Почему-то я не сразу поверила в серьезность его намерений. Я подумала – скорее всего, он затеял какую-то тактическую игру. Может быть, это тест?
– Сам не знаю, как это получилось, – стовосьмидесятивосьмисантиметровый Веснин втянул голову в плечи, чтобы казаться более миниатюрным. – Я познакомился с ней на бизнес-тренинге. Полтора месяца назад. И сначала я сопротивлялся. Она мне сразу понравилась, но я был с тобой… Я не попросил ее телефона… Но потом она позвонила сама… Так вышло… Мы встретились, я подумал, что такого, если у меня ланч с коллегой… И – вот.
Под конец повествования его голос становился все более тусклым, а рассказ – все менее внятным.
– Погоди, Веснин. Не так быстро. Кого – ее? И что значит "вот"?
– Эльвиру. Она директор в PR-агентстве. Самое смешное, она бы тебе понравилась.
– Действительно очень смешно, – вставила я, – смешнее не бывает.
– Не надо издеваться, Сань… Конечно, мы с тобой долго жили вместе… Хотя полгода – это не такой уж и большой срок. Но, понимаешь, с Элей я чувствую себя… так, словно у меня крылья.
– Это гормоны, – прокомментировала я. Мне словно молотком по темечку дали, и я еще не успела прийти в себя. Надрывные рыдания, литры слез, визгливые обвинения, разбитый сервиз – все это будет позже. А пока я сидела на дурацком барном стуле и тупо смотрела на закипающий чайник.
– Саша, я уже два дня пытаюсь сказать тебе. Я женюсь.
– Что-о? – на букве "о" мой голос сорвался на меццо-сопрано.
– Я знаю, что я эгоистичный подлец. Можешь сказать мне это в лицо, и я даже не обижусь. Но я не стану рвать свой счастливый билетик. Я сделал Эльвире предложение, и она согласилась.
Я не буду рассказывать о том, как я заплакала. Как он меня утешал, как пытался напоить травяным чаем. Не буду рассказывать о том, как я носилась по его модно оформленной квартире, собирая вещи в объемистую сумку, а он ходил за мной по пятам и напоминал, чтобы я не забыла разные мелочи. "Саша, в ванной остались твои чулки, – говорил он. – Саня, не забудь свои журналы. Ты будешь забирать ароматические свечки?"
Я не буду об этом рассказывать, потому что это было так унизительно.
Все закончилось тем, что через несколько часов я оказалась на улице – зареванная, со спортивной сумкой, набитой барахлом. Мне не хотелось возвращаться в родительскую квартиру. Я знала, что мама, поджав губы, скажет: я так и знала, это все потому, что ты не умеешь готовить. Я была слишком слаба для того, чтобы привести контраргумент.
К счастью, у меня были ключи от квартиры моего знакомого, телеоператора Мишани. Мишаня всегда оставлял мне ключ, когда уезжал в командировки, а случалось это довольно часто. "Я тебе доверяю, Саня! – говорил он. – Если оставлю ключ друзьям, они начнут водить ко мне сомнительных девок. Если оставлю подругам, они начнут рыться в моих шкафах в поисках чужих фотографий и трусиков. Ведь со всеми своими подругами я уже спал. А с тобой пока нет. Поэтому я тебе и доверяю".
Мишаня должен был вернуться через неделю.
В его халупу в Северном Бутове я и отправилась зализывать раны.
Самое смешное – я ведь могла и раньше об этом догадаться. В последнее время мы с Весниным ссорились чаще обычного, причем домашние вулканы просыпались даже из-за самых незначительных поводов.
Я задержалась на работе – а Веснин раскричался, что нормальная женщина должна сидеть дома и ухаживать за мужем-добытчиком. Хотя на самом деле он никогда не имел ничего против моей карьеры. А я, в свою очередь, с удовольствием осела бы дома – стоило ему только на это намекнуть. Но нет, вместо того чтобы спокойно все обсудить, он носился по квартире, энергичный и шумный, точно японский моющий пылесос. Все кончилось тем, что я уехала ночевать к своей лучшей подруге Лерке. Правда, на следующее утро мы помирились, и Веснин даже одарил меня помпезным букетом роз в шуршащей золотой бумаге. Это был первый звоночек, но я была то ли слишком глуха, то ли слишком глупа, чтобы его распознать.
Или вот еще был случай: я купила в уличной палатке курицу-гриль. А его почему-то мой поступок возмутил до глубины души, хотя раньше мы частенько баловались жирненькими румяными цыплятами. Веснин орал, что я хочу его отравить, что он всегда терпеть не мог полуфабрикаты. Теперь-то я понимаю, что он специально провоцировал меня на скандал. Ему хотелось, чтобы я не выдержала и ушла из его жизни, наскоро побросав вещи в объемистую спортивную сумку (что и произошло немногим позже, правда, при несколько других обстоятельствах).
Веснин предпочел бы быть не бросившим, а брошенным.
У брошенного любовника есть преимущество – он может, придав своей физиономии скорбное выражение, рассуждать о жестокости мироустройства.
В то время как бросивший любовник вынужден жить под перекрестным огнем осуждения родственников и коллег. Больше всего на свете мой Веснин (то есть уже не мой, простите) ненавидел оправдываться. О, он был бы счастлив, если бы в один прекрасный день я заявила, что ухожу.
Но я терпела. Мне было нелегко, но я верила, что наши отношения можно вернуть в привычное русло. Я уговаривала себя, что это просто кризис.
А это, оказывается, был конец.
А моя лучшая подруга Лера меня об этом сто раз предупреждала. Почему-то мой Андрюша Веснин с самого начала ей не понравился.
– Он тебе совсем не подходит, – сказала она в тот вечер, когда я их познакомила, – посмотри на него, это же самовлюбленный эгоист. А тебе, Кашеварова, нужен романтик.
– Мне нужен он, – жестко сказала я тогда. – И давай оставим эту тему.
Лера, вздохнув, пожала худенькими плечами.
И вот теперь выяснилось, что она права.
Права!
Прошло всего полгода, а мой "самовлюбленный эгоист" умудрился влюбиться в бизнесвумен с отбеленными зубами. Я же…
Я же осталась одна.
* * *
И вот я в Северном Бутове, в халупе, принадлежащей моему приятелю-холостяку, который скоро вернется из командировки и предъявит законные права на холостяцкую территорию.
Это были самые отвратительные двадцать четыре часа за все мое существование. Я словно дополнительную жизнь прожила – и была та жизнь бурной и горькой, как мелодрамная киноэпопея на быстрой перемотке. Вот что я успела сделать.
1. Купить в супермаркете трехлитровую бутыль сухого вина и под сентиментальные напевы Мэрайи Кэри напиться до состояния "Э-эх, прокачу!".
2. Садовыми ножницами коротко обрезать свои каштановые, вполне сносные кудри, ужаснуться по этому поводу, горько всплакнуть, стоя перед зеркалом.
3. Сбегать в ближайшую парикмахерскую и своим внешним видом довести до полуобморока местный персонал, дыхнуть винными парами на вежливую стилистку и настойчиво требовать модную стрижку в стиле Холли Бэрри.
4. Выслушать тысячу причин, почему моя самодельная стрижка исправлению не подлежит, и согласиться– о ужас! – на "изящный полубокс".
5. Выяснить, что под вкрадчивым определением "изящный полубокс" скрывается моя наголо выбритая голова. Поверить невозможно – я впервые в жизни имела возможность видеть свой лысый череп. Зрелище это, поверьте, не для слабонервных – кожа синяя и какая-то бугристая. Я была похожа не на стильную копию Шинед О’Коннор, а на тифозного детдомовца.
6. Торжественно решить уйти в монастырь.
7. Торжественно решить соблазнить какого-нибудь олигарха, выйти за него замуж и приехать в гости к Веснину на белом "Шевроле". К тому времени его, само собой, уволят, а бизнес так называемой Эльвиры погорит. Конечно же я одолжу им сто долларов, я же добрая.
8. Вернуться домой, обзвонить всех своих подруг и сообщить о том, что Андрюша Веснин женится на PR-директоре (или директрисе?) с театрально выверенным именем Эльвира.
9. Мимоходом сообщить подругам о том, что я постриглась наголо и собираюсь сделать на черепе татуировку в виде огнедышащего дракона, потому что такая картинка наверняка придаст мне уверенности. К слову сказать, никто из подруг мне не поверил.
10. Мужественно решить изменить всю свою жизнь– начиная с гардероба и заканчивая восприятием действительности. Боюсь, придется начинать с покупки парика.
11. Еще раз всплакнуть над фотоальбомами.
12. Решить, что я – полный ноль. Посудите сами – что может быть хуже заплаканной, наголо остриженной брошенной женщины? Которой к тому же неделю назад исполнилось целых… целых двадцать шесть лет!!!
Два дня и две ночи утешала меня моя верная Лера. Она суетилась вокруг меня так, словно я была смертельно больна (в принципе это было не так далеко от истины). Она варила для меня переслащенное какао, приносила из видеопроката какие-то дурацкие комедии. Лучше бы она этого не делала – всем ведь известно, что идиотские голливудские фильмы в карамельно-розовых тонах обычно заканчиваются свадьбой. Свадьбой! Я смотрела, как загорелые улыбчивые люди на телеэкране обмениваются кольцами, и беззвучно плакала.
– Не реви, Кашеварова, – умоляла Лерка, – а то, глядя на тебя, я сама начну рыдать.
– Тебе легко говорить.
– Ты что, мать? Жизнь только начинается. И тебе очень идет такая прическа.
– Прическа? – вскричала я, хлопнув ладонью по собственной макушке (мой жест сопровождался звучным шлепком). – И это ты называешь прической?
– Но тебе действительно идет, – испуганно оправдывалась Лера, – хочешь, я сбегаю в гастроном за тортиком?
– Никаких тортиков. Мало того, что я лысая, не хватало мне еще наесть жирную задницу.
– Ты сейчас столько калорий тратишь, – вздохнула Лера, оглядывая в настенном зеркале собственную филейную часть.