Однажды ночью у Питера начался кашель. Услышав его сквозь чуткий материнский сон, Маргарет ринулась к ребенку. Мальчик метался во сне, дышал учащенно, начиналось удушье. Он проснулся и громко заплакал, Маргарет схватила его на руки. Мальчик весь горел, личико было бледное, губы приняли лиловатый оттенок. Мать снова уложила его, тепло укрыла, но он метался, плакал и кашлял. Маргарет обезумела, в ужасе глядя, как ребенок задыхался, сотрясаемый мучительным кашлем. "Он борется за жизнь, колотит ручонками по воздуху, отгоняя смерть!" – в ужасе поняла мать. Маргарет метнулась в спальню, где Артур спал крепким сном, разбудила его. Артур кинулся вслед за ней, они обменялись взглядами, он сбежал вниз и вывел из гаража машину. Маргарет завернула ребенка, и машина понеслась через город, сквозь дождь и ветер, – начался такой же сильный ливень, как в тот день, когда они привезли Питера из больницы. Над входом в отделение "неотложной помощи" горела лампа; в приемном покое умелые руки сиделок приняли Питера и унесли его в палату.
– Да, – сказал врач, – это пневмония. – Оставьте ребенка у нас. – Он посмотрел в историю болезни, нахмурился и заметил: – Да, ребенок слабенький. Но антибиотики помогут, хотя случай, конечно, серьезный…
Он старался ободрить родителей, которым предстояло вернуться домой, где в детской комнате стоит опустевшая колыбель…
– Нельзя ли нам остаться здесь? – порывисто спросила Маргарет.
– Нет, – покачал головой доктор. – Ребенок в изоляторе. Вам лучше поехать домой и отдохнуть.
Они вернулись и лежали бок о бок в супружеской спальне, охваченные тревогой и мучительным недоумением: как мог заболеть воспалением легких ребенок, которого даже не выносили гулять на улицу. Из домашних ни у кого не было даже легкой простуды или насморка, так что инфекция исключалась.
Когда Питер выздоровел, он так похудел, что мать Маргарет заплакала, глядя на него, и воскликнула:
– Бедный мой мальчик! Бабушка будет ухаживать за тобой, и ты вырастешь большим и сильным.
Но он не стал "большим и сильным". Он плохо ел, медленно рос, но в остальном развивался нормально, он начал сидеть, ходить и говорить в положенное время и рос смышленым и послушным. Так считала Маргарет, и говорила мужу с сияющими счастьем глазами:
– Нет, это не родительское ослепление! Когда я вижу Питера среди его сверстников, я убеждаюсь, что он совершенно особенный ребенок!
– Пусть будет по-твоему! – смеялся Артур, ласково глядя на жену.
– А может быть, так оно и есть, – вступалась мать Маргарет. – Посмотри, как он похож на Артура, даже в этом возрасте, – смотрит и говорит, как отец. А Артур у тебя и вправду особенный, – улыбалась она дочери.
– Значит, я дважды благословенна! – с ликующим смехом воскликнула Маргарет.
Этой ночью, в постели, она отдавалась мужу с такой радостной готовностью, что, наверное, именно тогда и была зачата Холли.
Два ребенка за два года. Счастье переполняло родителей, Артуру и Маргарет казалось, что им нечего больше желать.
Когда Маргарет была на седьмом месяце беременности, снова случилась беда. Пронзительный крик ребенка разбудил их. Питер, с поджатыми к животу ножками, перекатывался с одного края кроватки на другой в судорогах мучительной боли.
На этот раз врач в больнице, сочувственно глядя на родителей, сказал:
– Я боюсь, что болезнь очень серьезная. Надо обратиться к доктору Лиру, одному из лучших специалистов по детским болезням.
– Но что вы предполагаете? – спросил Артур.
– Не имею права сказать, – ответил врач. – Я не делал тестов.
– Но все-таки? – взмолилась Маргарет, а Артур поддержал ее:
– У вас есть какое-то предположение? Пожалуйста, выскажите его.
На врача подействовал тон спокойного убеждения и твердый взгляд Артура, но все же он несколько минут помолчал, и наконец выговорил:
– Это может быть цистофиброз. Но это только предположение, догадка, и я даже не имел права ее высказать.
Но доктор Лир, в больнице которого Питеру сделали рентгеновские снимки и все необходимые анализы, подтвердил диагноз. Его взгляд скользнул по суровому лицу Артура; не глядя в глаза Маргарет, он посмотрел на ее высокий живот и подумал, как ужасно в ее положении находиться в больнице, где лежит ее ребенок с подозрением на неизлечимую болезнь со смертельным исходом.
– Конечно, чтобы получить полную уверенность в правильности диагноза, необходимо обследовать ребенка снова и снова. Но я считаю, что врач не вправе ничего скрывать от родителей.
– Нет, – сказала Маргарет, когда они вышли из больницы, – мы должны проверить, обратиться и к другим специалистам. Так ведь всегда делают!
Артур согласился с ней, но другие специалисты подтвердили диагноз. Ребенок с этой болезнью мог прожить год, два, мог умереть уже юношей. Он был обречен на всевозможные болезни – пневмонию, диабет, тепловые удары, кишечные инфекции, сердечную недостаточность. После четвертой или пятой консультации они знали все это наизусть.
Артур во всем уступал Маргарет, и они летели самолетом, ехали поездом, от врача к врачу, и наконец, круг замкнулся.
– Хватит, – сказал Артур. – Придется примириться.
Это было даже своего рода облегчение.
Родители, дедушка и бабушка собрались в маленьком кабинете Артура. Дедушка Альберт выглядел потрясенным:
– Я недавно узнал, что цистофиброз – наследственная болезнь! – воскликнул он. – Но ведь в нашей семье ее не было. А в вашей, Артур?
– Ни у кого, – мрачно ответил Артур. – Разве что у какого-нибудь отдаленного предка, о котором не сохранилось сведений. Но ведь иногда эта болезнь бывает не наследственной.
– Все, чем мы становимся, заложено в генах, – мрачно сказал Альберт.
– Какая разница? – воскликнула Маргарет. – Питер болен, и приходится с этим смириться. Я теперь беспокоюсь о… – Все посмотрели на ее выпуклый живот.
Но Холли родилась крепким и здоровым ребенком. Ее миновали многие детские болезни, она не болела ни пневмонией, ни диабетом, – ни одной из болезней, являющихся проявлением цистофиброза. Она росла живым и веселым ребенком. Временами бывала упряма и капризна, но отходчива и добра. Характером она была непохожа на Питера, очень доброго, с легким веселым нравом.
– Холли больше похожа на тебя, а Питер – на Артура, – говорили Маргарет родственники и друзья.
"На Артура! – думала Маргарет, лежа на кровати Питера в сгущающихся сумерках. – Сын Артура… Но это не так… Чей же он сын? Ее руки сжались в кулаки, обручальное кольцо больно врезалось в кожу. – Еще одна боль, как ее вынести? Мое сердце разрывается от скорби по тебе, Питер! Ты слышишь меня, Питер? Но есть еще другой, он тоже мой, он всегда был мой, а я не знала… О Боже, сколько терзаний!"
Она все еще лежала на кровати Питера, когда в дом вошел Артур. Звякнули ключи, которые он бросил на столик в холле, и раздался его голос:
– Марджи! Марджи, где ты?
– Я наверху, сейчас спущусь.
Маргарет постаралась, чтобы голос ее звучал бодро; ей не хотелось расстраивать Артура. Она должна быть сильной, помочь ему в их общем горе.
Но прежде чем она встала, он уже поднялся наверх. Увидев, что она лежит на кровати Питера, он подбежал к ней и нежно обнял, утешая.
– Все эти годы… – прошептала она. – Наш Питер… Этим летом ему исполнилось бы девятнадцать.
– Да, да. До обидного короткая жизнь. И я уверен, что он знал. Знал, что ему суждено рано умереть.
– Скажи, можешь ли ты понять, примириться с тем, что он – не родной наш сын? Он ведь всегда был наш, наш! Как это могло случиться, Артур?
– Кто знает? Небрежная нянька перепутала браслетики с именами, вот и все. Это случилось, и случилось с нами.
– Я чувствую это как двойную смерть. – Она положила руку под сердце. – Ведь я выносила, вот здесь, того, второго. Мы будем искать его, Артур?
– Клиника Бэрнса закрылась много лет назад, – мягко возразил он.
– Где-нибудь сохранились списки, – настаивала она.
Он молчал.
– Скажи, ты что же, не хочешь узнать, Артур?
– Может быть, и не хочу, – с трудом выговорил он.
– Но почему? Я тебя не понимаю.
– Видишь ли… что хорошего может из этого выйти?
– Я хочу знать, – прошептала она, стараясь подавить подступающие к горлу рыдания, – хочу знать, в хорошей ли он семье. Может быть, он попал к дурным жестоким людям, или они – алкоголики. Может быть, он болен или даже голоден.
Артур выпустил ее из объятий и отошел. Он стоял спиной к ней, под дипломом Питера, висевшем на стене. Через минуту он повернулся и сказал ей:
– Даже если мы его найдем, – а ведь это все равно, что найти иголку в стоге сена. Если он вырос в плохой семье, то уже ничего не поделаешь. Мальчик взрослый. Слишком поздно.
– Все равно я хочу знать.
– Если же он попал в хорошую семью, то сколько людей мы растревожим – мальчика, его семью, да и Холли тоже. Вот она пришла, давай пойдем в свою спальню.
Холли вбежала в комнату родителей румяная, оживленная.
– Привет, папа! – Она поцеловала отца. – Не устал сегодня на работе? А я столько пропустила, трудно будет догонять.
– Ну, ничего, я помогу тебе, – ласково утешил ее Артур. – С латынью, наверное?
– Спасибо, папа, постараюсь справиться сама. Если понадобится, попрошу тебя.
Холли выбежала из комнаты родителей.
– Она – все, что у нас осталось, – печально сказал Артур.
– Все? А тот, другой? Ты хочешь забыть о нем?