- Он не желает расставаться с ее деньгами. После развода он получит крупную сумму, но этого ему мало. Он из местных мачо, и потому характер у него крайне неустойчивый. Анжи решила отсидеться несколько дней, пока мой и ее отец уладят все дела.
- О Господи, какой ужас.
- Да, ты права. Неприятная история. Но все будет хорошо.
- Дон, я думала…
- Я знаю, что ты думала.
- Я видела, как она выходили из твоей спальни.
- Естественно, я ей уступил свою комнату, а сам спал в кабинете Фила.
Господи, как же все это глупо, до ужаса и безобразия, до пунцового румянца, который уже пылает на ее щеках, а также шее, груди и плечах.
Она вела себя, как ревнивая идиотка! Ничего не слушала, принимала оскорбленные позы, вела себя ужасно…
- Я… мне… я не поняла. Это было просто недоразумение. Я не сдержалась.
- Я этому рад. Значит, ты ко мне неровно дышишь. Собственно, я это и раньше знал.
Она мгновенно сжалась в комок, готовая к обороне, но синеглазый змей только улыбнулся.
- Я надеюсь дождаться того момента, когда ты все-таки позволишь себе расслабиться и начать получать удовольствие от жизни, Мори. Нюхать розы, гулять под луной…
- Спать с тобой, да?
- И это тоже вполне приятно, уверяю тебя. Я хочу танцевать с тобой, малыш, хочу плавать с тобой на яхте, хочу все-таки показать тебе восход Венеры, а потом любить тебя прямо на траве.
- Москиты. И другие насекомые. Спасибо, не хочется.
Дон расхохотался.
- Я что-нибудь придумаю, клянусь.
- Ты насчет москитов?
- Я насчет тебя! Я излечу тебя от страха, я освобожу тебя, и тогда ты станешь тем, что ты есть, - прекрасной, чувственной, сексуальной малышкой с загадочными глазами и волосами цвета ночи, и однажды эти волосы рассыплются по моей груди, или по широкой кровати, или по траве, или по песку на пляже, а глаза потемнеют от страсти, и тогда ты, Морин Аттертон, будешь моей!
Она с ужасом чувствовала, как при звуках этого голоса ее охватывает дикое, - радостное возбуждение, как напрягаются под одеждой соски, как сладко ноет в груди и животе и как жаркие волны накатывают на позвоночник, заставляя слабеть ноги…
- Это не так просто, О'Брайен…
- Это очень просто, Аттертон. Надо только очень любить. Себя, мир, небо, солнце, звезды.
И того, кто рядом. Хотя бы одну ночь.
- Это просто для тебя, не для меня. Я не сплю с мужчиной только ради удовольствия.
- Напрасно.
- Может быть, но я - такая. Дон, уходи. Прошу тебя, уходи, или я упаду замертво. Я слишком устала.
Он наклонился и поцеловал ее дрожащие губы. Без страсти, без похоти, без приглашения к чему-то большему. Просто с нежностью. Повернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.
Морин сползла на пол, опустила голову и обхватила плечи руками.
Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты не выпускал меня из своих рук. Я так хочу, чтобы хоть кто-то рядом был сильнее меня.
Я наивная дура, да? Да, скорее всего.
Потому что, хотя я и хочу этого больше всего на свете, я не позволю себе этого никогда в жизни.
Я не переживу еще одного удара.
Анжела рассмеялась и откинулась на спинку кресла.
- Я думала, ты живым не выйдешь. Такая маленькая, а голос сильный. Что ты сделал?
Подушкой ее придушил?
- Сказал ей правду.
- Bay, и это помогло? Что ж это за правда такая?
- Что ты моя сестра, а не змея-разлучница.
- И она тебе поверила?
- Естественно. Это же правда.
Анжела отпила глоток вина и важно кивнула.
- Теперь ясно, почему она на меня так прореагировала утром.
- Ты спала в моей комнате.
- Значит, ревнует.
- Не вполне. Скорее, ее возмутил тот факт, что я привел в дом женщину, одновременно пытаясь ухаживать за ней. Она считает это неприличным.
- Ты будешь смеяться, братец, но я тоже так считаю. Кстати, она очень ничего. Только вся какая-то… как струна.
- Она работает и учится, учится и работает. Ничего кроме. Мало ест, плохо спит. Стресс, депрессия.
- Звучит знакомо.
- Если это не прекратить, она сорвется в самое ближайшее время.
- Как и ты в свое время.
Анжела все про него знала. Дон мрачно усмехнулся. Те дни и ночи стали единым кошмаром, и он не любил вспоминать об этом времени.
- Я хочу помочь ей, сестричка.
До сих пор он не посвятил Анжелу в свой план, хотя и был уверен в ее поддержке.
- Насколько серьезно ты к ней относишься, Дон?
- Я… я хочу просто помочь.
- Спасти ее, да?
- Звучит несколько аффектированно.
- Но ведь это правда.
Дон посмотрел в темное окно. Выпил вино, поставил стакан на стол и твердо произнес: - Да. Это правда.
- Ну, а она не хочет, чтобы ты ее спасал. Считает, что это не твое дело.
- Ты что, уже разговаривала с ней?
- Нет, но я же не идиотка. Я предполагаю, что так все и есть. Кроме того, я предполагаю, что - ревнует, не ревнует - скоротечный летний роман с тобой ее никак не устроит.
Дон неожиданно почувствовал досаду. Ему не нравилось такое определение.
- Я не собираюсь крутить с ней скоротечный летний роман.
- Хорошо, изменим термины. Что это? Дружба? Гражданский брак? Отношения без обязательств?
- А чем так уж плохи такие отношения, Анжела?
- Ничем, если на них согласны оба партнера. Твоя Морин не из таких. Она думает, что, в конце концов, окажется в проигрыше.
- Вот спасибо, утешила.
- Честно говоря, не думала, что тебя это может так ранить. Ну, посуди сам. Барышня устала до смерти, еле сводит концы с концами, то и дело тревожится за сына, деда, собственное будущее, и тут появляешься ты, красивый, свободный, богатый, готовый к романам и победам, к удовольствиям и развлечениям, но никак не к серьезным отношениям.
- Анжи! Это нечестно!
- Почему это? Если мне не изменяет память, через пару месяцев ты сядешь в самолет - и тю- тю! А девушка останется. Как ты думаешь, прибавит ей это бодрости духа? Вот и выходит, что она просто достаточно умна, чтобы постараться защитить себя от новых потрясений.
- Тебя послушать, так я Казанова…
- Дон, я что-то не пойму, ты жениться на ней собираешься? Нет? Тогда я права. И она тоже. Ты ведь не зря ездишь по самым Богом забытым углам нашей планеты. Ты изо всех сил убегаешь от оседлости, потому что однажды эта оседлость уже едва не убила тебя. Ну вот. Я тебя, похоже, всерьез ранила.
- Нет. Просто сказала правду.
- Дон, то, что случилось с Вероникой, было настолько ужасно, что все твое дальнейшее поведение вполне объяснимо и естественно…
- Анжела, не надо меня анализировать.
- Надо!!! Пойми меня и прости, мой большой и красивый брат. Надо. То, что было, - было ужасно, но оно уже прошло. Никогда ничего не вернется, не исправится, не изменится. Мертвые останутся в своих могилах…
- Анжела!!!
- … а живые должны жить дальше. Ты должен жить дальше. И не говори, что хочешь прожить всю свою жизнь в одиночестве. И что ценишь свободу больше всего…
- Я ценю свободу! И хочу прожить один! Мне нравится моя жизнь!
Анжела посмотрела ему прямо в глаза. Губы ее слегка искривились.
- И вот так ты себя уговариваешь все это время? Бедный ты мой, большой, красивый и глупый брат…
- Я больше не женюсь. Из ада нет пути назад.
- Ты - трус?
- Пусть так. Я - трус.
Стакан со звоном взорвался в руке Дона О'Брайена. Анжела устало прикрыла глаза рукой. До чего же жаркая страна, эта Аргентина.
Берег моря. День, но солнца нет. Нет и дождя. Жарко.
На песке стоит женщина в белом платье. Длинные темные волосы расплескались по плечам.
Женщина беременна - тонкое платье не скрывает округлившийся живот.
Он идет к ней, почти бежит, очень торопится и чего-то ужасно боится, хотя на лице женщины видна улыбка. Она машет ему рукой.
Он уже действительно бежит, потому что ему кажется, что он не успевает… Женщина протягивает к нему руки, и тут ее ноги начинают стремительно уходить в песок. Она кричит, но безжизненный воздух глушит все звуки.
Даже его собственный вопль. Потому что это Вероника. Это его жена. Беременная его ребенком. Его сыном.
Он кричит, рыдает, пытается добежать до нее, но ноги словно приросли к месту, и вот на его глазах Вероника тонет в зыбучих песках, а он ничего не может сделать.
А потом вдруг начинается дождь. Больше нет ни моря, ни песка, только зеленые холмы, да серые горы за пеленой дождя.
Белое платье женщины намокло и прилипло к телу. Черные волосы упали на лицо. Она медленно, с трудом передвигает ноги, но все же идет, идет к нему.
И когда им остается сделать всего три или четыре шага навстречу друг другу, женщина поднимает голову и откидывает волосы назад. И тогда он видит, что это Морин. Его жена. Беременная его ребенком. Его сыном.
Морин открыла глаза и некоторое время Лежала на спине, несколько ошалело принюхиваясь к странному и совершенно чарующему аромату, доносящемуся снизу. Потом вскочила, поспешно оделась, наскоро умылась и поспешила вниз.
Картина, встретившая ее на кухне, была достойна кисти великих мастеров.
Белокурая богиня Анжи, в джинсовых шортах, шлепанцах и растянутой футболке, непричесанная и ненакрашенная, прыгала по кухне, держа палец во рту, и сыпала неразборчивыми, но экспрессивными ругательствами.
На столе стояла полная сковорода блинчиков.
Румяных, брызжущих кипящим маслом, шикарных блинчиков из детства.
К таким должны подавать сметану и клюквенный кисель.