А теперь эти желтые башмаки и красный пикап, да еще эти волосы, и глаза, и ноги. И губы. Упрямо сжатые губы, от которых он не мог отвести глаз. Нет Забудь об этом, спокойно и настойчиво уговаривал себя Сэм. Все, что он хотел от женщин, он уже получил. Его первая и единственная привязанность обернулась катастрофой. В результате он похоронил себя в работе и напрочь забыл, что такое женщина. Он не отвечал на звонки и мало времени проводил дома. Его секретарша годилась ему в матери и была достаточно умна, чтобы отваживать самых целеустремленных хищниц. Единственной женщиной, с которой он общался, была его зубной врач, а она была помолвлена и обожала своего жениха. Кроме того, он не способен увлечься женщиной, которая улыбается ему из-под маски, копаясь у него в зубе мудрости.
И вот одного взгляда на длинноногую кареглазую девицу, как метеор носящуюся вдоль речки, оказалось достаточно, чтобы зажечь в нем годами дремавшее пламя. Приятного мало.
Мрачно глядя перед собой, Сэм залез в одну из принесенных накануне коробок, извлек бутылку виски и тупо уставился на нее. Вот ответ на мучительную, тупиковую проблему, истощившую все его силы. Выпить стакан виски и забыться. Или два. Или три.
Но сейчас-то он не был измучен. Просто расстроился немного, ну и.., замерз. Однако алкоголь был в лучшем случае лишь временным решением проблемы. А в этой сырой. Богом забытой дыре переохлаждение ему все-таки не грозит. Черт побери, ведь кругом полно деревьев. Может быть, какие-нибудь из тех коряг, что он принес, достаточно просохли и будут гореть? Но где взять бумагу на растопку? Все, что он мог найти, он уже израсходовал, вместе с несколькими сырыми палочками, обнаруженными на веранде. Утром он пытался разжечь огонь на кухне и подогреть воды, чтобы развести кофе. Но порошок не желал растворяться в тепловатой водице, и настроение было уже с утра безнадежно испорчено.
"Смотри правде в глаза, Кенеди. Это не холод, это женщина. Даже не отсутствие кофе", – пробормотал он, засовывая нераскупоренную бутылку обратно в коробку. Если это длинное, тощее пугало с хмурой физиономией успело запасть ему в душу, значит, он недооценивал серьезность своего положения. При ней, конечно, были ее ноги – не поспоришь, – недурные глаза и интересные скулы…
Он вздохнул. И губы, мягкие и влажные, какими Сэм видел их лишь секунду перед тем, как рот ее превратился в узкую злую щель.
Сэм выругался и принялся заталкивать банки на полку. Бобы, спагетти, супы – он терпеть не мог концентраты! Нет, зря он это затеял. Надо было остаться дома, взять себя в руки, отделаться от навязчивых фантомов и жить дальше.
Беда в том, вздохнул он, рассеянно барабаня по банке лосося, что дома слишком многое напоминает о Лорель. Его офис, где он впервые встретил ее, когда она пришла на собеседование. Конечно же, он принял ее на работу. Такой девушке, как она, редкий мужчина укажет на дверь. Потом – ресторан, куда он пригласил ее ужинать в тот вечер, когда она сообщила ему, что беременна. Это случилось двумя неделями позже, и к тому времени он уже совсем потерял голову.
– Ты читала о политике нашей фирмы в отношении пособий на ребенка? – спросил он. А пособия были щедрыми для такой маленькой фирмы – даже более щедрыми, чем фирма могла себе позволить.
– Об этом я не подумала, – прошептала она. – Я знаю только, что попала в беду и некому мне помочь. Сэм, Сэм, что мне делать? Мне так страшно!
Он как зачарованный смотрел в ее полные слез глаза. Плакать она умела. В то время он еще не знал, как хорошо она освоила это искусство.
– Тебе нужен отпуск на свадьбу?
– Он не женится на мне. Он не может, он.., женат, – рыдала она, и его сердце рвалось на части. Он готов был сам расплакаться.
– Какой подлец, – пробормотал он, помнится, а потом она очутилась в его объятиях, орошая слезами его рубашку. Он утопил лицо в ее волосах. Они были цвета отполированной меди и пахли "Джорджио". Лорель не проработала у него и двух недель, как аромат ее духов пропитал каждый уголок офиса, но, вдохнув его в шелковистых золотисто-рыжих кудрях, Сэм едва не сошел с ума. – И что ты теперь будешь делать? Родители тебе помогут? – с трудом выдавил он.
– Им нельзя сказать! Они отрекутся от меня! О Сэм… – Еще несколько минут назад он был "мистер Кенеди". – Сэм, что мне делать? Мне совсем-совсем не к кому обратиться, а я.., я хочу этого ребенка. Моя подруга недавно родила, и ребенок такой хорошенький, от него так славно пахнет. Но у нее есть муж и няня, а у меня – никого.
Решение казалось вполне разумным. Ему тридцать пять, никаких обязательств, никаких привязанностей. Дом вполне обустроенный. Удобный. Безликий. Пустой.
– Послушай меня, Лорель. Знаю, это может показаться безумием, но выслушай меня до конца, прежде чем ответить, хорошо?
Его квартира, конечно, слишком мала, к тому же расположена не в самом модном районе города. Но сразу после свадьбы они купят дом, и Лорель сама пригласит дизайнера оформить его. Работу она, разумеется, оставит: миссис Сэмюэл Адаме Кенеди не пристало подшивать бумажки в "САК инвайронментал консалтантс". Кроме того, подхватила она, нужно успеть завязать массу знакомств, ведь скоро она станет неуклюжей и ей будет неловко появляться на людях. Даже такой замшелый трудоголик, как Сэм, должен понимать это. Да, и еще нужно всем показать их новый дом.
Довольно скоро Сэм затосковал по своей прежней квартире, хотя вслух не признавался. Картина семейной жизни, отцовства, которую ему рисовало воображение, не получила ожидаемого воплощения. Может быть, виной тому разница в возрасте? Лорель была на пятнадцать лет моложе его. Глупо было ожидать, что она остепенится сразу, как только он наденет ей на палец обручальное кольцо.
Родители Лорель, не зная истинной причины брака, сначала противились. Но не посмели отказать единственной дочери, если уж ей захотелось выйти замуж за человека, который ей чуть не в отцы годится. Пусть делает как знает. Если он сможет должным образом ее обеспечить.
Месяца два после свадьбы Сэм отчаянно пытался себя убедить, что внешность обманчива и его жена вовсе не тот неразвитый, испорченный ребенок, каким казалась. Он списывал все на гормоны, эмоциональные изменения, сопровождавшие перемены физиологические.
Лорель называла его старым занудой – это помимо прочих оскорблений, – думающим больше о своих идиотских мусорных ямах, чем о развлечениях. Он честно старался подладиться под ее представления о развлечениях. Его барабанные перепонки страдали, характер тоже стал портиться. После десяти часов работы у него не оставалось ни сил, ни желания куда-то ехать, вкушать претившие ему яства и пить то, что втискивали ему в руки молокососы вполовину младше его.
Так продолжалось вплоть до Нового года, когда он отказался везти ее на вечеринку, где должна была появиться ее любимая рок-группа.
– На улице сыро. К полуночи дороги превратятся в каток, – говорил он ей. – Может быть, в твоем положении не стоит ехать?
– Но ведь сегодня Новый год! И там будет "Голая шваль". И потом, видишь, на дороге полно машин.
Под шубкой из стриженого бобра – его рождественский подарок – на ней было платье с блестками, плотно обтягивавшее ее пышную грудь и едва прикрывавшее колени.
– Лорель, будь же благоразумна. Погода все хуже и хуже – по радио уже передали предупреждение по возможности не выезжать на дороги. Мы можем пойти к Стивенсам, благо живут по соседству. Они приглашали гостей, и я, по правде говоря, обещал им…
– Как же! Оставь эти приглашения для госпожи градоначальницы и ее верного супружника. Коктейль для престарелых и сэндвичи с огурцами под увлекательную беседу о новой установке для очистки сточных вод. Прямо для тебя! И еще для этих, которым за семьдесят перевалило и они только и могут, что тустепчик танцевать, держась друг за друга потными ладошками. Нет, Сэмюэл Кенеди, ты безнадежен. Мне следовало подумать, прежде чем за тебя выходить, слишком легко я дала себя уговорить!
Сэм закрыл глаза и в сердцах скомкал на коленях газету. Он мог бы напомнить, что предложение спровоцировано ею. Она сама признала это во время одной из ссор. В медовый месяц она говорила, что находит его седые волосы ужасно сексуальными, но медовый месяц кончился с первым же приступом утренней тошноты. К новогодним праздникам он уже не утруждал себя спорами.
Он услышал, как хлопнула парадная дверь, и устало, нехотя поплелся следом. Поздно. Когда он вышел на улицу, огоньки задних фар ее маленького автомобиля с откидным верхом – свадебного подарка ее родителей – исчезали вдали, оставляя красный змеевидный след на мокром асфальте.
Ему следовало ехать быстрее. Он просто обязан был ехать быстрее, но он был слишком зол. Он даже немного помедлил, чтобы выпустить пар. Когда же осторожно выехал на улицу, дорога настолько испортилась, что машина еле ползла.
Отыскав наконец дом на Чейпел-Хилл, где давали праздник, он узнал, что опоздал. Лорель была там и уехала. Прослышав, что рок-группа прибудет на О'Хейр, она опрокинула бокал шампанского и покатила на окраину, на другую вечеринку, в компании двух-трех приятелей. Адрес? Нет, извините, адреса мы не помним.
Часа в два ночи он сдался. Не исключено, предположил он без особой надежды, что она позвонит домой и попросит ее встретить. Ехать без цепей было уже невозможно. Домой он добирался больше двух часов.
Дома его ждала полиция с сообщением. Катастрофа была ужасная. Чудовищная. В живых никого не осталось.
Всю неделю он и сам был как мертвый. Супруги Колье – родители Лорель – рыдали на его груди, висли на шее, обвиняли, угрожали; он безропотно сносил все. Лорель была смыслом их жизни. В его жизни она не значила почти ничего.