Все-таки жизнь лучше наблюдать издалека. Она слишком несовершенна, чтобы принимать ее всерьез, уж не говоря о том, чтобы пытаться в ней что-то исправить. Издалека - спокойней. И впечатление о ней можно довольно объективное составить. Особенно если не спешить осуждать людей, не подходящих под твой образчик добродетели. У бабушки, помню, была на этот счет своя теория. Ну да, она считала, что злодеев на свете не бывает. Мир делится на сильных и слабых, не способных противостоять трагически сложившимся обстоятельствам.
Я была далека от того, чтобы всех подряд считать ангелами, хотя у меня всегда туго обстояло дело с классификацией добра и зла. Притворство я считаю отвратительной чертой, но, как мне кажется, без него не прожить. Моя мать притворяется, будто обожает Вику почти как родную дочку. Кит догадывается об этом притворстве, и оно его вполне устраивает. Иные правила в игре под названием "семейная жизнь, отягченная детьми от предыдущего брака" просто неприемлемы.
Приводить себе другие примеры противоречивости некоторых понятий мне лень, а потому, запихнув в холодильник сумку со всем ее содержимым, я залезла под душ. Он шумел, как дождик за окном в теплую летнюю ночь…
Телефон звенел давно. Наверное, это мать решила справиться, как я доехала. Я не спеша завернулась в махровый халат, вытерла ступни полотенцем. А телефон все звенел и звенел с завидным упорством механического существа.
- Ташенька, - услышала я в трубке всхлипывающий голос, - если бы не дозвонилась тебе, то хоть в петлю. Ташенька, родненькая, прошу тебя, приезжай…
- Вот и попробуй, Егор, отличи добро от зла, - ни с того, ни с сего вспомнила я свои недавние рассуждения. - Как ты думаешь, а что во мне сильней развито: копыта или крылышки?
А вот теперь - мать:
- Доченька, ты хорошо доехала? Мы тут с Никитой Семеновичем моем посуду и говорим о том, какое у тебя отзывчивое сердечко. Спокойной ночи, моя маленькая.
И чего это вдруг они перемывают мне косточки?
Я направилась в кухню, машинально открыла холодильник и достала из-под свертков с пирогами мой новый черно-белый свитер. Он был похож на пингвина - и расцветкой, и на ощупь. Правда, я никогда в жизни не видела живого пингвина, а тем более не щупала его. Как не замечала в себе отзывчивости.
Я напрочь забыла их адрес - все-таки самовнушение по системе йогов отнюдь не ерунда - и теперь с трудом ориентировалась в мутной от лепешек мокрого снега мгле. Таксист уже рад был выкинуть меня в ближайший сугроб, когда я наконец узнала небольшой скверик перед домом.
Итак, я отключила свою живую память и шла, повинуясь памяти механической: четвертый этаж на лифте, один пролет наверх (крутые каменные ступеньки потемнели и совсем стерлись), дверь направо возле следующего пролета.
"Скажу Кириллиной, что пешком поднималась, - мелькнуло в голове. - А то еще догадается, что мне от волнения не хватает воздуха".
Полутемный холл, перегороженный надвое стеклянными дверями, собачий лай, переходящий в радостный визг, голоса за полуоткрытой дверью в бывшую детскую - Сашину - комнату. Чьи - не в силах различить. И вот уже я сижу в столовой на диване, словно усохшем от старости. В колени мне тычется большая песья морда. Варвара Аркадьевна, расположившись в кресле, что-то говорит, всхлипывает, тоже почему-то трогает мои коленки. Я гляжусь в зеркальную дверцу огромного старинного шкафа напротив и чувствую себя, как пингвин, которого люди заманили на корабль. Любопытно и страшно одновременно. В основном страшно - вдруг уберут трап?
"Глупости, - одергиваю я себя. - Моя свобода неприкосновенна. Помни, как тяжело она тебе досталась…"
Черный Рыцарь уже сидит рядом со мной на диване и вылизывает мои пышущие жаром щеки. Варвара Аркадьевна после долгих всхлипываний и причитаний наконец произносит что-то более-менее членораздельное:
- Ташечка, с тех пор как ты исчезла из нашей жизни, все в ней наперекосяк пошло. Знала бы ты, чего я натерпелась за все эти годы… И слава Богу, что не знаешь. Прости меня, деточка, - всполошила среди ночи. Уж так мне тяжко, так муторно сделалось. Такая депрессия навалилась!..
"Сашка где-то рядом. Зла не помню, видеть его не хочу. Зло помню, видеть хочу… Антитеза. Два взаимоисключающих понятия. Я их сейчас оба в себе совмещаю. Определенно что-то испортилось в моей голове".
- Ташенька, с тобой он совсем другим был. Ты помнишь, каким он был замечательным мальчиком? Молодой лорд. А теперь… Я часто думаю: неужели это мой сын? Да простит мне Господь подобные мысли! Видела бы ты, Ташенька, как они с Валентиной дерутся. При ребенке, при мне…
"Валентина?.. Но ведь должна быть Валерия, Лерка. Или я ослышалась?.."
Рыцарь положил мне на колени свои могучие лапы и сверху лохматую башку. Ну и тяжесть! Словно могильным камнем придавили.
- Ты не знаешь Валентину? Ах да, ты же ее не знаешь. Ташечка, Ташечка, это нам за тебя кара…
Только этого мне не хватало! Она на самом деле позвала меня ради того, чтоб излить душу. Нашла добрую дурочку, которую можно приспособить в качестве сиделки у постели душевнобольного.
- Не буду, не буду прошлого касаться, - пошла на попятную Кириллина. - Мне бы только умереть спокойно, а там как хотят… - Она махнула обеими руками, и я обратила внимание, что ее ногти еще запущенней моих. - Верочку жаль, хотя они и ее против меня настроили. Бабка у них вместо домашнего пугала. Видел бы Рудик, как надо мной сын измывается! Ташечка, мне завтра Наталью Филипповну из больницы забирать, а Валентина грозилась ее отравить. Она все может.
Честно говоря, мне было не до ее рассказа. За стеной набирал силу скандал. Наконец женский голос сорвался на истеричный визг, что-то упало, раздался звон разбитого стекла. Заплакал ребенок.
Рыцарь поднял свой блестящий нос на уровень моего и завыл, обращаясь к хрустальной люстре под потолком.
Кириллина вздрогнула, поднесла к губам скомканный платочек.
Детский плач за стеной становился все громче. Рыцарь сиганул с дивана и стал скрести лапой дверь.
- Наталья Филипповна скоро уедет. Он ее больше никогда не увидит. Сейчас ее нужно профессору показать. У нее запущенная глаукома. В их поселке даже окулиста нет. У Веры Кузьминичны тоже глаукома была. Как жаль, что Веры Кузьминичны больше нет с нами.
В последней фразе я ощутила фальшь. Наверное, Кириллина решила отблагодарить меня за отзывчивость.
Плач за стеной внезапно прекратился. Рыцарь прыгнул на диван и уперся мне в бок своим могучим телом.
- Наталья Филипповна через неделю уедет. Неужели нельзя потерпеть? - Варвара Аркадьевна обращалась к стенке, за которой вдруг наступила гробовая Тишина. - Разве можно бросить на произвол судьбы старого больного человека? Тем более она же не чужая…
- Эта… - я чуть было не сказала "Валентина", но вовремя поправилась на "Наталью Филипповну", - она вам родственница?
- Дальняя. Очень дальняя. Разыскала по справочному столу. Мы с ней тридцать лет не виделись. Деревенская она совсем, вот Валентина и возненавидела ее, хотя сама… - Кириллина безнадежно махнула рукой. - И Сашу против нее настроила. Ташечка, ты не представляешь себе, какое влияние имеет на моего сына эта парикмахерша!
Тоже мне графиня! Я вспомнила, как еще в школьные времена Кириллина походя охарактеризовала мою мать, с которой встретилась на родительском собрании, "домработницей", о чем рассказал мне в ту пору не имевший от меня никаких секретов Саша.
- Таша, прошу тебя, поговори с ним. Ты когда-то так хорошо на него влияла. Он совсем ручной был. А теперь… Поговори, милая. И прости нас. Ташечка. Спаси моего сына.
Она встала. Я раскрыла было рот, чтоб возразить. В этот момент дверь со стуком распахнулась. Диван стал проваливаться подо мной и Рыцарем, который, кажется, этого не заметил. Пингвин в зеркале напротив вобрал голову в плечи.
- Маман, дай десятку. С получки верну. Хотя, может, и не верну, - услышала я еще незабытый голос.
- Собрался куда-то?
- Много будешь знать… Да ты и так уже старая. Так дашь?
- У меня нет денег.
- Не заливай. Три дня назад пенсию получила.
- От пенсии уже рожки да ножки. Квартира, продукты…
- …Такси, фрукты в больницу.
- Саша, я же просила…
- Я тоже прошу. И совсем немного. Прекрасная возможность откупиться от родного сына.
Я изо всех сил старалась смотреть мимо них, мимо себя в зеркале, мимо большого портрета горько плачущего ребенка на стене. Мне казалось, я слышу его плач даже через распаляющиеся голоса матери и сына.
- Убери руки, иначе не получишь!
- Убрал, убрал.
- Валентина скажет, что я тебя спаиваю.
- Провались она к…
Он мельком глянул в мою сторону. Снова взгляд, уже повнимательней. Варвара Аркадьевна рылась в сумке, перебирая руками точно в замедленном кинокадре.
- Опять в вытрезвитель попадешь.
- По крайней мере, по-человечески высплюсь. - Он засунул деньги в карман и отвесил поклон в сторону дивана. - Вынужден откланяться. Прошу извинить за будничную сцену - праздники кончились, пироги зачерствели. Се ля ви, мадам.
Входная дверь хлопнула с сухим треском. Как елочная хлопушка, которыми я в детстве любила пугать из-за угла. Всех подряд, в том числе и Сашу. А он смеялся.
Варвара Аркадьевна зажгла сигарету, повернулась ко мне спиной. Я встала, одернула свитер. Время нашего рандеву истекло.
- Знаешь, ведь он до грузчика докатился. А его жена - дамский мастер. - Варвара Аркадьевна резко обернулась, гневно блеснула повлажневшими глазами. - Представляешь, Таша, какого рода публика меня теперь окружает?!