, но нам он здесь нужен больше. Фиби сможет выйти в свет, а Филиппу не придется ехать в Индию, если он сам не захочет…
Она рассеянно откинула волосы назад, стараясь предугадать все последствия случившегося.
– Вы преподнесли нам на Рождество самый невероятный из подарков, Джек. Я понимаю, что слова не в силах всего передать, но от всего сердца вас благодарю. Мне надо пойти рассказать об этом Филиппу и Фиби.
– Пусть спят. Документ пролежал в часах пять лет, так что подождет до утра. – Джек встал и, приподняв ее лицо за подбородок, заглянул ей в глаза. – Вы всегда говорите "мы" и "нам", Мэг. Разве нет ничего такого, что бы вы желали лично для себя?
Когда Мэг посмотрела в манящие синие глаза Джека, ее охватила дрожь. Она не стала сопротивляться, когда он привлек ее в свои объятия под венком из омелы. Его теплые губы коснулись ее губ, и он начал тщательное и неспешное исследование, которое ничуть не походило на целомудренный поцелуй, который он подарил ей ранее.
Потеряв голову от счастья и желания, Мэг ответила на поцелуй. Фиби была права, когда отметила в Джеке Ховарде какую-то восхитительную надежность. Кроме того, он был самым привлекательным из известных ей мужчин. Он заставлял ее чувствовать себя такой же неотразимой, как Елена Троянская. Она даже чуть не выронила из рук драгоценный документ.
Внезапно Джек отстранился, но, к счастью, продолжал крепко удерживать Мэг за талию, иначе она бы просто упала.
– Завтра после завтрака, посещения церкви и всех остальных дел я должен буду сказать вам нечто очень важное, – хрипло произнес он. – Вам – не Филиппу, Фиби или Тиззи с Лиззи, а только вам. Потом я задам вам вопрос. Вы же знаете, о чем я спрошу, правда, Мэг?
– Да, Джек. – Мэг знала, что в эту волшебную ночь возможно все, даже то, что этому великолепному мужчине могла понравиться старая дева вроде нее.
– Хорошо. Тогда подумайте над ответом. – Он склонил голову и коснулся ее губ кратким, искусным поцелуем на тот случай, если она забыла за последние шестьдесят секунд. – Просто скажите "да".
– Да, Джек, – послушно повторила Мэг. Она знала, что ее глаза, должно быть, сияют подобно двум Вифлеемским звездам.
Он развернул ее и легонько шлепнул по попе.
– А теперь идите в постель, мисс Ламберт, иначе сегодняшняя ночь может закончиться таким образом, что Филипп почувствует себя обязанным все-таки проткнуть меня вилами.
Мэг проплыла через комнату и в дверях обернулась.
– Спокойной ночи, Джек. – Она послала ему воздушный поцелуй. – Я люблю тебя.
Когда он, просияв от радости, сделал шаг по направлению к ней, Мэг развернулась и бросилась бежать через холл и кухню в свою комнату. Единственное, что не дало ей провалиться под землю от смущения, – осознание того, что она сказала чистейшую правду.
В комнате было холодно, поэтому Мэг положила документ на стол и быстро разделась. Затем она передвинула полосатую кошку, Страйпер, в изножье кровати и залезла под одеяла. Обхватив руками подушку, она шепотом повторила:
– Я люблю тебя, Джек.
Жизнь была просто идеальной.