Эланна была удивлена и разочарована, что Митч не приехал в аэропорт встречать ее. Правда, Кайл Филдс, поджидавший их у трапа, объяснил, что Белый дом пытается избежать ненужной шумихи по поводу воскресения Митча. Эланне ничего не оставалось, как поверить ему, но всю мучительную дорогу до отеля ее грызли дурные предчувствия. Наверно, Митч тяжело болен или сильно ослаб, поэтому и не встретил их в аэропорту.
– По-моему, лучше сначала тебе увидеть его одной, – предложила Элизабет, когда они поднимались в лифте.
Как Эланна мечтала об этом моменте, сколько молилась, чтобы он наступил! Но теперь, когда молитвы ее наконец услышаны, она вдруг до смерти испугалась. Ведь прошло столько времени! Столько необратимых перемен произошло с того ужасного дня! Изменилась она сама. И, несомненно, изменился Митч. Что они могут сказать друг другу?
– Ох, нет, – быстро возразила она свекрови. – Вы мать, Элизабет. Вы войдете первой. Элизабет резко взглянула на нее.
– Дорогая моя, ты ведь не собираешься выкинуть какую-нибудь глупость?
Эланна провела пальцами по волосам и удивилась, как сильно дрожат руки.
– Вроде того, чтобы ворваться в номер и, не поздоровавшись, придавить Митча фактом, что через три недели я собираюсь выйти замуж?
– Конечно, тебе трудно, дорогая. – Элизабет коснулась свеженаманикюренными пальцами ее локтя– Но подумай, какими тяжелыми прошедшие годы были для Митча!
Тень раздражения мелькнула в глазах Эланны. Она исподтишка покосилась на чиновника государственного департамента. Он смотрел на мелькавшие цифры этажей и, казалось, совершенно не вникал в частный разговор двух женщин. Но чутье подсказывало ей, что он не пропустил ни единого слова.
– С того момента, как он позвонил, я ни о чем другом не думаю, – сдержанно ответила она. – Не беспокойтесь, Элизабет. Я любила Митча и никогда не сделаю ему ничего плохого.
– Любила? В прошедшем времени?
Почему ее вынуждают оправдываться? Почему у нее у самой такое состояние, будто ей надо защищаться? Ведь это Элизабет постоянно подчеркивала, что Эланне необходимо устроить собственную жизнь.
– Я думала, что Митч умер.
– Но он жив, Эланна. Твой муж жив. К счастью, лифт неожиданно остановился и открылась дверь, избавив ее от необходимости что-то отвечать. Сопровождающий провел их через устеленный ковром холл и остановился перед двойной дверью. Сердце у Эланны яростно застучало.
Дверь распахнулась, и она оказалась лицом к лицу с мужчиной, которого когда-то обожала больше, чем кого-либо на свете. Мужчина выглядел совсем другим. Но все равно таким же, в каком-то полуобморочном бесстрастии отметила про себя Эланна. Белокурые волосы подернулись серебром, но это придавало ему особую выразительность. Эланна ожидала увидеть его бледным и изнуренным, но лицо, хотя и похудевшее, было покрыто темным загаром.
Он похудел. Митч и прежде никогда не позволял себе и унции лишнего жира, но сейчас, казалось, кроме мышц и сухожилий, ничего не осталось. Морщины лучами расходились от глаз, и глубокие рытвины залегли у губ.
– Я провел пять лет, придумывая, как выразить самое главное, когда мы снова будем вместе, – проговорил Митч. От его низкого хрипловатого голоса ее всегда бросало в дрожь. – Но вот ты со мной, а у меня все слова вылетели из головы.
Он сжал руками ее лицо и впился бесконечно долгим взглядом. Сердце у него зашлось, горло перехватило. Он мог только смотреть; казалось, стоит шевельнуться или заговорить, и он расплачется как ребенок.
– Все, хватит нам встречаться с такими перерывами, – наконец пробормотал он, состроив гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать беззаботную ухмылку.
Хотя Эланна сто раз обещала себе, что будет держаться спокойно, предательские слезы наполнили глаза. Что-то в ее душе прорвалось, и она безудержно зарыдала.
Митч обнял ее, а она плакала и плакала, уткнувшись ему в плечо. Он не умел успокаивать женщин, мать всегда была твердой как скала, а Эланна все двенадцать месяцев их брака постоянно оставалась веселой и уступчивой. Подходящие слова не приходили в голову, и он просто поглаживал жену по спине, нежно бормоча какие-то нечленораздельные звуки сочувствия.
Впервые с того момента, как Эланна с Джонасом заехали за ней, Элизабет, наблюдая эту трогательную сцену, расслабилась. У нее у самой глаза были мокрыми, но она решила пока отступить со своими материнскими чувствами на задний план и, пройдя к бару, с благодарностью приняла бокал, который предложил Хейнес.
– Алекс Хейнес, – отрекомендовался он, – из государственного департамента.
От глотка скотча тепло разлилось по жилам, и Элизабет почувствовала себя чуть лучше.
– Элизабет Кентрелл, – представилась она в ответ. – Мать.
Не желая мешать паре, встретившейся после столь драматичной разлуки, они говорили вполголоса. Но с таким же успехом могли бы и кричать во всю силу своих легких. Митч и Эланна ничего не слышали и не замечали. Стоя посреди комнаты в объятиях друг друга, они были погружены в безмолвный мир эмоций, слишком сложных, чтобы описать их.
– Я думала, что ты умер, – наконец проговорила она. – Все эти годы.
Митч крепче прижал ее к себе, впитывая пьянящий запах... запах, показавшийся ему незнакомым.
– Как видишь, я жив, – хрипло произнес он. – Я вернулся, и скоро мы с тобой поедем домой.
Что он скажет, в отчаянии подумала Эланна, когда узнает, что я не дождалась его? Она подняла голову, заглянула ему в глаза, и лицо ее исказилось от мучительной боли.
– Ох, Митч...
Он стирал пальцами влагу с ее щек, и слезы были такими горячими, будто долго закипали в глубине глаз.
– Шшш, – утешал он ее. – Все кончилось, Элли. Мы снова вместе. Навсегда.
Его слова вызвали новый поток слез. Собравшись с силами, Эланна осторожно отодвинулась от него. Выскользнув из его объятий, она тоскливо вздохнула и сказала:
– Ты еще не поздоровался с матерью, Митч.
Она отошла в сторону, провожаемая его недоуменным взглядом. Митч озадаченно нахмурился, но, решив, что эту маленькую шараду разгадает позже, повернулся к матери:
– Привет, мама. Не хочешь подойти и отшлепать своего блудного сына?
Второго приглашения не понадобилось. Отставив свой бокал, Элизабет кинулась к сыну и судорожно обняла его.
– Я всегда говорила, что от твоих выкрутасов преждевременно состарюсь.
Тон ее был шутливым, и лишь дрожащие в улыбке губы выдавали бурю, поднявшуюся в душе. Теплая волна нежности смыла осадок от необъяснимого поведения Элли, и Митч широко улыбнулся матери. На краткий миг в глазах затанцевали дьявольские искры, всегда очаровывавшие женщин от восьми до восьмидесяти лет.
– Не правда. Ты все такая же, первая красавица в Сан-Франциско.
– А ты все такой же сорванец.
– Ты разочарована?
– В тебе? Никогда. – Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку. – Мы скучали по тебе, Митчелл.
Прижав к себе мать на долгие умиротворяющие секунды, Митч поймал себя на том, что только сейчас, впервые за все три дня свободы, почувствовал облегчение.
– Не так сильно, как я скучал без вас, – с оттенком горечи пробормотал он.
Отпустив мать, Митч суетливо потер руки и разыграл безудержное веселье, пытаясь скрыть растущую озабоченность.
– Я заказал шампанское. – Он открыл холодильник под баром. – И икру. И для тебя, Элли, шотландского копченого лосося. – Сияя улыбкой, он поглядел на жену. Встретившись с ее ответной натянутой улыбкой, Митч понял, что инстинкт не обманул его. Определенно с ней что-то не так. Слишком она тихая. Слишком бледная.
– Один бокал, – согласилась Элизабет. – И потом я оставлю вас с Эланной одних.
Занятый открыванием шампанского, Митч не заметил панического взгляда жены.
Этажом выше Джонас метался по своему номеру, будто посаженный в клетку лев. Неужели только вчера он провел вечер в доме Элизабет, предвкушая, как проведет ночь со своей невестой? Неужели была эта ночь? Он мечтал о женитьбе и о счастливых, безмятежных годах, которые предстоят им с Эланной. И потом раздался этот проклятый телефонный звонок, и все планы полетели к черту, и вся жизнь перевернулась вверх тормашками. Как если бы он сел в поезд, а тот повез его в другую, неведомо какую сторону.
Джонас терпеть не мог, когда события не поддавались контролю. Конечно, он не принадлежал к тому типу людей, которые планируют всю свою жизнь, минуту за минутой, день за днем, год за годом. Опыт научил его, что в этом нет смысла.
Старший из шести детей и единственный сын, он в двенадцать лет потерял отца. За шесть месяцев до ухода на пенсию отец, полицейский в Сан-Франциско, был застрелен в Чинатауне во время разборки между двумя соперничающими бандами. Семья растила шестерых детей на жалованье патрульного полицейского, и, естественно, денег, чтобы делать сбережения, не оставалось. Мэри Харт, преподавательница музыки в средней школе, начала давать уроки игры на фортепиано по вечерам и в воскресенья. А Джонас заменил для своих пяти младших сестер отца. Он также взял на себя часть домашних забот и не только научился хорошо готовить, но и был единственным в квартале шестнадцатилетним парнем, который умел гладить рабочие халаты любого размера, кисейные блузки с ткаными горошинами и выходную одежду для воскресной школы.
Так как видавший виды дом Хартов постоянно нуждался в ремонте, Джонас научился все делать своими руками. В то время он собирался пойти работать на строительство. Но Мэри настояла, чтобы он поступил в колледж, как того хотел отец. Тогда он и решил, что найдет свое будущее в архитектуре.