Толпа расступилась, шум голосов не прекращался ни на минуту. "Такси… потерял управление… занесло на льду… пятеро ранены… мать пыталась спасти дочку… подонок украл ее бумажник".
- Наркоман спер ее документы? - спросил водитель скорой помощи. - Только этого не хватало. Черт, побери. И никто не знает, как их зовут? И нам некому позвонить?
- Все верно, некому, - ответил полицейский. Он знал, что водитель совсем не из альтруистических соображений был огорчен тем, что не знает, кого известить о несчастье. Он нисколько не заботился о тех, которые где-то ждали этих двоих и не могли с ними связаться. Неопознанные жертвы были для него просто кошмаром, означавшим заполнение несметного количества отчетных бумаг.
- Черт подери, - сказал его друг, глядя на то, как бригада врачей загружала пострадавших в скорую помощь. Женщина была такой хорошенькой, нежной и изящной. Очевидцы говорили, что она защитила своим телом девочку от потерявшего управление автомобиля. Можно было поспорить, что она была иногородней, остановившейся в отеле "Плаза" на время рождественских праздников, только чтобы попасть под колеса какому-то вдоволь навеселившемуся таксисту, который возвращался в гараж, нагрузившись алкоголем.
Забросив бесполезную сумочку в машину скорой помощи, люди смотрели, как машина понеслась по Западной пятьдесят девятой улице, направляясь к больнице Святой Бернадетт.
Мчась через город, водитель "скорой" сбрасывал скорость на светофорах и осторожно миновал перекрестки. Метели пробуждали в ньюйоркцах самое худшее. Они впадали в панику от одного вида снега. Водитель крепко сжимал руль, объезжая медленно ползущий поток автомобилей и многочисленные мелкие аварии. Хорошо понимая, в каком состоянии находились его пассажиры, он сразу же позвонил в отделение и предупредил персонал.
Кислородные маски скрывали лица потерпевших. Санитар снял с женщины накидку, нащупывая ее пульс. Проверив кровяное давление, он испытал шок, когда она раскрыла глаза. Она лежала не шелохнувшись, губы ее посинели. Было страшно наблюдать за тем, как она еле-еле открыла рот и произнесла одно слово.
- Эми, - сказала она.
- Ваша девочка? - спросил врач.
- Эми… - повторила женщина, в ее глазах и усилиях, требовавшихся ей для шепота, отчетливо сквозил ужас.
- Ваша дочка? - спросил парамедик. - Она здесь, рядом, с ней все в порядке. С вами обеими все будет в порядке. Откиньте голову, вот так. Все будет хорошо, - сказал он, видя невообразимые страдания, исказившие ее лицо под кислородной маской, прежде чем она опять провалилась в забытье.
Рука девочки сильно повреждена, подумал он, молча укорив себя за явную ложь.
В отделении травматологии все было подготовлено к их приезду. Встретив скорую помощь возле широкого портика, они переложили женщину и девочку на каталки. Подключили капельницы. Кровь и плазма для переливания дожидались определения группы крови. Медсестры и врачи в зеленых халатах обступили пострадавших, оценивая их повреждения. Мать и ребенка отвезли в раздельные смотровые комнаты.
Пока доктора были заняты своим делом, санитар положил на стол черную атласную сумочку. Старшая медсестра поискала в ней документы, но полицейский отчет не соврал: бумажника не было. Она нашла два билета на балет, два корешка от билетов "Амтрак" с пунктом отправления в Олд-Сейбруке, и две визитных карточки - одна со склада пиломатериалов в Ниантике, другая с рыболовецкой лодки под названием "Афродита".
- Что-нибудь нашли? - спросила молодая медсестра, выйдя из палаты женщины. - Сейчас самое время кому-нибудь позвонить.
- Как ее состояние? - подняв голову, спросила старшая медсестра.
- Критическое, - ответила молодая женщина, снимая перчатки. Ей было тридцать пять лет - приблизительно столько же, что и женщине, над которой она только что работала. У нее самой были дети, в том числе десятилетняя дочка, немного моложе той девочки, и ничто так не пугало ее, как серьезно травмированные женщина и ребенок. - Они обе. Большая потеря крови, ушибы, сотрясение и контузия у женщины, перелом плечевой кости и разрыв артерии у девочки. Обеих готовят к операциям.
- В сумке почти ничего нет, - сказала старшая медсестра. - Карточки с лесного склада и рыбацкого катера…
Старшая медсестра прищурилась и еще раз заглянула внутрь. Она увидела миниатюрную молнию, которую не заметили раньше, вдоль шва подкладки сумочки. Раскрыв ее, она запустила туда пальцы и выудила небольшую карточку, заполненную изысканным почерком:
В чрезвычайных ситуациях звонить Тимоти Макинтошу (203) 555-8941.
- Номер Коннектикута, - сказала молодая медсестра, прочитав карточку. - Думаешь, это ее муж?
Набирая номер, старшая медсестра не ответила. Она услышала автоответчик: код региона изменился. Воспользовавшись новыми цифрами, она узнала, что телефон был отключен за неуплату. Она попробовала номер склада лесоматериалов: но в такой час кто там мог взять трубку? Расстроившись, она посмотрела на последнюю карточку и подумала о том, есть ли смысл звонить на рыболовецкий катер в конце ноября. Но у нее не было выбора, и она вызвала оператора морской связи и попросила соединить ее с "Афродитой".
Волны разбивались о борта катера, и мягкий снег падал с темного ночного неба. Тим Макинтош держал штурвал, следуя курсом на юг. Он промышлял ловлей омаров в Мэне, скопив достаточно денег, чтобы пережить зиму. Плотные перчатки защищали его руки, но они все равно огрубели и обветрились. Его кожаные ботинки насквозь промокли, и ноги были похожи на два куска льда.
Он бросил взгляд на карту, лежавшую на нактоузе. Пойнт-Плезант, Нью-Джерси - вот конечный пункт его плавания. Он собирался переждать одну ночь в доке "Ред Лобстер" и потом с утренним приливом вновь двинуться на юг. Нынешней зимы Тиму хватило на всю оставшуюся жизнь. Малаки Кондон как-то пытался уговорить его не уезжать, но это было до их последней ссоры. Теперь Тим направлялся во Флориду.
Над волнами, разлетавшимися брызгами, врезаясь в стальную обшивку, пронесся рев сирены, предупреждавшей о нависшем тумане. Сверившись с экраном системы "Лоран", Тим повернул направо в Манаскуан Инлет. Качка уменьшилась, но во всех своих суставах он все еще чувствовал удары волн Атлантики. Он проделал долгий путь. Высокие бетонные брекватеры обрамляли канал с обеих сторон. В домах горел приглушенный свет, рождественские ели мерцали в венецианских окнах, и Тим представлял себе, как другие рыбаки возвращались к своим семьям.
Затрещало радио. У Тима звенело в ушах от постоянного рева ветра и гула дизельного двигателя, но тем не менее он расслышал голос морского диспетчера.
- "Афродита", - услышал Тим. - Вызываю судно "Афродита"…
Тим уставился на приемник. Его первой мыслью было то, что Малаки все-таки сдался. Тим испытал облегчение; он знал, что Малаки не сможет сердиться вечно, он не был настолько жесток, чтобы вычеркнуть Тима из своей жизни. Малаки Кондон - пожилой океанограф, ученый по природе, но с присущим семейному человеку романтическим представлением о праздниках. Малаки считал, что былые ошибки следует исправлять. Значит, он хочет помириться с ним и заставить Тима изменить отношение к своей дочери, ее матери и своему брату.
- Макинтош, с борта "Афродиты", - ответил Тим, взяв микрофон и приготовившись встретить старого ворчуна фразой "С Днем благодарения, что же ты так долго?" Раздался щелчок, оператор соединял его с абонентом.
- Это Дженифер Хэнсон из реанимационного отделения больницы Святой Бернадетт города Нью-Йорка. Боюсь, что у меня для вас плохие новости…
Тим выпрямился - обычная человеческая реакция на слова "плохие новости" и "реанимационное отделение", услышанные в одном предложении. Он ненавидел Нью-Йорк, как, впрочем, и все остальные рыбаки, которых он знал. Хуже того, каждая клетка его тела питала отвращение к больницам и болезням.
- Несколько часов назад к нам доставили женщину и ребенка. При них не было никаких удостоверений личности, кроме карточки с названием вашей лодки.
- "Афродиты"? - недоумевая, спросил он.
- Женщина белая, худенькая, светловолосая.
Он ничего не сказал в ответ.
- Голубые глаза… - продолжила медсестра.
Тим опустил голову, кровь пульсировала у него в висках. Его разум вызвал образ пары знакомых глаз цвета лепестков барвинка, внимательных и веселых. Золотистые волосы, ниспадавшие ей на плечи, светлые веснушки на бледной коже. Но чтобы с ребенком в Нью-Йорке? Этого просто не могло быть.
- Тридцать четыре или тридцать пять лет, - продолжала медсестра. - Первая группа крови. Ребенку около двенадцати, четвертая группа крови.
- Я их не знаю, - ответил Тим, с трудом ворочая языком в пересохшем рту. Разве у его дочери не вторая группа крови? Его голова закружилась, словно в момент приступа гриппа. Это жестокое море мстило ему. Час расплаты за то, что он бросил дочку. Он и так чувствовал за собой вину, почти помешавшись на своем образе жизни. Малаки никогда раньше не отворачивался от него, и последняя вспышка ярости старика потрясла Тима до глубины души.
Сбросив скорость, Тим свернул к "Ред Лобстер". Доки и штабеля грузов были белыми от снега. Оснастку больших барж покрывал слой льда. Женщина с двенадцатилетним ребенком. В Нью-Йорке? Он думал, что девочка слишком больна для поездок, но она же была в Новой Шотландии прошлым летом.
- У женщины была одна серьга. Небольшой бриллиант и сапфир, в виде цепочки…