Рыжевато-золотистые прядки вьющихся волос доходили Делейни до подбородка, ветерок бросил одну прядь ей в лицо, и она заправила волосы за уши. Делейни думала о том, что зря она так долго не приезжала, нужно было попытаться помириться. Не допускать, чтобы прошло так много лет… но ей почему-то не приходило в голову, что Генри может умереть. Только не Генри. Когда они виделись в последний раз, то наговорили друг другу массу ужасных вещей. Она до сих пор отчетливо помнила ярость Генри.
В отдалении что-то загрохотало. Грохот наводил на мысли о гневе Господнем, и Делейни подняла взгляд к небу, почти ожидая увидеть громы и молнии, – прибытие такого человека, как Генри, несомненно, должно вызвать волнение в раю. Но голубое небо оставалось чистым, гром же все не умолкал, и Делейни посмотрела туда, откуда он доносился, – в направлении чугунных ворот кладбища.
Верхом на стальном чудовище, сияющем черным лаком и хромом, к собранию скорбящих мчался одинокий мотоциклист со взъерошенными ветром волосами. От рева мощного мотора содрогался, казалось, не только воздух, но и земля. Торжественность церемонии погребения была осквернена запахом выхлопных газов.
Мотоциклист в линялых джинсах и белой футболке сбавил скорость, и "харлей" с урчанием затормозил перед серым катафалком. Мотор умолк, и стало слышно, как мотоциклист шаркнул по асфальту каблуком ботинка, опуская опору мотоцикла. Одним плавным движением он встал. На щеках и волевом подбородке темнела трехдневная щетина, привлекая внимание к четко очерченным губам. В ухе мотоциклиста поблескивала золотая серьга-колечко, глаза его были скрыты под широкими зеркальными стеклами очков "Оукли". Наглый мотоциклист показался Делейни смутно знакомым, было что-то узнаваемое в его оливковой коже и темных волосах, но Делейни не могла вспомнить, откуда она его знает.
– О Господи! – ахнула рядом с ней мать. – Просто не верится, что он посмел явиться в таком виде!
Ее изумление и негодование разделили и другие скорбящие; не страдая избытком хороших манер, они стали обмениваться мнениями громким шепотом:
– От него ничего хорошего не жди!
– Он всегда был испорченным до мозга костей.
Джинсы "Ливайс" плотно облегали крепкие бедра мотоциклиста и длинные ноги. Теплый ветерок прижимал футболку к широкой груди, и под тонкой тканью отчетливо просматривались мускулы. Делейни снова подняла взгляд к его лицу.
Он медленно снял очки, сунул их в нагрудный карман футболки, и его серые глаза в упор посмотрели на нее.
У Делейни сердце замерло, кости словно расплавились. Она узнала эти глаза, прожигающие ее взглядом. Они были точной копией ирландских глаз его отца, но ошеломляли куда больше, потому что смотрели с лица, в котором явно чувствовалось баскское происхождение.
Ник Аллегрецца, предмет ее девичьего восхищения и источник ее разочарований. Ник, змей с хорошо подвешенным языком. Он стоял в непринужденной позе, перенеся вес на одну ногу, и словно бы не замечал, какое смятение произвел своим появлением. Хотя, наверное, заметил, просто ему было на это плевать. Делейни не была дома десять лет, но некоторые вещи, по-видимому, не изменились. Ник повзрослел, черты его лица окончательно определились, его по-прежнему нельзя было не заметить.
Преподобный Типпет склонил голову.
– Помолимся за Генри Шоу.
Делейни опустила голову и закрыла глаза. Даже в детстве Ник слишком привлекал к себе внимание. Его старший брат Луи тоже был необузданным, и все же не таким диким, как Ник. Все знали, что братья Аллегрецца – сумасшедшие, импульсивные баски, колючие и скорые на расправу.
Каждую девушку в городе в свое время предупредили, что от этих братьев надо держаться подальше, но многих влекло к "этим баскам", как зов природы неумолимо влечет леммингов к смертельным для них водам океана. А Ник имел еше и репутацию соблазнителя девственниц. Но Делейни он не соблазнил. Вопреки расхожему мнению, она не кувыркалась в постели с Ником Аллегреццей. В отличие от многих она не отдала ему свою невинность.
Во всяком случае, формально.
– Аминь, – дружно повторили за преподобным все собравшиеся.
– Да, аминь, – запоздало пробормотала Делейни. Ей было немного совестно, что она отвлеклась во время молитвы. Она посмотрела поверх очков и прищурилась. Ей было видно, как шевельнулись губы Ника, когда он быстро перекрестился. Как и остальные баски в округе, он, конечно, был католиком. И все же когда этот вопиюще сексуальный мотоциклист с длинными волосами и серьгой в ухе крестится, как священник, это выглядит странно. Потом с таким видом, как будто в его распоряжении целый день, Нйк медленно скользнул взглядом снизу вверх по костюму Делейни и посмотрел ей в лицо. На мгновение в его глазах что-то вспыхнуло, но так же быстро погасло, и он переключил внимание на блондинку в розовом платье на бретельках, которая стояла с ним рядом. Та привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.
Собравшиеся на похороны столпились вокруг Делейни и ее матери перед тем как разъехаться, они подходили выразить им свои соболезнования. Потеряв Ника из виду, Делейни повернулась к людям, проходившим перед ней. Многих из них Делейни узнавала, друзья Генри останавливались поговорить с ней, но среди собравшихся было очень мало людей моложе пятидесяти. Делейни улыбалась, кивала, пожимала руки – и ненавидела каждую минуту, которую ей приходилось проводить под столь пристальным вниманием. Ей хотелось побыть одной, чтобы подумать о Генри, вернуться в их лучшие времена. Хотелось вспомнить Генри таким, каким он был до того, как они так ужасно разочаровали друг друга. Но Делейни понимала, что такая возможность представится ей еще не скоро. Она безмерно устала эмоционально, и к тому времени, когда они с матерью наконец сели в лимузин, который должен был отвезти их домой, ей хотелось только одного: уснуть.
Внимание Делейни снова привлек гул мотоцикла. Она оглянулась на Ника. Он дважды крутанул ручку акселератора, поднял подставку и нажал на газ. Глядя, как он проносится мимо, Делейни нахмурилась: блондинка прижалась к его спине так плотно, словно присосалась. Он снял женщину на похоронах Генри! Снял так, будто не на похоронах побывал, а шлялся по барам. Делейни ее лицо не было знакомо, но она не удивилась, что какая-то женщина уходит с похорон с Ником. Для него нет ничего святого. Он не привык ограничивать себя какими-то рамками.
Делейни села в лимузин и откинулась на бархатную спинку сиденья. Генри умер, но ничего не изменилось.
– Хорошая была служба, правда? – сказала Гвен, прервав раздумья дочери.
Лимузин отъехал от кладбища и повернул в сторону 55-го хайвея. Делейни смотрела на голубые проблески озера Лейк-Мэри, едва различимого за густым сосновым лесом.
– Да. – Она повернулась к матери. – Хорошая.
– Генри тебя любил. Он просто не умел идти на компромисс.
Они обсуждали эту тему много раз, и сейчас у Делейни не было желания говорить об этом снова. Разговор всегда начинался и заканчивался одинаково, но они ни разу не пришли ни к какому решению.
– Как ты думаешь, сколько человек придет?
Делейни имела в виду поминки.
– Думаю, почти все.
Гвен протянула руку и заправила прядь волос Делейни за ухо.
Та почти ожидала, что мать послюнявит пальцы и поправит кудряшки у нее на лбу. В детстве Делейни терпеть этого не могла, да и сейчас тоже. Гвен постоянно что-то поправляла, как будто дочь – такая, как есть – была недостаточно хороша. Гвен постоянно суетилась, словно старалась переделать дочь на свой лад.
Нет, ничего не изменилось.
– Лейни, я так рада, что ты снова дома.
Делейни стало душно, и она нажала кнопку электрического стеклоподъемника. Вдохнула свежий горный воздух и медленно выдохнула. "Всего два дня, – сказала она себе, – через два дня можно будет вернуться домой".
На прошлой неделе Делейни получила извещение о том, что она упомянута в завещании Генри. Странно, что он включил ее в число наследников – если вспомнить, как они расстались. Делейни подумала, включил ли он в завещание и Ника или проигнорировал своего сына даже после смерти.
Делейни сомневалась, что Генри завещал ей деньги или собственность, скорее всего он оставил какой-нибудь издевательский подарок – например, проржавевшую рыбацкую лодку или чучело. Что бы это ни было, в любом случае она собиралась уехать сразу же после оглашения завещания. Оставалось только набраться храбрости сказать об этом матери. Делейни решила, что, пожалуй, позвонит Гвен из телефона-автомата уже из окрестностей Солт-Лейк-Сити. А пока она собиралась встретиться с несколькими старыми подругами, посетить местные бары – словом, перекантоваться до тех пор, когда можно будет вернуться в большой город, где она сможет дышать. Делейни знала, что если она задержится здесь больше чем на несколько дней, то потеряет голову, а может быть, и хуже того – самое себя.
– Ну и ну, смотрите-ка, кто вернулся!
Делейни поставила на стойку буфета тарелку с грибными деликатесами и встретила взгляд своей соперницы с детских лет, Хелен Шнупп. Пока Делейни росла, Хелен вечно была дня нее как заноза в пальце, камешек в туфле. Куда бы Делейни ни повернулась, она была тут как тут – и обычно на шаг впереди. Она была красивее, быстрее на беговой дорожке, лучше играла в баскетбол. Во втором классе Хелен оттеснила ее на второе место в окружных соревнованиях по правильному произношению слов. В восьмом классе Хелен побила ее в борьбе за место капитана команды болельщиц. В одиннадцатом Хелен застукали с бойфрендом Делейни, Томми Маркемом, когда они трахались на заднем сиденье семейного пикапа Маркемов. Такие вещи девушки не забывают, и сейчас Делейни испытала мстительное удовлетворение, посмотрев на волосы Хелен и увидев посеченные концы и пережженные мелированные пряди.
– Хелен Шнупп!