Однако после двадцатиминутных поисков Элма почувствовала, что начинает нервничать. Она потратила уйму драгоценного времени, обшарив весь дом, но пылесоса, похоже, и след простыл. Оставался еще чулан в спальне Крейтона, о котором рассказывала сестра. Но Элма все никак не могла собраться с духом заглянуть туда. Это казалось ей вторжением в чужую жизнь, хотя хозяин дома вовсе не держал дверь на замке. Несколько раз Элме довелось заглянуть в его спальню, и этого было достаточно, чтобы убедиться: в ней найти что-либо так же трудно, как и в остальных комнатах. Подсознательно испытывая чувство вины, она все же решилась войти.
С бешено бьющимся сердцем она окинула взглядом то, что когда-то было прекрасной комнатой. Мебель старого дерева располагала к спокойствию и комфорту. На полу рядом с некрашеной деревянной кроватью стоял старомодный черный сундук с медными уголками. Светло-коричневый ковер был завален каким-то хламом, им же была покрыта длинная скамья под окном, откуда открывался вид на море. Над кроватью висела фотография в черной рамке - Крейтон и уже однажды виденная Элмой женщина. Прислонившись к мужу, она держала на коленях мальчика лет четырех. Все трое улыбались. Портрет запечатлел семью в те времена, когда все были живы и счастливы. Расстроенная увиденным, она отвернулась.
Дверь в чулан была закрыта. Приблизившись к ней, Элма взялась за дверную ручку, чувствуя себя как грабитель в чужой квартире. Легкого нажатия оказалось достаточно, и дверь открылась. Узкая полоска света просочилась внутрь, а от скрипа петель у Элмы перехватило дыхание.
Ступив внутрь, она оглянулась. В первое мгновение ей даже показалось, что она шагнула в другую вселенную - параллельную, но стерильно чистую. Элма застонала: Адел была права: чулан хозяина дома потрясал чистотой и порядком.
Итак, это правда. Он не был прирожденным неряхой. На нескольких низких полках была расставлена его обувь, словно выровненная по линейке с микроскопической точностью. На других, как в образцовом магазине, расположились рубашки из натурального хлопка, в дальнем ряду - с длинными рукавами, а перед ними - с короткими. Рядом были сложены вязаные, фланелевые… На другой стороне чулана аккуратно, как солдаты на параде, висели брюки и джинсы, за ними - зимние куртки и свитера.
Странное чувство посетило Элму, пока она осматривала внутренности чулана, - чувство безопасности. Откуда оно взялось, почему этот оазис чистоты и порядка вызвал в ней такое ощущение? Возможно, все дело в восхитительном запахе, который она сразу ощутила, едва вошла. Она погладила свитер, лежавший сверху: это был чистый кашемир, мягкий, как лебяжий пух.
На глаза ее навернулись слезы. Повеяло чем-то давно забытым и родным, из той восхитительной жизни, которой она жила до смерти родителей. Какими светлыми и счастливыми были те дни…
Крейтон никоим образом не напоминал ей отца. Он был человеком сложным и замкнутым, но сейчас, глядя на этот островок порядка, она решила, что разгадала одну из многочисленных загадок, окружавших хозяина дома. И это открытие вызвало в ее душе непредвиденную реакцию: ей до смерти захотелось узнать его получше. Никто не способен содержать одно из помещений дома в такой изумительной чистоте, внушающей ни с чем не сравнимое чувство покоя и безопасности, и в то же время во всех остальных комнатах допускать такой бедлам.
Элма поймала себя на неприятной мысли: человек, столь помешанный на чистоте и порядке, может оказаться несносным занудой. Однако она тут же отбросила ее. Нет, к Крейтону это, скорее всего, не относится. Впрочем, как и к ее отцу. "Проявляйте заботу о них, и они ответят вам тем же", - частенько говаривал он, хитро улыбаясь. Эта философия касалась всякого, с кем общался отец, и Элма интуитивно чувствовала, что и Крейтон из той же породы. Она вспомнила фотографию над его кроватью. Крейтон обнимал жену и сына, как бы защищая их. Если он с таким вниманием относится к своим вещам, какой же заботой он сможет окружить людей, которых любит?
Крейтон был явно не из тех, кто направо и налево плачется о своих несчастьях. Элма теперь была уверена в этом - за фасадом безразличия и апатии скрывался человек, способный любить, сильный и твердый в своих убеждениях. И более всего озабоченный тем, как вырастить достойного мужчину из ершистого сына. Не в силах смириться с потерей любимой жены, он на целых пять лет добровольно обрек себя на изгнание, лишил человеческих контактов, даже с собственным сыном, - Бен успел об этом проговориться. И, конечно, в таком состоянии Крейтон не был намерен сблизиться с кем бы то ни было, тем более с женщиной… Элма закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает отчаяние. Но она понимала Крейтона и ни в коей мере не осуждала. Как страстно ей хотелось, чтобы он мог настолько довериться ей, что…
- Что вы здесь делаете?
Элма обернулась как ужаленная. Могучая фигура Крейтона загораживала вход, и под его суровым взглядом женщина почувствовала себя воришкой, застигнутым на месте преступления.
- Я… я тут искала… пылесос. - Объяснение само сорвалось с ее губ, хотя трудно было сказать, является ли это оправданием, учитывая проводимую в доме политику. В его глазах по-прежнему сквозило откровенное неудовольствие.
- Он в подвале. Зачем он вам?
Пытаясь скрыть смущение, она задиристо ответила:
- Собираюсь воспользоваться им как шестом. Думаю, с помощью нескольких таких же хозяйственных предметов нам удастся нащупать пол в этом океане мусора. Как насчет записи в Книге рекордов Гиннесса - "Самый отвратительный дом"?
- На сцене вы составите хорошую конкуренцию Маковски, - сухо парировал он.
Но Элме показалось, что на этот раз он не намерен ссориться всерьез, и постаралась перебросить мостик к нормальному общению.
- Крей, - начала она, стараясь поймать взгляд его серых глаз, - мне вовсе не доставляет удовольствия блистать перед вами остроумием. Вы сами меня заставляете переходить на такой тон… - Она замялась. - Я хотела сказать, что теперь я вам верю. Ваш чулан настолько… отличен от всего, что мне пришлось наблюдать. Теперь я понимаю, что вы подразумевали под вашей психологией, "обратной общепринятой". Я… э-э… должна извиниться.
К ее немалому удивлению, он никак не отреагировал на ее речь. Некоторое время он как бы оценивал сказанное ею, а потом тихо произнес:
- Вы мне ничего не должны, Элма. - Затем его силуэт исчез из дверного проема, и до нее донесся только его голос: - Только прошу вас не использовать пылесос ни для чего, кроме побития рекорда для Книги Гиннесса, ясно?
Интуиция подсказывала Элме, что она не должна отпускать Крейтона просто так, без всяких объяснений. Собрав всю свою решимость, она бросила ему вслед:
- Вам не кажется, что пришла пора решительно изменить курс? Я имею в виду, что ваша особая психология окончательно потерпела крах: все идет ко дну.
Судя по шагам, он продолжал двигаться к выходу из спальни и, не останавливаясь, обронил на ходу:
- Спасибо за столь тонкое наблюдение.
- Вы что, совсем не хотите обсуждать это? - Элма чувствовала, что разочарование лишает ее последних сил.
- Именно так.
- Подумать только - и я еще извинялась перед ним! - закричала женщина, не в силах больше сдерживаться. - Крейтон Кеннет, вы когда-нибудь слышали об искусстве общения?
- Слышал, Элма. Проблема в том, что вы никак не желаете принять то, с чем обращаюсь к вам я.
И он вышел, хлопнув дверью.
Прошло полчаса. Здесь, на самом краю утеса, вдыхая соленый морской воздух, женщина наконец смогла успокоиться. Каменные террасы внизу кишели жизнью, сонмы самых разнообразных птиц строили гнезда и высиживали птенцов. Элма успела узнать у Бена названия некоторых видов: черно-белые, похожие на пингвинов, кайры, белошеие гагары; кое-где глаз выхватывал парочки тупиков - черные спинки, белые грудки, ярко-оранжевые клювы и распушенные белые пушистые короны на черных головах. На неискушенный взгляд Элмы, они выглядели точь-в-точь как попугайчики.
Воздух был наполнен звуками. Трескотня, рулады, крики, плач, щебетание птиц сливалось с монотонным шумом прибоя в сотне футов внизу.
Элма присела на камень. Наслаждаясь симфонией, исполняемой в ее честь Природой, она перебирала пальцами лепестки нежного алого цветка. Остров воистину был райским уголком, полным жизни, неистовой, не знающей ни секунды покоя. Сила и энергия, казалось, определяли ритм жизни на островах архипелага. В этих местах нечего было делать тем, у кого отсутствует сила воли, - во всяком случае, тепличным растениям тут не прижиться.
В памяти Элмы немедленно возник образ хозяина острова - дьявольски прекрасного, призванного повелевать, а не подчиняться обстоятельствам. Потрясенная тем, что эта мысль пришла ей в голову, она поднесла цветок к лицу и глубоко вдохнула, стараясь выбросить навязчивое видение из головы. Аромат был сильным и завораживающим - совсем как человек, которого она безуспешно пыталась забыть.
Элма скорчила недовольную гримасу. Опять Крейтон! Почему здесь все о нем напоминает: от полета птиц до аромата местных цветов?
- Черт тебя побери! - громко выругалась она. - Ненавижу, тупой ты троглодит!
- Почему я должен думать, что вы имеете в виду кого-то другого, а не меня? - раздался за спиной глубокий, до боли знакомый голос.
Элма обернулась и увидела мужчину, в адрес которого только что чертыхалась. Он стоял в своей обычной позе - широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Глядя на него, она терялась в догадках, осознает ли он сам, насколько возбуждающе действует на женщин.
- Почему вам доставляет такое удовольствие всегда подкрадываться исподтишка? - еле слышно прошептала она.